Милый Эп - Михасенко Геннадий - Страница 8

– Эп, сюда!.. Внимание! Труднейший матч СССР – Англия выиграл нокаутом советский школьник Аскольд Эпов! – И, как боксеру на ринге, поднял мне руку.

Кто захлопал, кто захихикал, посыпались реплики:

– Бесстыжий!

– Качать Эпа!

– Гы-гы-гы!

Только тут я понял хамский смысл его репортажа и выдернул руку. Все, что медленно скапливалось в душе моей против Зефа, поднялось вдруг и замутило голову. Я как держал папку с учебниками в левой руке, так и врезал ею Мишке. Он захлопнул лицо руками, девчонки охнули, а я оглушенно двинулся в класс. Шулин в дверях одобрительно пожал мне локоть.

Дали звонок.

Народ стал рассаживаться, шушукаясь и косясь на меня. Зефа не было. Уже вошла Нина Юрьевна, математичка и наша классная, уже проверили домашнее задание… Явился Зеф посреди урока, с влажным и бледным лицом, припухшим носом, подняв воротничок пиджака и пальцами сцепив борта у горла, как будто замерз.

– Ты где был? – удивилась Нина Юрьевна.

– Кровь из носа шла, – ответил Зеф.

– Какая кровь?

– Обычная. – Мишка на миг распахнул пиджак и на белой рубашке дико полыхнуло красное пятно.

– Садись! – испуганно разрешила математичка.

Мне стало не по себе и от вида окровавленной рубахи и от того, что это сделал я. К концу урока мне передали записку от Зефа. В ней два слова: «Береги сопатку» – и кровавый оттиск – к рубашке, наверное, прикладывал. Значит, после занятий драка, там, в тупике, за левым крылом школы, где дерутся обычно и где всегда кто-нибудь стоит «на атанде». Я не представлял себя дерущимся, потому что никогда еще не дрался, а только разнимал, но, видно, так уж устроена жизнь, что рано или поздно драться надо. Правда и Зеф не слыл драчуном, но был нагл и безбожно хулиганист. Последний номер Зеф отмочил перед маем. Класс освещали четыре матовых плафона на трубчатых шлангах. Мишка связал их ниткой и в тот момент, когда вошла наша старенькая чертежница Евгения Ивановна, потянул нитку. Плафоны враз качнулись. Евгения Ивановна охнула и качнулась тоже – ей показалось, что у нее закружилась голова и она падает. Жаловаться старушка не стала, но пол-урока поварчивала, что, мол, спасибо ее крепким нервам, а то был бы нам смех.

– Ну-ка, ну-ка, – сказал Авга, беря у меня записку. – Ага… – И, что-то написав на обороте, отправил бумажку назад.

– Не надо вмешиваться, – вяло сказал я.

– Надо! – уверил он.

На перемене я не вышел из класса. Следующим был английский, и мне хотелось посмотреть урок еще раз. Если Светлана Петровна и не вызовет, то буду хоть руку тянуть, пусть видит, что учил и что в эфире хулиганил не зря.

Но драка сбивала с толку. А тут еще подсел Забор. Его темные глаза с темными ресницами были так сильно втянуты в глазницы, что казалось, будто в голове вакуум. Эта заглубленность делала взгляд Васьки пронзительно-цепким и суровым. Такие глаза пошли бы инквизитору или гипнотизеру, но шли они и нашему комсоргу, броско выделяя его из нас.

– Значит, со Спинстой улажено, – задумчиво, как бы ставя мысленную галочку, сказал Забор.

– А не пора ли сменить прозвище? – сердито спросил я. – Это же гадко – так называть молодую женщину!

– А что, есть резон! – живо согласился комсорг. – Есть, есть! Это ты прав! Надо будет принять неофициальное решение, а то действительно смех. Это мы провернем. Слушай, Эп! – тише заговорил он, склонившись ко мне. – В субботу у Садовкиной день рождения. Вот он, списочек приглашенных. – Васька вынул из кармана бумажку. – В списочке и ты, конечно. Надо маг с пленками приготовить, ну и, естественно, полтинник – на подарок!

– Шулин приглашен?

– Нет.

– Тогда и я пас.

– Что, Эп, за хохма? И вообще, что сегодня с тобой? Зефу по морде съездил! На меня кидаешься! Это тебе не так, то не этак! – возмутился Васька. – Именины не у меня, а у Садовкиной, и при чем тут Шулин?

– А при том, что вы его за человека не считаете! – зло выпалил я, хлопнув учебником.

– Кто не считает?

– Вы все!

– Спятил.

– Спятил?.. А у Мирошникова был день рождения, пригласил он Авгу?.. А у Ленки Гриц?.. Да и у тебя в феврале собирались, ты звал его? – припомнил я.

– Чш-ш! – с оглядкой зашипел комсорг. – Это не потому, что за человека не считаем, а просто автоматически: кто раньше был, тот и потом. Всегда так!

– Автоматически и есть бесчеловечно!

– Ну, ладно. Значит, Шулин тебе нужен?

– Мне все нужны! И я хочу, чтобы и я нужен был всем! – Неотвратимость предстоящей драки, в которой меня могут убить или покалечить, что, говорят, случается сплошь и рядом, настроили меня на какую-то болезненную откровенность, точно я оставлял устное завещание. – Класс один, а живем кучками, как сектанты!.. И не знаем, у кого что за душой!.. Обидно это, Забор!

– М-да… – задумчиво буркнул Васька, вдвое, втрое, вчетверо складывая списочек и ногтями заостряя сгибы. – М-да… Давай-ка пока с Шулиным решим, о’кэй!

Дали звонок.

Зеф вошел лениво, задерживая остальных. Наши взгляды встретились, и я не уловил ожидаемой ненависти, а лишь какое-то надменное любопытство; хотя Зеф был артистом – он мог волка и ягненка играть одновременно. Но странно, что и я уже не злился на него. Тот удар разрядил меня, как искра лейденскую банку, и не будь записки, я бы даже извинился перед Мишкой, но теперь всякое извинение превращалось в трусливый пас.

Поторапливая замешкавшихся, в класс протиснулась тучная и медлительно-строгая Анна Михайловна, завуч, с неизменным двухцветным карандашом в руке.

– Ребята, – сказала она, перекрывая шум, – Светланы Петровны не будет. С сегодняшнего дня она вынуждена уйти в отпуск. – Какая-то дура сзади хихикнула, и Анна Михайловна постучала карандашом по столу. – Девочки, ничего тут смешного нет! Вы будущие матери и должны понимать. – Тут фыркнул кто-то из пацанов. – И для вас тут нет ничего смешного, будущие отцы!.. Нового учителя мы нашли, но предупредить не успели, поэтому в расписании небольшая перестановка. Сейчас будет черчение вместо английского, а завтра наоборот, будет английский вместо черчения. Ясно? Чш-ш, знаю, что альбомов нет – на листочках! Пожалуйста, Евгения Ивановна! – сказала завуч, увидев входящую чертежницу.

Сухонькая Евгения Ивановна, не отпуская дверной ручки, поглядела на потолок: у нее за один сеанс выработался условный рефлекс. Убедившись, что плафоны не качаются, она, с большими деревянными треугольниками, транспортиром и линейкой радостно кивая нам, живо просеменила к столу.

Глава шестая

Из школы Зеф выскочил раньше меня, чтобы, наверное, взять инициативу в свои руки, поэтому выходил я на крыльцо с полной уверенностью, что он или скажет сейчас «пойдем» и кивнет влево, или трахнет чем-нибудь по голове без всяких кивков. На драку я настроился. Я рассчитал, что для начала защищусь папкой, потом ударю ногой, благо ноги у меня длинные, а потом как повезет. Но драться буду ожесточенно!..

На крыльце Зефа не оказалось. Мы с Авгой, который следовал за мной, как секундант, сбегали за левое крыло школы – не было мишки и за воротами.

– Смылся, кажись, – предположил Шулин.

– Да?

– Кажись струхнул.

– Ты думаешь?

Мне казалось, что такое серьезно-опасное дело не может кончиться ничем. Скорее всего Зеф придумал особую тактику, расхолаживающую, чтобы налететь, когда мы успокоимся, поэтому я был напряжен и сосредоточен, да и Авга тоже. Лишь после переулка, на людной улице, Шулин усмехнулся:

– Ну, точно, трухнул!

– Да? – опять спросил я, но уже с облегчением – на людях обычно не дерутся, а если и сцепимся, то народ не даст убить или покалечить. – А чего бы ему трухать?

– Не знаю. Может моей приписки. Я ведь ему написал, чтобы он напарника подыскивал: будем, мол, двое надвое драться. А он подходит на перемене и говорит: может, вообще капелла на капеллу сойдемся, так давай, говорит, зови свою Черемшанку, а я своих позову. Я говорю: давай, только я без Черемшанки обойдусь, у меня ближе есть, в Гусином Логу. Вот он, видно, и трухнул, коридорный храбрец!