Цветущий бизнес - Милевская Людмила Ивановна - Страница 34

“Однако, Павлуша шутник,” — подумала я, не собираясь оставлять никаких сообщений.

До конца обеда названивала я по тому номеру, но каждый раз включался автоответчик.

Стало ясно: не избежать разговоров о геморрое и радикулите, и я поехала к тете Маре.

Дом я нашла без труда. Вошла в калитку, поднялась на крылечко, постучала в дверь, прислушалась. Никаких признаков жизни. Я постучала еще, более настойчиво и энергично, на тот случай, если тетя Мара, сморенная геморроем, крепко заснула. Дверь дрогнула и с громким скрипом отворилась.

— Тетя Мара, — крикнула я вглубь дома.

Ответила мне тишина. Потоптавшись в растерянности у входа, я решилась зайти. На этот раз, пользуясь отсутствием вертлявой Катерины, я с любопытством смотрела по сторонам. Робко шла по прогнившим половицам, застеленным разноцветными вязанными половичками, удивляясь скромности жилища. Словно в середину века попала. На стенах фотографии, на тумбочках, кружевные салфетки. Вор Павлуша не удосужился подарить матери что-нибудь из того мешка, которым разжился в доме Владимира.

С такими мыслями вошла я в комнату, где лежала вчера тетя Мара. Там же лежала она и на этот раз, только горшок с геранью стоял не на тумбочке, а на подоконнике за спинкой кровати.

Сначала я подумал, что тетя Мара крепко спит, но, окликнув ее несколько раз и не получив ответа, удивилась. В ее возрасте спят чутко. Наученная горьким опытом, тронула тетю Мару за руку и отшатнулась, вспоминая Верочку. Рука тети Мары была тоже значительно холоднее, чем это принято у живых.

Мне сделалось дурно. Захотелось бежать, так я и поступила. Выскочив на улицу, рухнула в “Хонду” и умчалась прочь.

“Чего трясешься, дурочка, — уговаривала я себя. — Тетя Мара стояла к смерти значительно ближе, чем Верочка, так стоит ли пугаться? Ну умерла, в ее возрасте это неудивительно. И потом, как она жила, так я бы, на ее месте, за благо почла любую смерть.”

Но сколько я себя ни уговаривала, менее страшно не становилось. Не то, чтобы я так сильно боялась трупов. Трупов немало повидала на своем веку. Настораживало другое: их свежесть.

“Покойные и остыть толком не успевают, как их нахожу, — горестно размышляла я. — Узнай об этом милиция, долго пришлось бы придумывать себе оправдания.”

Однако, чем дальше уезжала я от тети Мары, тем быстрее возвращалось самообладание. В конце концов я решила, что смерть матери вора поможет мне в поисках последнего. Никуда Павел не денется и вынужден будет мать хоронить. Наверняка и Катерина примет участие в похоронах тетушки. Мне остается лишь увязаться за ней, и встреча с Павлом гарантирована. Негоже, конечно, шантажировать человека в столь траурный день, но выхода у меня нет, придется шантажировать.

Учитывая прошлые ошибки, я не бросила тело тети Мары, а решила о нем сообщить. Купив на почте жетонов, я воспользовалась уличным таксофоном и вновь позвонила по номеру, найденному в записной книжке Катерины, и вновь наткнулась на ту же вещь: “Если у вас есть имя, назовите его. После короткого сигнала готов выслушать и ваше сообщение.”

Прослушав приколы автоответчика, я дождалась сигнала и, изменив голос, сказала: “Имени у меня нет, а тетя Мара умерла.”

После этого я позвонила Ивановой. Она долго не брала трубку, а когда взяла, разразилась матом.

— Это я не тебе, — успокоила она меня, когда я попыталась ее пристыдить.

— Кому же? — ужаснулась я.

— Служащему похоронного бюро. Подлец не хочет принимать заказ без справки. Что за порядки?!

— Надеюсь, подлец не стоит рядом.

— Стоит и слушает, — заверила меня Иванова. — Очень хорошо, что позвонила. Заберешь меня отсюда сейчас же.

— Заберу, говори адрес.

Иванова дала адрес, потом, обматерив кого-то, потребовала разъяснений как лучше проехать ее подруге, потом добросовестно эти разъяснения довела до моего сведения. Трубку я повесила, сгорая от стыда.

Оказалось, что похоронное бюро находится в непосредственной близости.

— Быстро ты, — обрадовалась Иванова.

Но все равно радость ее меркла перед радостью служащего похоронного бюро. Бедняга не чаял как от моей Ивановой избавиться. Было сразу видно, что запомнил он ее навсегда. Иванова же забыла о нем прямо в его присутствии.

— Нашла тетрадку? — спросила я, дрожа от нетерпения.

— Какая к черту тетрадка! Тут можно с ума сойти! Куда не кинешься, везде препоны! Слушай, Софья, никогда не думала, что так хоронить трудно. Убивать народ я уже приноровилась, а вот хоронить, видно, никогда не научусь.

— Пойдем в машину, — сквозь зубы посоветовала я, кидая смущенные взгляды в сторону обезумевшего от услышанного служащего.

Иванова вихрем понеслась в машину. Иногда я задавалась вопросом: умеет ли эта женщина просто ходить, медленно и степенно.

— Так нашла тетрадку? — повторила я вопрос уже в машине.

Иванова с задумчивым взглядом чухалась по всем карманам. Было очевидно, что ей не до меня, но и мне было не до нее.

— Так нашла ты тетрадку или нет? — рассердилась я.

— Что? Какую тетрадку? Черт, точно забыла. Забыла там свой паспорт. Поворачивай.

Я повернула. Иванова продолжала тормошить карманы и, вдруг, радостно закричала:

— Нашла! Нашла! Поворачивай.

Я повернула. Иванова сделалась еще задумчивей и вновь принялась за карманы.

— Черт, точно забыла. Забыла квитанцию на венки. Ее нужно вернуть в бухгалтерию. Поворачивай.

Я повернула. Иванова не оставляла карманы в покое, суетилась и была мрачней тучи, но вскоре вновь возликовала:

— Нашла! Нашла квитанцию! Поворачивай.

— Лучше бы ты тетрадку нашла, — сказала я и повернула.

— Что? Тетрадку? Спрашивала у девчонок. Никто не брал.

— Неужели Власова?

— Да ты и сама шляпа.

Я возмутилась.

— Нет, ну кто бы говорил. “Поворачивай туда, поворачивай сюда.”

Иванова, не прекращавшая манипуляций с карманами, испуганно вскрикнула:

— Документы потеряла!

— Какие документы?

— Все!

— А где они были?

— В портфеле.

— Так что же ты шаришь по карманам. Портфель-то в машину не входил.

— Точно! Поворачивай! Портфель остался у похоронщиков.

Я, чертыхаясь, повернула. Иванова выскочила из машины, ворвалась к “похоронщикам” и с безумным видом выскочила назад.

— Нет портфеля! — истерично сообщила она.

— Может на кафедре? Звони.

Одна из ее “девочек” сообщила, что портфель там.

— Уф, — вздохнули мы с Ивановой.

“Вот кому никогда не доверю себя хоронить,” — подумала я и в этот миг вспомнила про тетю Мару.

— Людмила, не хочешь обследовать еще один труп? — с присущей мне откровенностью спросила я.

Она посмотрела на меня с тревожным подозрением и сказала:

— Надеюсь, ты шутишь.

— Вовсе нет. Еду от тети Мары. Она примерно в том же состоянии, что и Верочка два дня назад: лежит в постели и холодеет.

— Откуда ты знаешь?

— Говорю же, еду от нее. Если собираешься мне не поверить, вспомни случай с Верочкой. Тогда ты тоже утверждала, что я вру, но тетя Мара живое доказательство моей правоты, точнее мертвое. Лежит в своем доме и холодеет.

— А какой черт тебя туда понес?

Пришлось рассказать про вора. Иванову мой рассказ впечатлил. Она достала из пачки сигарету, прикурила, три раза подряд крепко затянулась и отправила сигарету в угол рта.

— Ты опасный человек, — строго заключила она с сигаретой в зубах. — К тому же приобрела дурную привычку находить свежие трупы. Что-то здесь не так, потому что так не бывает. Я бы на твоем месте задумалась.

— Я и задумалась. Так посмотришь на тетю Мару?

— Мне что, больше нечего делать? Кстати, Власова не убивала. Вскрытие показало, что Верочка умерла естественной смертью.

— Как это?

— От остановки сердца.

— А как же современная фармацевтика?

— В каком смысле? — снова пыхая сигаретой спросила Иванова.

— По-твоему, если сердце останавливается в двадцать пять лет, это естественно? Не удивлюсь, если и тетя Мара умерла от того же.