Мушкетер и фея (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 79

Она достала из классного журнала белый конверт, и на нем — внизу, где обратный адрес, — Севка сразу увидел ровные крупные буквы: «Юре Кошелькову». И тут же все сделалось неважным. Все, кроме письма. Потому что буква Ю была знакомая-знакомая. С длинной перекладинкой, пересекающей палочку и колечко.

Севка, замерев от счастья, потянулся к конверту. Но Гета Ивановна живо отдернула письмо:

— Нет, голубчик! Хватит с тебя писем. Получишь, когда все перепишешь и вести себя научишься. А пока оно у меня полежит. И другие тоже.

Севке не нужны были другие! Только это!

— Отдайте! Это от Юрика! — отчаянно сказал он.

— Ну-ка, помолчи! Он еще голос свой будет тут повышать!..

— Отдайте! Это же от Юрика!

— А хоть от Пушкина! Если будешь орать, я его вообще… — Она встала и взяла письмо так, будто хотела разорвать. Как тетрадку!

Севка прыгнул и вцепился ей в локоть:

— Не надо!

Она стряхнула Севку:

— Ах ты, негодяй!

Но он опять прыгнул и вцепился. Гета Ивановна за шиворот выволокла его в коридор и потащила к дверям учительской. Но Севке было уже все равно. Пусть его хоть убивают, лишь бы отдали письмо Юрика!

— Отдавайте! — со слезами кричал он. — Отдавайте немедленно! Это мое! Это от Юрика! Не имеете права! Отдайте сейчас же!

Гета Ивановна рывком втащила его в учительскую, и он мельком увидел растерянное лицо Нины Васильевны. Гета Ивановна толкнула Севку на середину комнаты:

— Полюбуйтесь! Закатил истерику! Говорит, что я дура!

Севка тут же повернулся к ней:

— Отдайте письмо!

Он попытался схватить конверт, но Гетушка оттолкнула Севкины руки и выскочила за дверь. Дверь захлопнулась, она была с замком. Севка заколотил по ней кулаками, загудела фанерная перегородка. Страх, что письмо исчезнет, был сильнее всего. И еще была ненависть.

— Отдайте! Отдайте!! — рыдал он. — Вы в самом деле дура! Я маме скажу! Отдайте письмо!!

Нина Васильевна схватила его за плечи, оттащила. Он упал на пол.

— Пусть отдаст! Отдайте! Это же от Юрика!! Неужели они не понимают, что это от Юрика?! Почему они такие?

Нина Васильевна подтащила его к дивану, попыталась усадить. Он упал лицом на клеенчатый валик. Его опять усадили. В учительской, кроме Нины Васильевны, были теперь еще какие-то люди.

— Ну, по… жалуйста! — дергаясь от рыданий, кричал Севка. — Ну, пожалуйста! От… дай… те!..

— Да вот, вот твое письмо…

И конверт оказался у него в руках. Севка прижал его к промокшей от слез рубашке.

— Успокойся, Глущенко… Ну тише, тише…

Однако Севка не мог успокоиться. Рыдания встряхивали его, как взрывы. Ему дали воды в стакане, но вода выплеснулась на колени и на диван.

И только через много-много минут слезы стали отступать. Но еще долго Севка вздрагивал от всхлипов. Из учительской ушли все, кроме Нины Васильевны. Та опять дала Севке воды, и он сделал два глотка.

— Вот видишь, до чего ты себя довел, — сказала Нина Васильевна.

Он довел? Это его довели! Севка всхлипнул сильнее прежнего.

— Ну ладно, ладно, перестань, — торопливо заговорила Нина Васильевна. — Посиди вон там и успокойся.

Она взяла его за плечи, увела в угол, к вешалке, усадила там на стул. А сама вышла. И кажется, заперла дверь.

Севка повсхлипывал еще минут десять, потом совсем затих. И в школе было тихо. Уже отшумела перемена и шел второй урок. А может быть, и третий.

Севка не понимал, зачем его сюда посадили. В наказание или просто так? И что будет дальше? Но эти мысли проскакивали, не оставляя никакой тревоги. Севка ничего не боялся и никуда не спешил. Главное было у него в руках — его сокровище, письмо Юрика. Севка сначала прижимал конверт к животу, а потом затолкал под рубашку. Распечатывать и читать сейчас он не хотел. Вернее, просто об этом не думал. Самое важное, что Юрик нашелся…

А она хотела порвать письмо!

Севка опять шумно всхлипнул. Погладил письмо под рубашкой. Сел на стуле боком и привалился щекой к спинке.

Забрякал звонок, зашумела еще одна перемена. Севка напружинился. Сейчас придут сюда учительницы, будут разглядывать его и, может быть, ругать. Гета уж точно будет. А что, если спрятаться за пальто на вешалке?

Открылась дверь, и вместе с Ниной Васильевной вошла… мама.

Мама несла Севкин ватник, шапку и сумку.

— Одевайся, — сухо сказала она.

Севка, глядя в пол, засуетился, запутался в рукавах. Мама, не говоря ни слова, помогла ему. Потом подтолкнула к двери. У порога напомнила:

— Что надо сказать, когда уходишь?

— До свидания, — пробормотал Севка.

На улице и следа не осталось от утренней пасмурности. Ни одного облачка. День сиял, было тепло, как летом, и улица была разноцветная. Севка глубоко и прерывисто вздохнул, будто вырвался из жуткого плена.

Однако мама тут же поубавила его радость. Она проговорила ледяным голосом:

— Видимо, ты просто сошел с ума.

— Не сошел… — слабо огрызнулся Севка.

— Нет, сошел. Только сумасшедший может сказать учительнице такие слова.

— Какие?

— Ты что, не помнишь?

— Не помню, — искренне сказал Севка.

— По-твоему, можно говорить учительнице, что она дура?

Севка знал, что нельзя. Но злые слезы опять подкатили к горлу.

— А тетрадку рвать можно?! А письмо…

— Ну тише, тише, тише… Кстати, что за письмо? Раньше ты на эти письма внимания не обращал, а тут устроил такой бой…

— Ну от Юрика же!

Неужели и мама ничего не понимает?

— От какого Юрика?.. Постой, это от мальчика, который тебе книжку оставил? Наконец-то!

— Вот именно… — всхлипнул Севка.

— Но почему же ты ничего никому не объяснил?

Севка даже остановился.

— Я?! Не объяснил?! Да я только про это и твердил изо всех сил! А они… А она… порвать…

— Хватит, успокойся… Перестань. Ведь письмо-то теперь у тебя.

Да, это верно, письмо у него. И, оттеснив едкую обиду, к Севке вернулась радость…

Когда пришли домой, мама умыла Севку, велела зачем-то выпить крепкого и очень сладкого чая. И спросила:

— Ну а что он пишет, Юрик твой?

И Севка наконец распечатал письмо.

В последний момент он испугался: а вдруг это все же не тот Юрик? Или вдруг письмо не такое, какое ждет Севка. Может, Юрик просто пишет: ты, мол, книжку не принес тогда, поэтому вышли теперь по почте…

Нет, письмо было самое такое, о каком Севка мечтал!

Крупными твердыми буквами далекий друг Юрик писал ему:

«Сева, здравствуй!

Я прочитал стихи в газете и сразу понял, что это ты. Я тогда очень жалел, что мы больше не увиделись. Мама говорила, что ты напишешь письмо, только письма все нет и нет. Я понял, что бабка не дала тебе адрес. Она была такая вредная и всегда ругалась. Но теперь ты напишешь, ладно? Я тебе тоже еще напишу. А потом мы все равно увидимся обязательно. Я недавно был на берегу Финского залива. Это часть настоящего Балтийского моря. Напиши мне обязательно. Твои стихи очень хорошие.

Твой друг Юрик».

Письмо занимало целую страницу и еще немного на другой стороне. А ниже подписи цветными карандашами была нарисована картинка: синее море, пароход с черными трубами и дымом и со звездой на борту, желтый берег, а на берегу мальчишка в красной матроске. Он стоял спиной к пароходу, лицом к Севке. И улыбался, подняв тонкую руку…

Мама тоже прочитала письмо и внимательно посмотрела на картинку.

— Видишь, какой хороший у тебя товарищ…

Она погладила Севку по колючей голове. Сейчас она была уже не сердитая и не строгая. Рассказала, что за ней на работу пришла школьная уборщица тетя Лиза: вас директор вызывает, ваш сын там школу разносит…

— «Разносит», — горько хмыкнул Севка.

— Придется тебе завтра как следует извиниться перед Гетой Ивановной, — сказала мама. — Если не хочешь, чтобы тебя исключили из школы…

Извиняться — это хуже всего. Это такая мука — краснеть и давить из себя: «Простите, я больше не буду…» Но Севка понимал, что никуда не денешься.