Цветущий бизнес - Милевская Людмила Ивановна - Страница 24

— Перебрала лишку, — выразительно закатывая глаза сказала Иванова. — Мы с Виктором и Катериной заносили тебя в дом без единого признака жизни. Ты даже материться уже не могла. Кто же такой трезвеннице оставит свой адрес?

Я всегда удивлялась черствости своей подруги. Временами она являет такое непростительное бездушие, что все последующие благородные поступки, на которые, впрочем, она тоже мастерица, просто не хочется принимать. Неужели она не видит, что мне тяжело? Зачем усугублять своими впечатлениями? Я очень расстроилась, но еще не могла проститься с надеждой.

— Иванова, раз я звонила тебе, значит он мог запомнить номер твоего мобильника, а следовательно в ближайшее время сам разыщет меня.

— Сомневаюсь.

— В чем?

— И в том, что запомнил, и в том, что разыщет, но больше всего в том, что захочет это делать вообще. Повторяю, ты была безобразна.

Я гордая женщина, а потому сникла. Даже пустила слезу. К тому же вчерашний ликер давал о себе знать. Самочувствие было… Точнее не было никакого самочувствия. Боюсь, там был не только ликер. В глазах Ивановой появилась жалость.

— Ну что такое? — сострадательно спросила она. — Так хочется найти тот дом?

— Теперь это дело чести, — отрезала я.

— Тогда давай обратимся к логике. Ты запомнила номер его машины?

— Иванова, я не идиотка. Если б это было так, о каких переживаниях шла бы речь?

— Ну марку-то ты знаешь?

— Говорю же, это шестисотый “Мерс”.

— Цвет?

— Темный. Прекрасно запомнила салон. Выполнен в серых тонах. Великолепные кресла.

— Салон. Кому нужен салон, если нет даже цвета. Как ты могла не запомнить цвет?

— Иванова, это возмутительно! Какой цвет, когда оба раза мы встречались в полной темноте. Губернатору плевать, что делается в закоулках.

— А какой черт носил тебя по закоулкам?

— У меня нет доверенности; я пряталась от гаишников и заблудилась. Там и встретила Владимира.

Иванова вдохновилась.

— Так надо вернуться к закоулку, где вы встретились и попытаться восстановить в памяти путь к дому.

— Какая ты умная, просто некуда деться. А кто мне найдет тот закоулок. Говорю же тебе, я заблудилась. Уперлась в стену. Прикажешь искать стену?

Иванова развела руками.

— Ну, мать, не знаю как и быть.

— Никто на твои мозги и не рассчитывал. Разберусь сама, вот только прийду в себя.

Ивановой стало обидно, она решила продемонстрировать предприимчивость.

— В любом случае теперь искать значительно легче, — с очень умным видом констатировала она. — Раз ты знаешь, что владелец дома одновременно и владелец шестисотого “Мерседеса”, значит начинать надо с “Мерседеса”. Не думаю, что в этом городе их очень много. У Ефим Борисыча есть связи. Ради меня он ими воспользуется. Одевайся.

Предприимчивость Ивановой меня всегда настораживала. Поэтому я испуганно закричала:

— Зачем?

— Во-первых, чтобы не стоять голой, а во-вторых, поедем.

— Куда?

— Катерина напишет доверенность и начнем искать “Мерседес”. Кстати, ты случайно не знаешь, почему Владимир спешил?

— Конечно знаю. Он ждал телефонного звонка.

— Разве у такого солидного и богатого человека нет мобильника? — изумилась Иванова. — Даже у нищей меня он есть.

— А у меня — нет, хотя я тоже не бедна. Это же тебя не удивляет.

— Удивляет. И я объясняю это твоей жадностью.

— Дело не в жадности. Когда у меня появятся лишние деньги, я лучше отдам их брошенным детям.

— Так отдай и больше не будет об этом, — возмутилась Иванова.

Я простила ей грубость, потому что не могла не оценить ее благородства. У нашего драгоценного Моргуна умирает единственная дочь, а Иванова, не взирая на это, ради меня будет пользоваться его связями. Вот это настоящая подруга. Я готова была расцеловать ее и произнести пламенную речь, пронизанную всеми оттенками моих чувств, но сдержалась. Ивановой вредно такое внимание. Вместо этого я быстро оделась, и мы отправились в столовую.

В столовой кипела семейная жизнь. Катерина бурно, со слезами и упреками, вспоминала третий день своей свадьбы. Виктор не оставался в долгу и находчиво отражал удар каким-то внезапным возвращением из командировки.

— Вчера с Ефим Борисычем весь день мирили этих идиотов, а они опять за свое, — достаточно громко сказала Иванова, но кроме меня ее никто не услышал.

Наличие зрителей вдохновило супругов. Они принялись развивать свои артистические способности прямо у нас на глазах, поливая друг друга пословицами и на ходу изобретенными афоризмами.

— Сколько волка не корми, он все равно похож на бегемота! — изрек Виктор, видимо имея ввиду фигуру своей жены.

— Жизнь надо прожить так, чтобы не было больно за бесцельно прожитые годы, — парировала удар Катерина.

— Не сеешь не пашешь, а только сиськами машешь, — не остался в долгу Виктор.

— Уж не больше, чем твоя шепелявая брюнетка! — истошно завопила Катерина. — Думаешь, я ее тебе забуду. Так не спрашивай теперь с меня.

Мы с Ивановой обратили свои взора на Виктора, ожидая его очереди. Виктор отреагировал мгновенно.

— Она думает, что какая-то брюнетка наперед покроет все ее грехи, — воскликнул он, обращаясь к нам, как к своим сообщникам. — Она думает, что брюнеткой можно искупить ее б…ские шашни. Брюнетка “тьфу” в сравнении амбалом, алкоголиком и бомжом!

Наши с Ивановой взгляды мгновенно переметнулись к Катерине. Причем Иванова не удержалась от вопроса:

— Как? Сразу с тремя?

Но лично ей никто не ответил, зато Катерина завизжала, как резанная:

— Это ты вечно пяный! Толик не был бомжом! Толик не был бомжом! Толик был мужем моей подруги!

— До того, как она с ним развелась из-за шашней с тобой! — парировал Виктор.

— Все! — вскочила Катерина, хватая разделочную доску, замахиваясь ею на мужнин нос и обращаясь исключительно к нам с Ивановой. — Сейчас буду делать из этого козла персидского кота!

— Это я сейчас буду делать из тебя бульдога! — потирая кулаки сообщил Виктор.

Видимо Ивановой надоело крутить головой. Она разразилась своей площадной бранью и героически встала между разъяренными супругами, пылко объясняя им на нецензурном русском, что будет с каждым из них, если разозлится она, Иванова.

Пока она, Иванова, разминалась матом, я, желая заглушить и Катерину, и Виктора, и Иванову, врубила на полную мощность магнитофон… и оттуда понеслось такое! Мои уши начал терзать хор, состоящий из Ивановой, Моргуна и Катерины. Шло страстное исполнение шедевра народного творчества, песни всех времен и народов “Ударили Сеню кастетом по умной его голове.” Мало им было мучать меня ночью, так они решили свой наспех сколоченный хор запечатлеть на магнитной ленте, чтобы мучать и днем, в редкие периоды трезвости.

Пока я советовала Ивановой не останавливаться на достигнутом, а замахнуться уж и на видеоклип, Виктор, наслушавшись “ударенного кастетом Сени”, с диким рыком набросился на Катерину.

— Вот чем занималась ты в мое отсутствие! — возбужденно делился он болью души. — Пьянством! А где пьянство, там и разврат.

“Ценное наблюдение,” — подумала я, глядя как умело Катерина отбивается от мужа.

Он наступал решительно и категорично, вдохновленный своей правотой. Горячие головни его гнева летели в семейный улей, грозя спалить его дотла. В воздухе запахло кровавой битвой. Впечатление усиливалось истошными криками Катерины, почему-то лежащей на столе, отборным матом Ивановой, истерично мечущейся по столовой, и воплями хора, громыхающего из магнитофона. Бедлам стоял такой, что передать невозможно. Вендетта по-ростовски. Должна сказать, что больше всех надрывался именно хор, благо ему помогали в этом сильные динамики.

— Да выключи ты, наконец, эту тарахтелку! — рявкнула Иванова.

Я выключила и стало тихо. Катерина и Виктор окаменели, словно им показали голову Горгоны. Я решила воспользоваться моментом и наставить их на путь истинный.

— Виктор, — вкрадчиво сказала я, впрочем, совсем не полагаясь на свой авторитет, — Катерина пила с Людмилой и Ефим Борисычем, я свидетель. Она с ними хранила тебе верность и не стоит вспоминать какого-то Толика, раз это сопряжено с опасностью стать похожим на персидского кота. Тем более, что Катерина про Толика давно забыла.