Первый выстрел - Тушкан Георгий Павлович - Страница 63

Юру разъединили с Петей и Семеном — он попал в пятерку к Анархисту.

— Тебя как? — весело спросил тот.

— Юра.

— Фамилия?

— Сагайдак.

— А меня Палей Валентин Петрович. Анархистом меня дразнят. Будешь при мне связным, — И он подмигнул. — Без моего приказа ничего не делай! Самовольно не отлучайся.

Рассветало, когда подошел длинный состав. В нем были три пассажирских вагона, остальные — товарные. Палей прыгнул на подножку еще не остановившегося пассажирского вагона, пропустил двух солдат с котелками, спрашивавшими: «Где кипяток?», соскочил вместе с третьим, ловко сдернул у него винтовку с плеча и, когда тот схватился за нее, крикнул:

— Реквизируем согласно приказу!

Солдат хотел было что-то сказать, но махнул рукой и побежал за кипятком.

— Неси! — приказал Палей, подавая винтовку Юре.

Вошли в вагон. Душно. Накурено. Храпят. Стонут во сне.

Палей осветил электрическим фонариком полки. Молча вытащил он винтовку из-под бока солдата, лежавшего на верхней полке, и подал Юре. Потом потянул винтовку из-под шинели солдата, лежавшего внизу. Тот открыл мутные глаза.

— Реквизируем оружие! — строго сказал Палей.

— Не отдам!

— Приказа не знаешь?

— А мне плевать!

Палей молча вынул из кобуры маузер, показал солдату и потянул винтовку. Тот выпустил ее и выругался. Так без труда отобрали три винтовки, но на четвертой вышла задержка.

Солдат, державшийся за свою винтовку обеими руками, закричал:

— Ребята, вставай! Полиция солдатов разоружает!

С полок спрыгивали сонные, хмурые солдаты. Прибежали и «пострадавшие». Они теснились возле Юры и хватались за свое оружие. Юра не выпускал ремней. На каждом его плече тяжело висели по две винтовки.

— Спокойно, граждане! Не хвататься! Мы люди нервные, насилия не терпим, — сказал Палей, поднимая дулом маузера козырек своей кепки.

— Не пужай!

— Пуганые!..

— Да ты кто, рабочий или крестьянин? — спросил Палей упиравшегося солдата и дружелюбно подмигнул ему.

— Из крестьян мы, — смущенно ответил тот.

— Что же ты, слепая душа, спать солдатам не даешь, вагон будишь? Разве не видишь, что перед тобой не полиция, не попы, не офицеры, а гвардия рабочего класса, защитники угнетенных? У тебя еще до Екатеринослава офицерье золотопогонное винтовку отберет да еще всыплет за сопротивление. А мы честью просим: отдай винтовку, будем воевать против царских холуев и буржуев, чтобы фабрики — рабочим, земля — крестьянам! Правильно я говорю?

— Правильно!

— Отдай! — посоветовал кто-то. — На фронте помучились с ними!

— На кой тебе железо к бабе везти!

— Так бы и пояснил честь честью, а то схватил и тащишь, да еще револьвер в зубы суешь. Ребята, у кого на закрутку есть?

Палей вынул пачку папирос. К ней сразу потянулись сначала две руки, а потом сразу просунулся десяток мозолистых рук.

— Черти, мне хоть одну оставьте! — Палей засмеялся.

Засмеялись и солдаты. Еще две винтовки они принесли сами.

— Держи, а то с ними одна морока. Таскали их два года, хватит!

Когда вышли из вагона, все винтовки повесили на плечи Юре.

И Палей приказал:

— Живо отнеси винтовки к дежурному и бегом назад. Мы в этом вагоне будем, — сказал он, поднимаясь по ступенькам.

Легко сказать «живо», а каково нести три винтовки на одном плече, три на другом и одну в руках. Тут не то, что «живо», а лишь бы не споткнуться, потому что ноги цепляются за все неровности.

Ничего… К дежурному в конце перрона он дойдет, не споткнется!.. Вот и станционное здание. Он прошел уже половину перрона. В этот момент из дверей вокзала выбежали несколько парубков в деревенской одежде, каждый с мешком за плечами. Передний крикнул:

— Хлопцы! Каждому по вагону. Тут у солдат выменяешь не меньше как по две винтовки.

Пробегая мимо Юры, один из них крикнул:

— Глянь, Михайло! Зброя сама до нас в руки иде. Ты куда, хлопче, несешь винтовки?

— Как — куда? Командиру!

— А ты з яких?

— Я? Мы рабочая гвардия!

— И уси таки, як ты? Михайло! Не пийдем по вагонам, ось рабочая гвардия нашего сала та ковбасы визьмет. Сменяй нам винтовки на сало, хлопчик!

— А вы из каких?

— Мы? Мы просто соби…

— Не могу. Не имею права. Это не мои.

— Що ты з ним, Грыць, балакаешь? Не хоче добром, визьмем так. А ну давай!

— Не дам!

Каждый парубок одной рукой держал закинутый за спину мешок, заполненный почти до половины хлебом, колбасами и салом. Поэтому он мог действовать только одной рукой. Схватившись за «свою» винтовку, каждый тянул ее к себе. Винтовки висели у Юры за спиной, одна на другой. Он прижал ремни локтями к груди, сжал пальцы мертвой хваткой и молча рванулся вперед.

Парубки с обоих боков перебросили облюбованные винтовки через его голову и стали молча дергать, чтобы разжать пальцы. Винтовочные ремни били Юру по рукам, но он все-таки не разнимал их. Парубки дергали — Юра валился то вправо, то влево.

— Давай разом, Грыць!

Парубки рванули сразу в обе стороны и так сильно, что Юрины пальцы разомкнулись и согнутые локти раздались.

— Сюда! На помощь! — заорал Юра и, рванувшись вперед всем телом, упал с загремевшими винтовками на асфальт и снова сцепил пальцы под грудью.

— Сюда, гвардейцы! — кричал Юра и подумал, что вот он мушкетер, а зовет гвардейцев.

Его сильно дергали, били сапогами в бока. Потом подняли над асфальтом и опрокинули на спину, но все-таки он не выпустил ремней, запутавшись в них не только руками, но и ногами. Юра собрал все свое упрямство. Его судорожно сцепившиеся руки было легче сломать, чем разнять.

— Чертова зимска щеня! — услышал он голос Грыця. Его назвали «зимское щеня», как тех подземных зверьков величиной с крысу, которые, если их раздразнить, высоко подпрыгивали в воздух и нападали даже на людей.

Чеботы больно ударили в ребра, ремни рванули руки в стороны — и парубки наконец заполучили винтовки.

Но тут почти рядом раздался окрик:

— Бросай оружие!

Грянул выстрел.

Брошенная винтовка больно ударила прикладом Юру по пальцам и грохнулась на асфальт. Цокот подкованных сапог быстро удалялся. Наклонившись над Юрой, солдат сказал:

— Вставай! Свои!

Он помог ему подняться и, видя, что парнишка совсем обессилел, сам понес винтовки к конторе дежурного по станции. Возле дверей дежурки рабочегвардеец принял их и стал расставлять вдоль стены.

— Неси в помещение, товарищ, — сказал Юрин спутник, — а то появились селюки, охотятся за оружием.

В дежурке под потолком ярко горела большая керосиновая лампа, но было туманно от табачного дыма. Солдат, помогавший Юре донести винтовки, свалил их на деревянный диван. На полу уже лежало много оружия, даже куча бомб-«лимонок» и два пулемета. Юра поправил сваленные винтовки, чтобы они не упали, а свою, для надежности, снова повесил за спину.

— От кого? — спросил стоявший у окна командир, поворачиваясь к Юре.

— От П… Палея! — с трудом вспомнив фамилию Анархиста, ответил Юра.

Командир нагнулся, чтобы лучше рассмотреть лицо юного гвардейца.

— Дядько Антон! — крикнул Юра и, обхватив своего друга обеими руками за шею, крепко чмокнул его куда-то возле носа и почувствовал жесткие усы. — Дядько Антон! Дядько Антон!.. — кричал он.

— Юр! Хлопчик мой ридный! Та как же ты очутился здесь? Давай сядем, и ты расскажешь!

Высокий, крепкий, в блестящей кожаной тужурке и кожаном картузе, он сильно прижал Юру к себе. От него приятно пахло кожей, табаком и еще чем-то знакомым-знакомым, родным.

Юра присел на диван. Ноги его почему-то дрожали. Держась обеими руками за правую руку дядька Антона и не сводя с него взгляда, полного обожания и восторга, Юра мог только повторять:

— Дядько Антон! Дядько Антон!..

Но дядьку Антону сейчас было не до разговоров. В дежурке, куда рабочегвардейцы сносили винтовки, из угла в угол ходил пожилой, толстый, сердитый железнодорожник в красной фуражке и другой молодой, тоже в шинели железнодорожника. У двери стоял часовой с винтовкой, а еще двое рабочегвардейцев сидели возле пулемета «максим», привалившись спинами к стене.