Мушкетер и фея (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 105

— Ноги все наружу по самый корешок, — сумрачно сообщил Симка.

Нора Аркадьевна сделала вид, что приглядывается:

— По-моему, ты не прав. Никакого корешка не видно.

Симка покраснел. Он совсем не это имел в виду! Просто не так выразился. А тетя Нора тоже хороша! Где-то вся ужасно воспитанная, а где-то возьмет и ляпнет такое, что дым из ушей. Как, например, вчера, когда стояли в очереди за билетами на речной трамвай. Какой-то вертлявый парень в стиляжьей рубахе и брюках-дудочках начал было втираться впереди тети Норы. Она ласково сказала:

— Сударь, оставьте ваши попытки. «Вас здесь не стояло».

Тот, однако, продолжал пристраиваться.

— Я предупреждаю последний раз, — прежним тоном проговорила Нора Аркадьевна.

— А что будет дальше? — нахально поинтересовался стиляга.

— Будет крепкий пинок по вашей тощей заднице.

Парень отскочил на три шага. Подумал, сказал с укоризной:

— А с виду вроде бы культурная женщина.

— Голубчик, истинная культура предполагает поведение и поступки, адекватные обстоятельствам, — охотно отозвалась Нора Аркадьевна.

Стиляга подумал и пошел в конец очереди.

Симке было неловко за тетю Нору. Эта неловкость не оставила его даже на палубе. И, чтобы сгладить неприятное ощущение, Симка спросил:

— Тетя Нора, а что такое «адекватное»?

— Это значит «наиболее подходящее к данному случаю»… Например, однажды, когда Шурочке было тринадцать лет, он пришел от приятелей с бледным лицом и запахом пива. Я велела ему вытащить из петель на брюках ремень и сказала, что сейчас он получит адекватно своему безобразному поступку. Он ощутил эту адекватность и не спорил.

— И вы его отлупили?! — выговорил Симка сокрушенно и с некоторой опаской на свой счет.

— Конечно, нет! Я была тогда еще слабовата характером и разревелась, как дура. Он, кстати, тоже. А когда мы кончили реветь, он поклялся, что не будет пить ничего крепкого, пока не вырастет.

— И не пил?

— Пока не стал ходить в экспедиции. Там без спирта не обойтись…

Сейчас Симка вспомнил этот разговор и понял, что надо вести себя адекватно обстоятельствам. То есть покориться судьбе. Тетя Нора старалась, покупала, и было бы свинством дальше капризничать и упрямиться. В конце концов, за радости путешествия надо чем-то платить…

Чтобы сохранить хоть капельку достоинства, Симка выдернул из старых потертых штанов школьный ремень с форменной пряжкой и продернул его в новые, костюмные. Тетя Нора не возражала. Наблюдая за Симкиными стараниями, она разъяснила:

— Это чехословацкий фасон, швейная фабрика в Праге, на подкладке есть ярлычок. Сейчас такая мода у мальчиков во всех европейских странах. И наше министерство просвещения собирается ввести форму подобного образца в начальной школе, я видела статью и фотографии в «Огоньке».

«Этого еще не хватало!»

Первые полчаса на улице Симка чувствовал себя очень неуютно. В витринах отражался голенастый пацаненок с тонкой шеей, розовыми ушами и промытыми, тщательно расчесанными тетей Норой волосами, которые все равно лохматились. В нелепой одежонке иностранного фасона. «Пиджак на тросточках…» В добавление к костюму тетя Нора дала Симке светлые короткие чулочки, которые называются «гольфы». Но толку-то от них! Еще более девчоночий вид… Симке казалось, что все прохожие смотрят на него с тайной ухмылкой и думают о крапиве.

Но скоро все эти ощущения и опасливость растаяли в Симке. Во-первых, он увидел, что среди прохожих немало мальчишек в таком же наряде и они чувствуют себя бодро и независимо. Во-вторых, костюмчик, хотя и купленный без примерки, пришелся в самую-самую пору, словно сшитый по заказу у лучшего пражского портного. Пиджачок оказался легоньким, в нем было совсем не жарко, хотя июньское солнце пекло с такой силой, что размягчался асфальт и новенькие Симкины сандалии отпечатывались на нем, как на глине.

Скоро Симка стал ощущать себя в костюме так, будто носил его всю жизнь. А в широких магазинных стеклах теперь отражался аккуратный московский (или даже «европейский») мальчик с любопытными глазами. Да и до костюмных ли тревог было, когда наваливалось столько всего!

Сперва Кремль, потом Третьяковская галерея, где Симка увидел множество знакомых по журналам и учебникам картин (хотя и знакомые, а на самом деле оказались в тыщу раз лучше!). Потом зашли на Главный почтамт и получили мамину телеграмму, что дома все в порядке и что «мы с Андрюшкой желаем счастливой поездки». От этого Симкино настроение подпрыгнуло, как столбик уличного термометра на солнцепеке. И сам Симка тоже радостно подпрыгнул, когда после обеда в маленьком кафе (рассольник, сосиски и мороженое) тетя Нора предложила:

— А не попытаться ли нам проникнуть на выставку стекла? В Москве ты побываешь еще много раз, успеешь посмотреть все достопримечательности. А этой выставки уже не будет…

Выставка располагалась недалеко от Кремля, в длинном старинном здании, которое называлось Манеж (раньше там дворяне учились ездить на лошадях).

Перед кассами стояла очередища, люди в ней ни на что не надеялись, потому что билеты были проданы на несколько дней вперед. Но тетя Нора оставила Симку недалеко от входа («Только умоляю: не сходи с места») и куда-то удалилась. И возвратилась, когда верный клятве Симка не покидал свой пост, но уже изнемогал от беспокойства.

— Вот! — она показала два билета. Оказалось, что у Норы Аркадьевны было удостоверение внештатного корреспондента «Туреньской правды». Авторитет этой неизвестной в столице газеты почему-то оказал воздействие на утомленного администратора. Он велел кассиру выдать билет.

— Если можно, два. Я с племянником. Сами понимаете, мальчик так мечтает…

Изнуренный администратор велел выдать два. Видимо, в Норе Аркадьевне было что-то гипнотическое.

К каждому билету полагался стеклянный значок-сувенир. Это была неровная прозрачная медалька, прицепленная шелковой ниткой к плоскому зажиму. На медальке — выдавленная надпись: «Выставка чешского стекла». Симка тихо взвыл от восторга: такая ценность, такая будет память! В Турени, скорей всего, больше ни у кого нет такого…

Значок так аккуратно поместился на лацкане, будто висел там всегда. Оно и понятно — чешское на чешском!

Сама выставка Симке запомнилась как царство стеклянного блеска, радужных вспышек, прозрачных изгибов и лучистых граней. В голове не помешалось обилие алмазно сверкающих ваз, облитых жидким струящимся светом фигур, просвеченных лампами кубков, искрящихся корабельных моделей и каких-то совсем непонятных (но красивых) сооружений.

Симка вертел головой, а вокруг — у разных витрин — вспыхивали маленькие радуги, как они вспыхивают в струях фонтанов.

Потом Симка и тетя Нора оказались в темном помещении, где шел фильм о стекле. Это был не обыкновенный фильм, а скорее стеклянный концерт. «Концерт для глаз» (хотя музыка там тоже звучала). На экране перемещались и проплывали хрустальные построения, кристаллы, излучающие брильянтовый блеск деревья и кораллы вперемешку с бликующими изделиями на бегучих конвейерах и прозрачными рыцарями на фоне сказочных замков. Замки были похожи на скопления великанских сосулек. Это уже само собой было музыкой — словно россыпь мелодичных капель и пение стеклянных флейт.

Особенно понравилась Симке синяя вода (непонятно — из стекла или настоящая), по которой плыли плоские обломки хрусталя. Этакий стеклянный ледоход…

Когда вышли из Манежа, Симка жмурился и мотал головой. Казалось, что все вокруг плывет, меняя контуры в прозрачных изгибах и перезванивая тысячами стеклянных колокольчиков. И сам он плыл, растворяясь в радостной невесомости.

— Понравилось? — осторожно спросила тетя Нора.

— Ага!.. Ой, то есть да.

— А что больше всего?

— Кино! Это во! — Симка вскинул большой палец и опять ойкнул: палец — это ведь тоже невоспитанно…

Тетя Нора посмеялась, взъерошила ему волосы, которые сама же тщательно расчесывала.