Сказки о рыбаках и рыбках (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 34

Как все цепляется одно за другое! Или не цепляется? Нет, цепляется! Снятое поле, импульс, выстрел с чердака… Выходит, они знали, следили, гады!.. Слава Хранителям, не попали сквозь штору… Пуля шарахнула, оборвала опыт. Импульс не дошел, иначе отец оказался бы в «Сфере». Небось прямо в центральной лаборатории, как с потолка! Вот был бы переполох-то! «Витька, беги, твой папа откуда-то свалился!..» А Витьки нет, Витька в это время уже слинял из дома, скользит на кожаном заду по пятьдесят девятому желобу РМП…

По пятьдесят девятому? Откуда там «пчела»? Несется навстречу со скоростью пули… Пуля — в энергосборник, эксперимент — стоп!.. А недотянутый опыт с импульсом дает зеркальный эффект. Это что? Нос Миши Скицына — слева направо… И только? Нет, это вообще, левое — на правое, стрелки часов — в обратную сторону, все задом наперед. Может, и мысли наоборот… Это у меня мысли наоборот… Нет, подожди… Значит, и нечетное меняется на четное! Пятьдесят девять на шестьдесят! Или на пятьдесят восемь, все равно… «Пчела» на четном радиусе…

«Спасибо, папочка, за подарок. Еще бы чуть-чуть, и…»

«Перестань, дурак! — мысленно гаркнул Витька. Словно дал себе оплеуху. — Он же не знал! Он ничего не знал… Он бы сам этого не пережил…»

«А и без того мог не пережить. Пуля-то прошла совсем рядом, он сидел у пульта спиной к окну…»

«Кто стрелял? Охрана правопорядка? Узнали, что был связан с подпольем? Нет, они постарались бы арестовать. Может, те, с кем он отказался работать? Из Института службы безопасности?.. Но ведь могут и опять!

Он сядет за пульт, снова отключит поле, их индикаторы-шпионы тут же отметят это… А он, чего доброго, и штору-то забудет повесить…»

«Почему я не подумал про это вчера?.. Потому что поверил: пуля — дело давнее, случайное…»

«А сейчас? Что делать сейчас?»

Витька уже стоял. Весь, как в холодной воде, — в тоскливом предчувствии беды. Подбежал Кригер, встал напротив. И вдруг взъерошился, взлетел до Витькиного лица и заорал коротко и хрипло.

Впервые Витька видел, чтобы петух кричал в прыжке, в полете.

Сбегались Пограничники.

— Ребята… Цезарь, — сказал Витька. — Мне надо в Реттерберг, честное слово. Мне кажется, что-то случилось с отцом. Я не знаю, но мне кажется… Если все хорошо, я тут же вернусь. Если нет… Рэм, тогда проводите Цезаря сами, обычным путем… Чек, не обижайся…

Он вскочил на выступ фундамента, шагнул… Мелькнул перед ребятами черный силуэт, хлестнуло ветром.

Филипп резко нагнулся, ухватил за лапы Петьку, тот замахал крыльями.

— Витька! — заорал в пространство Филипп. — Я с тобой, подожди! Я буду связным!

— Не смей! — кинулась к нему Лис. Не успела. Все пригнулись от нового удара ветра. Словно это взлетевший Кригер смешал и поднял вихрем воздух разных пространств.

2

Только две-три секунды Витька приходил в себя. Он даже не упал — стоял, привалившись спиной к стволу старого тополя. У дома напротив — отцовского дома — приткнулся красный низкий автомобиль Рибалтера. Из дверей выносили отца — Рибалтер, Корнелий и незнакомый мужчина в вишневой сутане священника. Витька толкнулся лопатками от ствола и побежал.

Ноги и руки отца висели, как перебитые, но лицо было живое. Он сказал Витьке с нелепо-бодрой улыбкой:

— Да чепуха, бред. Это не пуля, а паралитическая ампула. Живым нужен им Мохов. Тепленького хотели взять, сволочи.

— Кто? — всхлипнул Витька.

— Наверно, те, из Лебена. Решили, что я хороший специалист по стабилизации индексов, кретины… — Речь отца была отрывистой и нервной. — Промахнулись, господа. Пардон, не в то место попали. Конечности — брык, а голова варит…

— Все в машину, — быстро сказал Корнелий. Из воздуха шумно спланировал на Кригере Филипп. — Это кто еще?

Витька не удивился и не разозлился — не до того.

— Со мной, — сказал он.

— В машину!

Отец лежал теперь на заднем сиденье. Мужчина в сутане задрал вишневый подол, вынул из кармана брюк вороненый «дум-дум», сел у отца в ногах.

— Да не будут они гнаться среди белого дня, — пренебрежительно сказал отец. — Понимают, что себе дороже… Хорошо, ребята, что я успел нажать сигнал и вы примчались. Спасибо…

— Помолчи, Алексеич, — попросил Корнелий. — Мальчики, в машину… А этого зверя зачем?

— Надо! — крикнул Филипп.

— Скорей!

Витька и Филипп скорчились между сиденьями, Филипп обнял и прижал притихшего Петьку. Только сейчас Витька спросил:

— Чего тебя принесло?

— На всякий случай.

«Ладно. Может, и правильно…»

Худой, лысый, с повисшими усами Рибалтер втиснулся за руль. Рядом — Корнелий.

— В «Колесо»? — спросил Рибалтер.

— Куда же еще… — бросил Корнелий.

— Совсем вы рассекретите таверну, ребята, — сказал священник.

Машина рванулась. Витька ударился затылком о неживые ноги отца.

— Рассекретим — не рассекретим, а что сейчас делать-то?! — крикнул Корнелий.

— А если сразу на состав? Сын-то здесь… — Священник нагнулся над Витькой. — Ты Виктор Мохов, мальчик?

— Да!

— Отца надо увозить! Туда, к вам! Здесь больше нельзя!

— Я знаю! Но ведь надо сперва к врачу!

— Можно подождать. Это же парализатор! Через несколько дней и так пройдет!

— А если сердце! У него сердце плохое!

— У меня в кармане стимулятор! — громко, даже весело сказал отец.

Машину било на старой дороге. Витька, вздрагивая от толчков, спросил:

— Который час?

— Полдень!

— В двенадцать пятнадцать по Окружной пойдет состав! Можно успеть!

И подумал с горьким удовольствием: «Вот так, папочка. Не хотел, а теперь…» Но тут же резануло его раскаянием и страхом:

— Папа, ты как? Ты живой?

— Да живой я, живой, малыш.

Витька лбом вдавился в колени. И стукало его, и трясло на ухабах. А в Кригере что-то булькало и ухало, как в резиновой канистре…

Вырвались на кольцевое шоссе. Здесь ровно! И скорость! Потом — налево, в путаницу Южной Пищевой слободы, в заросшие полынью переулки. И наконец — дорога вдоль полотна. Справа — болотистые луга, слева — насыпь…

— Все, все! Вот здесь!

Минут пять у Башни все молчали. Словно прислушивались к тому неизвестному, что происходило в Реттерберге.

Неизвестность — она давит, как беда. И сильнее всех она давила Цезаря: ведь не Филипп, а он должен был кинуться вслед за Витькой. И потому, что Витькин первый друг, и потому, что Командор.

«Но разве я просился в Командоры?»

«Просился или нет, сейчас это не имеет значения».

Все понимали его, и все, видимо, жалели. Что поделаешь, раз не дано человеку. Цезарь отошел, сел в тени на выступ фундамента. Лишь бы никто не подходил, не вздумал утешать. И сидел так — виноватый без вины, без обиды обиженный. Потом услышал:

— Если все в порядке, они вот-вот вернутся. — Это Рэм.

— А если что не так, вернется хотя бы Филипп, — не очень уверенно сказал Ежики.

— Ага, жди, — горько возразила Лис. — Он там обязательно влипнет в историю…

Цезарь увидел сквозь неплотно сдвинутые пальцы, как Ежики встал.

— Тогда пойду я… Попробую уловить их ориентир…

— Сиди! — вскинулась Лис. — Не хватало еще, чтобы и ты исчез… Тогда последняя ниточка порвется.

— Надо ждать, — решил Рэм. — Может быть, ничего и не случилось.

« Может быть, не случилось, — будто ударило Цезаря. — А может быть… что?!»

И собственный стыд и обида сразу затерялись позади страха за Витьку. За Филиппа…

И страх стал ощутимым, как болезненный нарастающий звук.

Словно беда приближалась с воем вошедшего в пике самолета.

Она стремительно поглощала последние мгновения, в которые можно еще что-то сделать! Кинуться! Спасти!

…Цезарь и потом не мог понять, что его толкнуло. Он бросился в Башню! Шар только что подошел к гранитному краю. Щелкнуло. Шар медленно стал отходить. Цезарь схватил медную ленту, а ногами зацепился за каменный поребрик. Остановить! Задержать. Сбить хоть на миг эту неумолимую равномерность!