Звезды под дождем (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 30

— Я больше не буду разбивать твоих собак!

И, уже подхваченный большими руками, всхлипывающий и счастливый, он повторил, прижимаясь щекой к отцовскому плечу:

— Не буду разбивать…

— Эх ты, малыш, — тихонько сказал папа. — Ну, перестань.

Валька приоткрыл глаза, посмотрел вниз и сквозь мокрые ресницы увидел блеск золотистой конской гривы.

Но сейчас не заплачешь, не уткнешься в пиджак. Потому что дело не в фаянсовой собаке. Разве помогут слезы?..

Конечно, дома придется все рассказать. Это неприятно, но не страшно. Лишней беды от этого уже не будет, и помощи тоже. А что делать в школе?

За домом, за снежным валом сугробов слышались ребячьи крики. Там Андрюшка вел с Толькой Сажиным бой за крепость. Один раз крики стали особенно громкими, потом хрипло затрубил горн, однако сигнал оборвался на половине.

Вальку не трогал шум сражения. Не удивила и наступившая тишина. Он сидел, не чувствуя холода, и не собирался вставать и идти.

И когда вдруг появился перед ним Андрюшка, Валька сразу не понял, что ему надо.

— Валька, встань…

Боже мой, что людям надо? Все только и знают: Валька, Валька, Валька! Оставьте Вальку в покое!

— Ну, Валька… — Голос Андрюшки звучал жалобно и требовательно. Валька тихо сказал:

— Уйди.

— Ну, Валька. У Павлика идет кровь.

У кого-то идет кровь. А при чем здесь он?

— Валька…

Однажды тоже не хотелось вставать. В лагере. Он до двенадцати просидел у костра, а в три надо было подниматься на встречу солнца. А его как свинцом придавило. Но кто-то сказал: «Солнце всходит в три тридцать…» И Валька вскочил. Ведь в самом деле — солнце должно взойти через полчаса. Его не остановишь. Надо встать.

Валька шевельнулся. Потому что в Андрюшкиных словах прозвучало то же требование немедленного подъема. Ты сидишь, а у кого-то беда. Кровь идет. Пусть у тебя хоть тысяча несчастий, но у кого-то — еще одно.

— Ну, Валька. Ну, пожалуйста, встань.

Встань, Валька. Это так же обязательно, как восход солнца.

— Почему у него кровь? — сказал Валька и поднялся. Рывком.

Штурм был горячий, и Павлик, маленький горнист крепости, заиграл боевой сигнал. Он забыл, что у старого горна металлический, а не пластмассовый мундштук.

Была сорвана с губ кожа. Ребята сгрудились у столба под фонарем и бестолково топтались вокруг раненого горниста. Павлик не плакал. Он только наклонил голову, чтобы кровь не пачкала пальтишко, и испуганно смотрел, как черные капли дырявят снег.

— Надо же было догадаться… — сказал Валька. Торопливо схватил пригоршню снега и прижал к губам Павлика.

От ладони и от теплой крови снег таял, превращаясь в кашицу.

— Он даже не заметил сперва, что губы примерзли, — сказал Толька Сажин.

— Домой надо, — сказал Валька. — Здесь ничего не сделать.

— Домой нельзя, — объяснила Ирка-скандалистка. — Дома ему попадет.

— За что попадет? Что ты чепуху городишь! У человека беда, а ему попадет.

— Нет, правда, — тихонько сказал Андрюшка. — Его всегда за такое ругают.

— Порядочки… — процедил Валька. — А ну, дайте платок. У кого есть?

Платок нашелся у Ирки. Валька приложил его к губам горниста, но тонкая ткань быстро промокла. Валька снял шарф и прижал его к платку.

— Держи так. Пошли ко мне.

Мысли о сегодняшней беде слегка отодвинулись, дав место тревоге за малыша-горниста. Они всей толпой ввалились в тесную кухню.

— Тихо вы… — прикрикнул Валька. Дома еще никого не было. Он сдернул с Павлика пальто и валенки и уложил его в комнате на диван. Вверх лицом. Кровь шла уже не так сильно.

Потом он включил электрочайник.

Малыши сидели в кухне притихшие. Запотевший горн стоял на столе.

— Что теперь с ним будет? — шепотом спросил Толька Сажин и смешно приоткрыл рот.

— Наверно, жив останется, — сказал Валька. С теплой водой он вернулся в комнату. Павлик лежал спокойно, только часто моргал.

— Больно?

Павлик помотал головой.

— Немного потерпи, если будет больно.

Он действовал осторожно и быстро. Убрал платок и куском бинта начал смывать кровь с подбородка и щек. От вида крови слегка мутило, но это были пустяки.

Главное то, что он, Валька, ожил. Если бы не этот раненый горнист, он до сих пор сидел бы на проклятой заледеневшей скамейке, не зная, что делать. Это просто здорово, что в такую минуту он оказался нужен. Хорошо, что пришел Андрюшка и потребовал: «Встань!»

И, как награда за то, что он все-таки встал, к Вальке пришло спокойствие.

Конечно, это было не настоящее спокойствие. Мысль о том, что же будет завтра, не уходила.

Но не было страха.

И не было беспомощности. Словно снежные стены крепости-малютки могли защитить Вальку от всех бед за то, что он спас ее раненого бойца.

— Все, — сказал Валька. — Полежи теперь немного. Больше ничего не сделать. Рот ведь не забинтуешь.

Павлик слегка улыбнулся.

Валька взял его пальто и валенки, вынес на кухню и мокрой щеткой начал стирать с них бурые кровяные капли.

Андрюшка следил за ним напряженно и молча.

— Что ты меня так разглядываешь? — поинтересовался Валька.

— Я не разглядываю… Валька… Нет, я так…

Что-то тревожило его. И, чтобы как-то отвлечь Андрюшку от беспокойных мыслей, Валька сказал:

— Я договорился, с кем тебе на каток ходить… С моими знакомыми. В общем, можно покупать коньки.

— Хорошо, — откликнулся Андрюшка, но как-то рассеянно.

Тихонько вошел Павлик.

— Кровь уже не идет, — сообщил он.

— Ну и порядок. Только иди сразу домой, а то губы на морозе обветреют. И горячего не ешь сегодня…

Он проводил ребят на крыльцо.

— До свидания, Валька! — крикнул уже от калитки Андрюшка.

— До свидания! — громко ответил Валька и прислонился затылком к заиндевелому косяку. Ему казалось, что холод прояснит мысли и поможет во всем разобраться.

Но большого холода не было. Вечер стал пасмурней и мягче.

Это снова двигался на Урал атлантический ветер. Еще не пришли облака, но воздух уже потерял прозрачность, и звезды расплывались в мутноватой влаге обмелевшего неба. И только на юго-востоке, пробивая туманную пелену, чисто и гневно сиял Юпитер.

У калитки послышались шаги. Валька знал, что это не Андрюшка и не его друзья. Им незачем было возвращаться. И родители должны были вернуться позднее. Кто же? Валька не хотел видеть никого. И, не отрывая глаз от яркого Юпитера, он крикнул коротко и зло:

— Кто идет?

СНЕГ ИДЕТ. ПОРТРЕТ НЕИЗВЕСТНОГО ВОВКИ

Это был Сашка. Он не ответил. Он молча поднялся на крыльцо, поколотил ботинок о ботинок, стряхивая снег, и мимо Вальки прошел в дом. И уже из сеней сказал:

— Ну, заходи, — будто к себе приглашал.

Валька зашел следом. Он не злился на Сашку. Он хорошо помнил тот рывок двери и со звоном сказанные слова: «Валька, не отдавай!» Но простить предательство он не мог. Все равно не мог. Сашка был сейчас не враг и не друг, а будто посторонний человек. Вроде электромонтера, который заходит раз в год, чтобы проверить, в порядке ли провода и пробки.

— Родителей дома нет, — спокойно сказал Валька. — Но ты не бойся, Бестужев, оставь записку. Я передам.

Сашка неторопливо снял пальто и бросил на спинку стула. Потом снял запотевшие очки и стал протирать их концом шарфа. Это был очень взрослый жест.

— Дурак ты, — произнес он негромко и как-то лениво.

— Почему? — так же тихо спросил Валька.

Сашка пожал плечами. Потом он надел очки и глянул на Вальку сердито и требовательно.

— Скажи, почему ты решил, что я потащу эту записку к вам домой?

— А куда? — спросил Валька и почувствовал, что глупеет.

— Куда… Ну не все ли равно куда? В печку, в мусорный ящик. Съел бы, в конце концов… Ну почему ты сразу решил, что я гад?

Валька помолчал.