Оранжевый портрет с крапинками (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 18

Настя ласково спросила:

— Ну что, летаешь, значит?

— Ага… — выдохнул я. Тихо слетел с подоконника, описал над Настей круг и встал с ней рядом. Она взяла меня за плечи. Луна была яркая, глаза у Насти сильно блестели.

— Пойдем-ка погуляем, — сказала она.

Я немножко удивился. Но все равно мне было радостно и хорошо.

— Пойдем! — согласился я.

Она взяла меня за руку. Сперва я послушно шел следом. Потом тихонько оттолкнулся от тротуара, вытянулся в воздухе горизонтально и поплыл за Настей «на буксире».

— Ох и баловник… — усмехнулась она.

Я засмеялся, освободил руку, на лету перевернулся на спину. Подтянул к подбородку колени и стал соскребать с них прилипшие на подоконнике чешуйки краски. Поглядел Насте в лицо и спросил:

— А как там живут ваши? Ну, Глафира, Степанида…

— Живут, — отозвалась Настя непривычно сумрачным голосом. — И я живу… Чего хорошего-то в нашей жизни? Маемся только… Ты помог бы нам, Тополёчек, а?

— Как?

— А вот слушай. Я затем и пришла… Да ты встань по-человечески.

Я торопливо перевернулся в воздухе и встал перед Настей. Тревожно мне сделалось. Настя поправила косынку, глянула мимо меня (а улица под луной была пустынная и очень тихая, даже собаки не гавкали; а у заборов и в палисадниках притаились косматые тени).

— Про Хозяина-то слыхал? — негромко спросила Настя.

Я кивнул и переступил босыми ступнями на теплых досках тротуара.

— Ну вот, — опять вздохнула Настя. — Всех он нас под свою власть забрал. Что велит, то и делаем… Вроде и на воле живем, а все равно как в тюрьме, никакой радости нет. И волшебство наше тут без пользы. Сами ржавеем и других заставляем. Как зараза для души эта ржавчина…

Она опять пошла тихонько вдоль забора. Я — рядышком.

— Он ведь нам какую цель жизни сделал-то… — говорила Настя. — Вы, мол, живите и следите: кто с нечистой душой вам встретится, того к себе приманивайте… А потом железное колечко на него хлоп — и сделали Хозяину нового прислужника…

— И меня тоже?! — ужаснулся я.

Настя улыбнулась:

— Да нет же… К тебе ржавчина-то не пристанет, у тебя кровь светлая, тополиная, да и худого ты еще ничего не сделал…

«Ну уж…» — подумал я.

— Вот мы тебе рубашечку-то и сшили, — сказала Настя. — С пуха тополиного летучую рубашечку, от Хозяина крадучись. Потому что живет Хозяин-то посреди ржавого леса, сквозь него не продерешься, можно только по воздуху, как пташка.

Я сразу и сильно испугался. В одну секунду понял, что беспечные полеты кончились. Ясное дело! Не для того мне ведьмы шили тополиную рубашку, чтобы я по ночам акробатничал над крышами, а днем дурачил прыгучими фокусами приятелей. Сказка-то, она всегда вот таким делом кончается — битвой со Змеем Горынычем или колдуном каким-нибудь.

Как я раньше не додумался? Теперь не отвертишься.

От пяток до шеи меня проколола тысяча холодных иголок. Нет, я в тот момент не Хозяина боялся. Я боялся неизбежности: никуда не денешься, попал в страшную сказку, как в капкан.

А Настя вдруг сказала:

— Коли боишься, дак не надо. Летай себе на здоровье, а мы уж как-нибудь… С ним чтобы воевать, надо твердо решиться, а если со страхом, то все равно без пользы.

Мы долго молчали и тихо шли рядом. Я теребил подол тополиной рубашки и вспоминал. Как они меня летать учили, как я шептался со старым тополем в его чаще, как дал честное слово Лешке, как летел ко мне из озерной глубины похожий на меня мальчишка. Похожий, только честнее и смелее, чем я…

А может, мне сейчас только кажется, что это я вспоминал тогда. Но так или иначе, а что-то сдвинулось в моей душе, и я спросил:

— Настя… А если у меня страх, но я все равно твердо решусь… тогда можно? Тогда что делать?

КЛЮЧИК

Я летел к заколдованному ржавому лесу, посреди которого жил в железном доме Хозяин.

Настя объяснила, что я должен сделать. Надо пробраться в дом, снять с шеи спящего Хозяина ключик и отпереть на Хозяиновой руке браслет.

— Ты легонький, проберешься потихоньку, — тепло шептала мне в ухо Настя. — А как отопрешь колечко-то, все уже не страшно будет. Ключик, он сразу рассыплется, а Хозяин, если проснется, пущай ругается, силы-то у него не станет. Да ты и не слушай, лети себе домой сразу, вот и все…

— А ваши браслеты? — спросил я. — Их-то кто отопрет, если ключика не будет?

— А и не надо, — со смешком отозвалась Настя. — Они сами развалятся. Это ведь одна видимость, что они по отдельности заперты, а по правде-то они в одну цепочку связаны, потому нас Хозяин и держит. А в цепочке если одно колечко рвется, вся в ней сила пропадает…

А еще Настя сказала, что людей со ржавыми кольцами полным-полно на белом свете. У некоторых эти кольца на виду — у тех, кто колдуны да ведьмы, — а у многих они незаметны. Кое-кто про них и сам не знает, не ведает, что в душе у него завелась ржавая зараза. И вот этих людей могу я освободить от Хозяина, если не побоюсь. И никто другой это сделать не может, потому что лишь у меня есть тополиная рубашка.

И вот я летел… Ржавый лес начинался за железной свалкой, где в прошлое полнолуние танцевали ведьмы. Раньше я бы рассказу про лес не поверил, потому что знал: за свалкой кончается ответвление лога и там, наверху, стоят ветхие домишки и тянутся огороды. Но сейчас все было по-другому, по сказочным законам, и я ничуть не сомневался, что скоро окажусь над ржавым лесом.

Летел я низко по руслу речки Тюменки, среди поросших осокой берегов. Я это делал на всякий случай: вдруг у Хозяина есть перед лесом тайные караульные посты! Я торопился и скорость развил такую, что на поворотах меня заносило к берегу, и тогда коварно царапалась осока. По журчащей и ребристой воде передо мной неслось скомканное отражение луны. Она сияла в эту ночь ярче прежнего. Воздух, который летел навстречу, обдавал меня болотистыми запахами.

Потом я учуял запах ржавчины и различил впереди темные груды свалки.

Подлетел. Медленно поднялся над железными кучами. За свалкой не было домиков и огородов, а тянулось что-то черное и лохматое, и ветерок все сильнее пах сырым железом.

Настя говорила, что треугольная поляна с домом Хозяина лежит в железной чаще, к югу от свалки. Я прикинул, где он, юг, и двинулся вперед.

Теперь я летел не очень быстро и не очень низко, метpax в двадцати от верхушек леса. Это и правда был лес — непривычный и страшный. В свете луны я видел, как громоздятся, переплетаются и тянутся вверх, принимая вид деревьев, черные разветвленные трубы, рваные кровельные листы, клубки и плети колючей проволоки. И еще всякий старый, искореженный металл. Мертвый, никому не нужный… Я подумал, что в этой ржавой путанице может укрываться стража Хозяина. А меня так хорошо видно в ясном небе, и так ярко блестит при луне тополиная рубашка.

Я почувствовал себя беззащитным! И взмыл в высоту, чтобы из леса не шарахнули по мне из какой-нибудь ржавой пушки.

Но почти сразу я успокоился. Настя ведь ни словечком не обмолвилась, что у Хозяина есть часовые. Она рассказывала, что он спит спокойно и крепко, потому что знает: никто к нему не проберется.

Страх у меня пропал. Почти. Вообще-то я немножко боялся, но не Хозяина. Хозяин что мне сделает? В крайнем случае взовьюсь свечкой, и пусть ловит в небе! Я боялся, что не сумею добыть ключик и отпереть браслет. Тогда столько людей останутся ржавыми пленниками! И я буду виноват! И эта моя вина будет такой громадной по сравнению со всеми прежними… Раньше-то что я делал плохого? Ну двойки иногда скрывал от мамы. Ну лодырничал, не хотел на рынок за картошкой ходить. Бывало, трусил перед дракой. Случалось, что Леську шлепал, если тот крепко надоедал (правда, потом всегда жалел его). А еще что? Да, патроны, которые свистнул у Артура Сергеича. Это дело посерьезнее… Но все равно от этого никто, кроме отчима, не пострадал. А теперь если струшу или растеряюсь, тогда что? Тогда хоть прямо с высоты головой о железяку…