Весна в Карфагене - Михальский Вацлав Вацлавович - Страница 31

ХХV

Роскошный кабриолет «рено» легко катился по узкой известняковой дороге вдоль моря. На очередном взгорке опять открылась взору белая и голубая Бизерта, так похожая на Севастополь.

– О, я хорошо помню, как вошли в Бизерту русские корабли. Еще бы мне не помнить: с того дня судьба повернулась ко мне лицом. На ваших кораблях находилось много всякого имущества. О, Аллах, чего там только не было! С торговли этим имуществом я и начал свою карьеру. Я снарядил несколько караванов в пустыню и очень успешно торговал с бедуинами. А через год, в двадцать первом году, я вообще заработал на вашей эскадре хорошие деньги! – Маленькие черные глазки банкира Хаджибека блеснули доблестью и отвагой природного торговца.

Его внезапное откровение настолько поразило Марию, что она невольно сбросила скорость, и лимузин пошел медленно, мягко. Господин Хаджибек покачивался на сафьяновом сиденье, по лицу его блуждала улыбка: ему было что вспомнить о русской эскадре, для него она явилась даром небес!

– Так что же случилось в двадцать первом году? – нетерпеливо спросила Мария.

– О, я провернул отличную сделку, я продал боекомплект со всех ваших кораблей.

– Снаряды?

– Не только. Там было много всего вспомогательного, разные приборы и прочее. Мы продали все Эстии, кажется, так называется это маленькое государство на севере Европы.

– Эстонии, – жестко поправила Мария, – Ревель, Нарва, раньше там была Россия…

– Не знаю. Когда мы продавали, было такое государство.

– Да, когда вы продавали, у них уже было как бы государство. Выходит, вы начали свою карьеру с мародерства? – саркастически заметила Мария и нажала на педаль газа. Послушная машина стремительно рванула вперед.

– Я мародер?! Что вы, Мари! – Хаджибек искренне возмутился. – Я честный торговец. Как вы могли такое подумать, Мари? Конечно, вы были тогда еще девочка и это вас не касалось… Но все ваши корабли с первого дня своего появления в Бизерте были во владении Франции, они отошли нам как залог.

– За что?

– Как за что? За то, что Франция спасла вас от неминуемой гибели. Это была плата за вашу эвакуацию из России под покровительством Франции и прочие наши расходы.

– Странно. Я думала, что это было сделано бескорыстно. У нас, по-моему, все так думали.

– Ну что вы, мадемуазель! Как вы мне говорили недавно вашу хорошую русскую поговорку: "Можно дружить, но табак делить".

– Дружба дружбой, а табачок врозь! – зло сказала Мария по-русски, и лицо ее пошло пятнами.

– Мы действовали вполне законно, мадемуазель, на основании соглашения между Францией и вашими. Были подписаны бумаги. Это была нормальная сделка. А бедный Хаджибек заработал неплохие денежки! – Банкир лукаво хихикнул и ерзнул на сафьяновом сиденье.

– А вы ничего не путаете?

– Я? Да за кого вы меня принимаете, графиня? Я никогда ничего не путаю[36].

– В таком случае это особенно печально. Боже, какие мы были наивные!

– Не говорите за всех. – В голосе Хаджибека прозвучала открытая насмешка. – Конечно, вы приплыли сюда девочкой… Но ваши генералы торговали довольно бойко… Например, генерал-лейтенант Занкевич, я его хорошо помню, это был очень ловкий человек.

– На эскадре не бывает генералов, а только адмиралы. И никакого Занкевича я не знаю.

– Возможно. Вполне возможно, вы были тогда девочка… Тем не менее он приезжал в Бизерту, и не один раз. Он приезжал из Парижа, там у него были хорошие связи. Знаете, там! – И господин Хаджибек покрутил пухлой ладошкой над головой. – Наверху, в кругах…

В памяти Марии смутно мелькнуло воспоминание о каком-то русском генерале, который действительно приезжал из Парижа и которого адмирал дядя Паша велел не пускать на корабли.

– Да, что-то было, – сказала она смущенно. – Кажется, был какой-то проходимец…

– Ну почему вы так говорите, Мари? Он был очень цепкий, он был настоящий торговец. Он очень удачно переправил во Францию три ваших ледокола[37], другие корабли и потом такой огромный океанский транспорт – о, чудо техники!

– "Кронштадт". Там была вспышка холеры.

– Чепуха! – засмеялся Хаджибек. – Чумы, холеры – никто не доказал. Просто каждый день подсыпали в еду команде очень сильное слабительное, вот им и нездоровилось.

– Не может быть! – Мария вспомнила, как уводили «Кронштадт» из гавани Сиди-Абдаллах, как огорчился адмирал дядя Паша, как горячо возмущался он тем, что его не послушались и не демонтировали цеха «Кронштадта», не перевезли их на сушу. Да, тогда всем сказали, что транспорт уводят временно – на большую дезинфекцию.

– Его увели в Тулон, там переименовали в «Вулкан»… Я все это знаю досконально, я ничего не путаю, мадемуазель.

– Наверное, вы один из участников операции?

– Дело прошлое, не буду скрывать. Да, мадемуазель.

– Что ж, – Мария натянуто рассмеялась, – что ж, тогда мы с вами сработаемся! – Она подмигнула ему дерзко, лукаво. Ее глаза оставались при этом весьма печальными. – Жара! – Мария остановила машину. – Давайте-ка наденем шляпы, а то солнце напечет голову. – Она ловко перегнулась и взяла с заднего сиденья свою широкополую белую шляпу. – А вы, господин Хаджибек, где ваша шляпа?

– А мне не нужно, я привычный. Хотя и прошло пятнадцать лет, но еще кое-что осталось, – сказал Хаджибек, когда они снова тронулись в путь.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду ваш огромный дредноут, он до сих пор ржавеет в бухте Каруба.

– Неужели "Генерал Алексеев"?

– Возможно. Я не запоминаю ваши русские названия. Лет семь назад я выкупил его у администрации, с тех пор он и висит на моей шее. Почти зря потратился.

Господин Хаджибек говорил правду, но не всю и не полную: давным-давно он содрал и вывез с линкора все, что можно было вывезти, и дважды оправдал свои вложения.

– Не знаю, что мне делать с этой грудой металла, – притворно вздохнул Хаджибек.

– Уступите его мне, – вдруг предложила Мария.

– Вам? Но его можно продать только на лом…

– Вот я и продам.

– Но это немалая сумма…

– Когда вернемся, я выпишу вам чек в "Лионский кредит", вас устроит?

– Вполне. Можем хоть сейчас взглянуть на него. Вы наверняка захотите посмотреть?

– А чего смотреть? Необязательно.

– Неужели вы купите не глядя?

– Да.

– Хм. Дело хозяйское, тогда по рукам! – И Хаджибек слегка коснулся своей короткопалой кистью ее тонких пальцев на руле. – Вы даже не спрашиваете о цене?

– Не спрашиваю. Я уверена, что вы не шакал, а крупный банкир и не станете играть на моих национальных чувствах.

– Да-да, конечно, я не шакал…

Хаджибеку очень хотелось быть крупным банкиром, но все-таки он призадумался: "Сколько же с нее взять? Слишком мало – нехорошо, слишком много – тоже нехорошо…"

– А в какой цене сейчас металл на лондонской бирже? – спросил Хаджибек. – Вы ведь хорошо знаете котировки. Вы игрок.

– На лондонской бирже металл сейчас в хорошей цене. А что, корабль может туда доплыть и стать в сухой док, где его разрежут, да?

– Нет, я просто так спрашиваю, – смутился Хаджибек, – я все понимаю.

Бело-голубая Бизерта наплывала с каждой минутой, показалось православное кладбище с мраморными крестами.

– Не обессудьте, – сказала Мария, останавливая машину. – Подождите меня чуть-чуть. Я пойду поклонюсь своим людям.

– Конечно, графиня! – с готовностью воскликнул банкир. – Это так понятно!

Мария пошла к кладбищенским воротам, а Хаджибек продолжал лихорадочно размышлять, глядя на ее удаляющуюся фигурку: "Сколько же попросить за этот стальной хлам? Дорого – нехорошо. Дешево – тоже нехорошо… Так сколько? Сколько?!"

XXVI

Тунизийский банкир Хаджибек познакомился с Марией полтора года тому назад. Их знакомство состоялось при весьма банальных обстоятельствах. По ходу своих дел господин Хаджибек регулярно наезжал в Париж. Однажды он, как обычно, пришел свериться по счетам в крупный парижский банк, где держал значительную часть своих денег, и вместо знакомого пожилого клерка увидел за конторкой Марию, которая в те дни только-только получила место. Господина Хаджибека поразили красота молодой женщины и изящная четкость в работе: едва окинув взглядом его досье, она изложила ему без малейшей запинки все операции, проведенные по его счету. Мария ослепительно улыбалась Хаджибеку, опережала каждый его вопрос, буквально ловила все на лету. Господину Хаджибеку показалось, что она в восторге от их общения и надеется на большее. Он приосанился и произнес с апломбом то, что, по его мнению, следовало: