Мальчик со шпагой (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 46

— Ты куда? — спросил Серёжа.

— За молоком. Возьми ключ, я сейчас вернусь.

Серёжа отпер дверь и остановился в коридоре. Здесь был слышен недобрый голос Грачёва.

— Ну-ка, подойди сюда. Кому я говорю? Подойди, говорю. Если нужно будет, все равно никуда не денешься. Это что у тебя в дневнике?

— Папа…

— Что "папа"? Я сколько раз говорил: веди дневник аккуратно? Сколько? за последнюю неделю только раз десять!

"Десять!" — машинально повторилось в голове у Серёжи. И это было как толчок. "Девять, восемь, семь, шесть…"

— Не верти носом, смотри прямо. И отвечай.

— Папочка…

Серёжа смотрел на дверь. Сдерживать себя он не собирался. Он просто сжимал в себе ненависть, как пружину.

"Четыре, три, два…"

— Ты мне ответишь? Будет это еще продолжаться или нет?

— Нет. Не будет. То есть буду… Не буду… Папа!

"…Один, ноль!"

Он рванул дверь.

И оказался на пороге комнаты, в которой не был с тех пор, как уехал в лагерь.

Сначала он увидел не Стасика и не старшего Грачёва. Он увидел Стаськину мать. Впервые.

Серёжа почему-то представлял ее бледной и вечно испуганной. А это была полная тетя с бигудями на крашеных волосах. Она сидела в кресле и бойко орудовала вязальными спицами. Лицо у нее было такое, словно ничего на свете ее не касалось.

Стасик, в майке и стареньких тренировочных брюках, стоял в углу между шкафом и телевизором. Он прижимался к стенке и неловко растопыривал острые локти.

Папаша сидел у стола с дневником в руке.

Все трое обернулись к Серёже. У Стасика распахнулись глаза. У матери приоткрылся рот. Старший Грачёв недовольно сказал:

— Стучать надо.

— Не всегда, — сказал Серёжа.

— Что?

— Не всегда надо стучать, — повторил Серёжа, глядя в бледные глаза Грачёва. — Иногда входят без стука. Я вот что хочу сказать: если еще раз… хоть пальцем… тронете Стаську… — от волнения и злости он стал сбиваться.

— То что будет? — со спокойной насмешкой спросил Грачёв.

Серёжа не знал, что будет. Но он сжал пальцы и отчетливо произнес:

— На хорошую жизнь тогда больше не надейтесь.

Грачёв развернулся в сторону Серёжи вместе со стулом и медленно проговорил:

— Молодой человек, притвори-ка дверь. С той стороны. Люблю героев, но только за порогом своей квартиры.

— Раньше это была моя квартира! — громко, почти с криком, ответил Серёжа. — Если бы я знал, кто здесь будет жить… я бы… отравой все стены пропитал. Стаську только жалко.

Грачёв поднялся и подошел к Серёже. Тот следил без страха, даже с любопытством: что он может сделать?

Грачёв сделал очень простую вещь: ухватил Серёжу за плечи и выставил в коридор. Пальцы у него были крепкие, как железо.

Шепотом, в спину Серёже, Грачёв сказал:

— Гуляй, сосунок. Если еще раз сунешься… — И он добавил такую мерзость, что Серёжа машинально развернулся, но дверь уже захлопнулась.

Несколько секунд Серёжа смотрел на нее, борясь с могучим желанием врезать ботинком. Он кипел от бешенства. Но колотить ногами в дверь глупо. Это от бессилья только. А где сила?

"А что, нет на тебя силы? Подожди, ты еще узнаешь!" — подумал Серёжа. Хлопнул наружной дверью и выскочил на улицу.

Только бы застать на работе Георгия Матвеевича! Он-то скажет, что делать! Должна же быть управа на этого типа!

До отделения милиции Серёжа не дошел. В квартале от него он столкнулся с лейтенантом Серёжей Ковалевским. Вернее, врезался в него.

— Ну и скорость у вас, дорогой капитан, — сказал лейтенант, держась за ушибленный живот. — В какую новую битву стремитесь?

— К вам стремлюсь.

— А что случилось? — тут же насторожился Ковалевский.

— Да случилось… У Стаськи.

И он рассказал. Сбивчиво и сердито, но, в общем-то, понятно. По-крайней мере Ковалевский сказал:

— Понятненько.

— Ну, что делать?

— Есть два варианта, — как бы размышляя вслух, ответил Ковалевский. — Первый вариант — пойти посоветоваться с начальством. Второй — для начала посмотреть хотя бы, что это за фигура Грачёв. Первый — разумнее, второй — оперативнее.

— А разве вы сами не начальство? — спросил Серёжа

— Ну, в какой-то степени… Ладно, идем.

Когда они поднялись по лестнице, увидели Наташу. Она топталась перед закрытой дверью.

— Стучу, стучу, никто не открывает. Грачёв спросил, услышал что я, и замолк… Ты куда исчез?

— По делам службы, — ответил за Серёжу Ковалевский

Наташа взглянула на него со сдержанным любопытством

Серёжа торопливо отпер дверь.

В коридоре Ковалевский спросил:

— Где его комната? Эта? — И он постучал согнутым пальцем.

— В чем дело? — донесся голос Грачёва.

Лейтенант осторожно открыл дверь и встал на пороге.

— Гражданин Грачёв?

Из-за спины Ковалевского Серёже видно было, как Грачёв изменился в лице. Но ответил с вызовом:

— У меня дома все в порядке. Почему вы ко мне вторгаетесь?

Лейтенант сделал шаг назад.

— А вы, гражданин Грачёв, пройдите в коридор, чтобы не было речи о вторжении, здесь и побеседуем.

Стаськин отец нехотя вышел. Бросил нелюбезный взгляд на Серёжу и Наташу.

Ковалевский очень сдержанно сказал:

— Есть сведения, что вы плохо относитесь к сыну. Вы понимаете, о чем я говорю, не так ли? Настолько плохо, что это серьезно вредит ему. Возможно, из-за этого он чуть-чуть не помог преступнику.

— Вы что, воспитывать меня пришли? — спросил Грачёв. Он, видимо, успокоился.

— Нет, не воспитывать, — сказал Ковалевский. — Я совершенно уверен, что это бесполезно. Я пришёл предупредить. Сейчас я исполняю обязанности участкового уполномоченного. Если мне поступит письменное заявление, что сын опять пострадал от вас, а кроме того, найдутся люди, которые подтвердят, что такие случаи бывали и раньше (а они, видимо, найдутся), я напишу рапорт о возбуждении уголовного дела. Надеюсь, вы меня поняли. До свиданья.

Серёжа и Наташа проводили Ковалевского до угла. Было уже совсем темно, и стало еще холоднее, чем днем. Серёжа дышал на руки.

— Сейчас Грачёв поутихнет, — уверенно сказала Наташа. — Он перепугался. Он ведь трус.

Ковалевский покачал головой.

— Эх, ребятки… Если бы все так просто было… Едва ли одним разговором здесь исправишь дело. Нам с такими Грачёвыми еще возиться и возиться. И воевать.

И Серёжа понимал, что лейтенант прав.

Ну что ж, теперь он опять был готов к бою. Всадники въехали на поляну и остановились полукругом. Они смотрели на Серёжу чуть насмешливо, но по-доброму.

Когда Серёжа вернулся домой, ему казалось, что все теперь позади: вся эта история с дракой в переулке, с ножом, со Стасиком. Словно перевернули страницу.

Но едва он вошел к себе в комнату, как зазвонил телефон.

— Серёжа! Тебя! — позвала тетя, Галя. И обеспокоенно добавила: — Какой-то мужчина. Неужели из милиции?

Голос был взрослый, глуховатый. Неизвестно чей, но очень знакомый.

— Сергей? Ну здравствуй. Не узнаешь?

— Нет, — сказал он. — Извините. По телефону трудно…

— Помнишь станцию Роса?

— Алексей Борисович!! — заорал Серёжа так, что в кухне у тети Гали что-то загремело, а в комнате басовито залаял Нок.

— Это я, — раздалось в трубке. — А там у вас кто лает? Неужели Нок?

— Ага!

— Значит, живой, бродяга!

— Конечно!

— Да-а… Ну, как живешь, всадник?

— Ох, живу, — отозвался Серёжа. — А вы?

— И я… А знаешь, почему я позвонил? Впрочем, конечно, не знаешь. Выдам одну тайну. Я сижу сейчас в редакции, у дежурного, и смотрю оттиски завтрашнего номера. У меня там репортаж с судоремонтного завода. И вдруг рядом с репортажем читаю… Ты слушаешь?

— Слушаю, — напряженно сказал Серёжа.

— Заголовок такой: "Есть мушкетеры!" А дальше вот что:

"Двадцатилетний Василий Гаврилов не любил трудиться. Школу он не закончил, ни на одной работе не задерживался. А деньги были нужны: на мотоцикл, на магнитофон, на выпивку. И Гаврилов стал преступником. Несмотря на молодость, у него немалый уголовный стаж: две судимости за хулиганство и ограбление.