Для радости нужны двое - Михальский Вацлав Вацлавович - Страница 30

Перед тем как сесть на прибрежный военный аэродром, самолет сделал такой крутой вираж и пролетел так низко над марсельской бухтой, что Мария, Николь и генерал Шарль даже разглядели испуганные лица людей на корабле, направлявшемся в порт.

– Ах, какой у нас пилот! – перекрывая шум двигателей, вскрикнула Николь.

– Аж дух захватило! – поддержала ее Мария, которой настолько понравился лихой вираж, что у нее даже мелькнула мысль: "А не выучиться ли мне на пилота? Нет. Поздно".

– Хулиган! Я ему задам перца! – рявкнул генерал Шарль, но в его голосе совсем не было гнева, ни капельки.

Летчик посадил машину безукоризненно мягко.

– А я бы поблагодарила пилота… Это удобно, Николь? – спросила Мария, когда они вышли на летное поле.

– Нормально. Я с удовольствием присоединюсь к тебе. Он доставил нас просто замечательно!

Генерала Шарля встречали какой-то другой генерал и несколько старших офицеров. Беседуя со встретившими его военными, Шарль досадливо оглядывался на свою жену и Марию, зачем-то направившихся не к встречающим, а к носу самолета, который вдруг взревел и заглушил моторы.

– Нам придется чуть подождать, – сказала Николь.

Наконец пилот, бортмеханик и бортрадист спустились на землю.

– Кто из них пилот? – шепнула Мария.

– А вон тот, что пониже ростом.

Поравнявшись с дамами, все члены экипажа сняли шлемы и поклонились.

– Антуан, – обратилась Николь к коренастому темноволосому мужчине с большими залысинами над высоким выпуклым лбом, – Антуан, подойдите ко мне.

– Да, мадам?

– Я хочу вам представить мою кузину графиню Мари Мерзловска.

Мария протянула ему руку.

– Антуан, – вполголоса назвал себя пилот, едва прикоснувшись губами к ее протянутой руке. И по тому, как мимолетно и непринужденно он приложился к ее руке, Мария поняла, что, видимо, у Антуана большой опыт целования ручек.

– Вы первоклассный пилот! Я в восторге!

– Рад служить, – вяло отвечал Антуан, улыбнувшись лишь уголками губ, отчего его хмурое лицо стало еще более хмурым.

– Где вы научились так летать? – улыбнувшись пилоту лучшей из своих улыбок, не сдавалась Мария, задетая его холодностью.

– Как и все, в летной школе, мадам.

– Мадемуазель, – мгновенно поправила его Мария.

– Простите, мадемуазель. Я научился летать в летной школе, как, полагаю, и все другие пилоты Франции, – с явной иронией в чуть хрипловатом голосе отвечал Антуан.

– Еще раз огромное вам спасибо! – Из последних сил просияла Мария, которую так и подмывало послать этого Антуана с его огромными залысинами, коротким носом и карими глазами чуть-чуть навыкате непосредственно к чертовой матери!

– Разрешите идти? – Не обращая никакого внимания на Марию, пилот обернулся к губернаторше Николь.

– Конечно. Мы вас больше не задерживаем. Спасибо!

– Пожалуйста! – буркнул Антуан и, небрежно напялив на голову шлем, быстро пошел догонять своих.

– Довольно мрачный господинчик, – подытожила Мария, – но зато как летает!

– Просто спесивый. Я сейчас вспомнила, мне Шарль когда-то рассказывал, что новый пилот у него из героев прошлой войны. Двадцать лет пролетело, а они все не могут забыть о своих подвигах. У меня муженек такой же. И этому пилоту, наверное, обидно возить бывшую диву кордебалета.

– А откуда он знает, что ты бывшая дива?

– О-о, у нас в гарнизоне все знают всё про всех.

После мимолетной беседы с губернаторским пилотом в душе Марии остался неприятный осадок: чего греха таить, она не привыкла, чтобы на ее восхищение не отвечали взаимностью.

"Бурбон[32] несчастный!" – в сердцах подумала о пилоте Мария, садясь в машину.

Вскоре их привезли в гостевой дом армейского руководства, и Мария напрочь забыла о пилоте. Назавтра в полдень Николь и Шарль должны были отбыть поездом в Париж, а Мария переехать в заказанный для нее лучший отель Марселя. Мария намеревалась задержаться в городе на сутки, якобы для встречи с администрацией порта, а на самом деле для свидания с Михаилом, который еще и не подозревал об этом.

– А как ты это устроишь? – спросила у Николь Мария, когда они вошли в дом.

– Как дважды два! Теперь-то он не в подводном плавании.

– Тебе виднее, Николь.

– А-га-а, – сладко зевнула Николь, – мне виднее. Вечер чудный! Большая редкость для Марселя в декабре – ни дождя, ни ветра. Наверное, градусов двенадцать тепла по Цельсию… Как ты думаешь?

– Наверное, – автоматически ответила ей Мария. Она ничего не думала ни о Цельсии, ни о Фаренгейте, ни о Реомюре. Мысли ее были заняты совсем другим – как сказали бы карты, бубновым интересом. Впервые в жизни она сама собиралась достучаться до сердца мужчины… Конечно, можно вспомнить о дяде Паше, но то было совсем другое – она просто жила и дышала им и не то что не пыталась атаковать дядю Пашу, даже подумать об этом не смела. А тут совсем другой случай. Или блажь? Да нет, вроде не блажь. Она ведь помнит, как высоко взмыла ее душа год назад, когда Николь пыталась вытребовать для нее Михаила хоть со дна морского! Не получилось. Кто знает, как будет завтра?

Загородная вилла военного руководства находилась на берегу тишайшей бухточки, посередине которой для порядка все-таки стоял сторожевой катер. При вилле был парк с вековыми белокорыми платанами.

– Я пройдусь? – спросила Мария.

– Пройдись-пройдись. Ужин будет не раньше, чем через полчаса, гости еще в пути.

– Какие гости?

– Как какие? Шарль приехал, они же должны приветствовать Шарля!

– Ну раз должны приветствовать, тогда пусть приветствуют! – засмеялась Мария и вышла в парк.

Главная аллея парка была такая чистенькая, красная крошка под ногами лежала так ровненько, а белые платаны возвышались так царственно, что уходить не хотелось, суетные мысли о завтрашнем дне отступили, и как-то само собой раздумалось о вечном, о том, что составляет смысл жизни…

Мария вспомнила свое давнее путешествие по Сахаре. Там все понятия проступали особенно ясно, точно так, как перед самым рассветом, в лучезарные минуты сухура, вдруг открывались необозримые просторы пустыни и тишина стояла такая, что каждый звук казался выпуклым и жил как бы отдельно, не смешиваясь с другими звуками, будь то похрапывание спящих, или шарканье часовых по гальке, или легкое почмокивание в полусне жующих жвачку верблюдов, – там, в пустыне, была ясность. Если тебя мучала жажда, то весь смысл твоей жизни сводился к тому, чтобы утолить ее; когда ты страдал от голода, весь смысл жизни представлялся в том, чтобы насытиться; когда тебя мучала боль, и душа, и ум, и тело твое нацеливались на то, чтобы избавиться от этой боли.

А когда у тебя все в относительном порядке, тогда что? Все бессмысленно? Мария замешкалась в раздумье. Действительно, что тогда? Все тлен и суета сует? Нет, не мог Господь устроить смысл жизни в бессмыслице. Нет! Нет! И нет!

– Мари, где ты? Ау! – донесся от виллы игривый голос Николь. – Ужин на столе!

– Иду! – откликнулась Мария. Подходя к вилле, она рассмотрела, как странно та устроена: словно кубики сложены друг на друга и рядом друг с другом. "Видно, детище новомодного архитектора, какого-нибудь кубиста. Слава Богу, мы у себя в Тунизии строим нормальный дом!" Вилла, смотревшаяся снаружи так несуразно, внутри оказалась очень удобным жилищем, правда, Марию удивило, что перила всех лестниц и ограждения на балконах и балюстрадах были выполнены из никелированных труб, что отдавало казенщиной, а то и казармой.

В идеально квадратном зале с голыми белыми стенами, невдалеке от жарко горящего камина, облицованного африканским малахитом, был накрыт роскошный стол на шесть персон. Переменив дорожное платье на вечернее, Мария спустилась из своей комнаты.

– А вот и моя кузина! – подала голос Николь, и четверо военных, как по команде, вышли из-за стола.

Генерал Шарль представил Марии начальника Марсельского гарнизона, его заместителя, того самого, что встретил их в аэропорту, и начальника военно-морского училища, довольно-таки моложавого контр-адмирала со свежим лицом и по-детски чистым взглядом веселых голубых глаз.