За сокровищами реки Тунгуски - Кравков Максимилиан Алексеевич - Страница 20

И илимка остановилась, слегка покачиваясь.

Тут Петя не выдержал, обнял Ивана Николаевича и, севши на палубу, громко заревел…

Дальше плыли по успокоившейся и неопасной уже реке и наперебой рассказывали о своих впечатлениях.

Собрались все на корму, у поломанного руля, и Хорька терся тут же.

— Я ничего не видал, — сознался Петя, — помню только, как дернулось вверх весло и как вместе с уключиной полетело! Чуть руки мне не оторвало! Тогда я смотрю — Иван Николаевич гребет. С него шапку сорвало, а он все гребет…

— Ну, ребятки, а я думал, что смертный час приходит, — говорил Володя. — Мне с помоста-то видно было. Ведь, чуть, какие-нибудь метров сорок, до камней осталось. И вахтам, ужасный, крутит! И как нажали мы разом на руль, да сбросило нас вниз, я только тогда и опомнился, когда лбом о косяк зацепил! Даже искры из глаз посыпались!

Действительно, у Володи над бровью вздулась багровая шишка…

— А я думал, что меня в порог сорвало, — рассказал Николай, — но когда увидел, что на дне илимки лежу, помню, крикнул — врешь, наша взяла!

— Чего-же мне-то сказать… — затруднился Иван Николаевич, — помню, что веслом махал…

И, засмеявшись, неожиданно и задорно спросил:

— А ведь молодцы мы все-таки ребята? А?!

И все хором и дружно гаркнули:

— Молодцы!

— Вот! — хохотал Иван Николаевич, — раз никто нас не хвалит, так мы сами себя похвалим! А теперь давайте-ка руль чинить, поскорее, чтобы к вечеру в Туруханске быть.

Еще долго тянулись таежные и скалистые берега. И путешественники узнавали места, которые проходили они в начале лета.

И счастливый сплав их через порог, и все благополучие обратного пути, и хрустально прозрачная свежесть осени, золотой и красной осени севера — рождали смутные сожаления.

Сожаления о том, что с концом Тунгуски оканчивается и трудовое их лето.

Лето борьбы с природой за скрытые ее богатства, а порой и борьбы за собственную жизнь.

Одновременно волновали путешественников и другие мысли. Вот они победителями выходят из дремучей тайги Тунгуски.

Из каменной груди ее утесов они вырвали руду и уголь и несут их своим вкладом в социалистическую стройку.

Боевым активом сами входят в ряды строителей. Равноправными бойцами вливаются в отряды великой, трудовой армии…

И эти мысли зажигали ярко и тянули отсюда скорее к людям, к делу, к труду…

— Что-то наши сейчас, — волновался Николай, — ждут ли нас в Туруханске или уже уехали на юг?

— Не такой человек профессор, чтобы уехать! — ответил Иван Николаевич, — готовится, вероятно, санным путем выручить нас из тайги.

— Да, — сказал Володя, — ему тяжелее, чем нам досталось. Потому что, нет того хуже, чем когда желаешь помочь, да не можешь!

К вечеру показались последние крутые утесы, А там, словно распахнулись горы, и широко разошелся горизонт над показавшейся долиной Енисея…

— Туруханск! — не отрываясь от бинокля, сообщал Петя, — вон знакомый яр с боченками и сетями… Вон домик на краю, а на нем… Ребята! А на домике флаг нашей экспедиции!

Но илимку уже заметили с берега. Вокруг домика засуетились люди. Вот, врассыпную, сбегают они к воде, навстречу причаливающему судну…

Бухнул в воду отданный якорь, и ребят окружили знакомые, дружеские лица.

Обнимались, жали руки и забрасывали расспросами.

А когда этот гомон первой встречи утих, то профессор сказал ребятам:

— Завтра приходит сюда пароход, и завтра же мы отправимся в Ленинград. И вы поедете со мной, потому что вам надо учиться.

— А как же тайга-то и Хорька, — вдруг пожалел Петюха.

— О-о! — радостно прервал его профессор, — Хорьку мы заберем с собой, а в тайгу вернемся на будущее лето И вы вернетесь более сильными, чем теперь. И тогда из недр тайги мы возьмем еще больше ценностей на благо нашего советского государства!