Голубятня на желтой поляне (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 27

"Ни в чём нет смысла", — подумал Яр.

— Ладно, ребята, пора Стефана менять.

— Да подождёт он, Стефан-то, — заговорили с трёх сторон. — Ты, Яр, об этом не думай, ты к нашей компании привыкай. Вот и народу прибывает, посидим, споём наши рыбацкие… А вопросы, ну их, Яр, к чёрту…

В баре и правда становилось людно. За окнами темнело, но ещё видна была дорога от посёлка к мысу. Вверх по дороге тянулись завсегдатаи "Нептуна".

Появился высокий мужчина с бородкой-эспаньолкой и в круглых конторских очках, которые к его бородке совершенно не подходили. Это был начальник местной береговой охраны по прозвищу Шериф.

— Иду, слышу, музыка тут играет, — сказал он Якову. Яков засуетился, раскрутил шипучий пивной кран.

— Старую пластинку играем, — заговорил мастер Антон. — Садись, Шериф, вон к Захару, их трое. Мы для Яра тут пластинку играли, такое вот дело.

— Яр, привет, — Шериф протянул руку. — Ты как-то говорил, что хочешь своего мальчонку на катере покатать. Завтра идём в Новый Свет браконьеров гонять. Пойдёте с нами?

— Завтра я на вахте до вечера, — вздохнул Яр.

— Ну, тогда на той неделе… Пауль, сто гарпунов тебе в верхнюю и нижнюю душу! Почему твоя коптилка на башне опять мигает вразнобой, как пьяная курица? Я вот составлю донесение…

Пауль поперхнулся и засеменил к выходу. Там он столкнулся с краснощёкой крупной женщиной. Она заговорила с порога:

— Рыболовы! Мужичка моего здесь нету? Говорит, в рейс пошёл, а сам небось встал тут на прикол да наливает цистерны?

Посыпались шуточки. Смысл их сводился к тому, что "мужичка" здесь нет и что он в самом деле пошёл в рейс, но не за рыбой, а к какой-нибудь красотке.

— А и пусть провалится совсем, — говорила женщина и шагала среди бочек. — Мне от него чего надо-то? Ключ от погреба с собой унёс, пустая бутылка, а в погребе у меня банки для черешни. Будем теперь с Игнашкой замок сбивать… Яков, дай-ка спичек да полдюжины свечей, в погребе-то хоть глаз выколи… А, Яр! Здравствуйте, Яр!

Это была тётка Игнатика. Яр встал. Она подошла.

— Что-то не заходите к нам…

— Зайду. Работы много. Дело новое, вникаю… А Игнатик почему перестал ко мне забегать?

— Я и сама удивляюсь. Всё на чердаке сидит. То змея клеит, то вертушки ветряные делает. Я говорю: "Ну, с ребятами не играешь — дело твоё, а почему к дяде Яру ходить перестал? Он с тобой смотри как по-хорошему, на лодке катал, лук со стрелами сделал, курточку вон какую подарил, а ты…"

— А он? — тихо спросил Яр.

— А он чего?.. "Зайду, — говорит, — обязательно. Вот доделаю, — говорит, — эту штуку и пойду…" А глаза вниз глядят. Может, провинился перед вами?

— Да нет, что вы, — сказал Яр.

Вместе с тёткой Игнатика он пошел к выходу. ("Яр, да подождёт Стефан-то!" — кричали вслед.)

Вечер был тёплый, начинали трескотню ночные кузнечики.

Тётка вдруг вздохнула и призналась:

— Боюсь за Игнашку я. Нездешний он какой-то. Не в том дело, что с другой стороны, а вообще… Сегодня стали свечки искать, чтобы в погреб лезть, нашли огарок, а он его взял и смотрит, смотрит. Потом я гляжу, а глаза у него мокрые… Вы бы поговорили, Яр, узнали, что с ним такое делается.

— Я бы поговорил, — с горечью сказал Яр. — Но он же не приходит…

— Он придёт. Я накажу, чтобы завтра же…

— Пусть придёт… Ну, скажите ему, что я соскучился, — беспомощно попросил Яр.

В тот вечер, когда Яр нашёл Игнатика, они остались в комнате со столом и свечой. Никуда не пошли. Ни о чём не говорили. Игнатик вздрогнул и открыл глаза, едва Яр наклонился над ним; коротко вздохнул, вцепился в Яра, прижался лицом к его пиджаку. И так они сидели долго-долго. И наконец Игнатик уснул. Яр положил его на тюфяк и уснул рядом. И последнее, что он помнил, был толчок страха: не приснился ли Игнатик?

С таким же страхом он проснулся.

Свеча догорела, пахло растопленным стеарином. В оконце бил утренний луч.

Игнатик сидел над Яром на корточках: грязный, босой, похудевший, в порванной рубашке, с чёрными царапинами на лбу и на ногах. Улыбался осторожно и печально.

Яр со странной, закаменевшей радостью придвинул Игнатика к себе. Шёпотом спросил:

— Как ты уцелел?

Игнатик шмыгнул носом, потёрся щекой о рукав Яра.

— Я не знаю… Бормотунчик сорвался с проволоки, заковылял под лестницу, а я за ним побежал. Думаю, куда это он? А там щель… Большая щель, вроде как ход какой-то. Он туда, я тоже туда. Потом всё задвигалось, сверху что-то навалилось… Яр, я сразу понял, что крепость поползла! Думал, что всё. Тут меня, кажется, щебнем завалило… Ну, я раскопался кое-как, а там такой длинный-длинный каменный коридор. Назад хода не было, я пошёл по коридору…

— А потом?

— Я шёл, шёл… Будто сто лет. Яр, это, наверно, ход под рекой. Я утром выбрался, а мне люди говорят: "Ты с той стороны?" Я говорю: "Не знаю". Они говорят: "Если с той стороны, садись на поезд, он идет до станции Мост. А там вернёшься к себе…" Два дяденьки и женщина, добрые такие, дали хлеба, посадили в вагон…

— А что за станция? Она здесь?

— Да не здесь… Я в вагоне спрашиваю: "Скоро станция Мост?" А все на меня смотрят, как на ненормального. Потом говорят: "Это же в другую сторону…" Я тогда сошёл на полустанке, чтобы на обратный поезд пересесть. А поездов нет и нет. Я пошёл к реке. Думаю: переплыву как-нибудь. Если под землёй прошёл, почему нельзя обратно переплыть? А потом смотрю — вот этот город…

— Пустой… — сказал Яр.

Игнатик кивнул:

— Ага… Только не совсем пустой. Я так умаялся, лёг ка траву у фонтана и заснул. А меня кто-то поднял и понёс. Я даже проснуться как следует не мог… Потом проснулся уже здесь. Смотрю: на столе хлеб и кружка с водой. Я поел и опять заснул… Яр, я даже не думал, что ты меня так скоро найдёшь… Яр, а ребята? Они живые?.. Яр! Ну ты чего молчишь?

Игнатик заглянул Яру в лицо и заплакал.

Через час они ушли из города, который солнечным утром казался ещё более пустым, чем в сумерках. Съели огрызок хлебной корки, который лежал на столе, умылись у фонтана, булькавшего одинокой струйкой, и ушли.

Игнатик сказал, что у моря, километрах в сорока от города, есть рыбачий посёлок и там живёт его тётка. Правда, незнакомая, он про неё только слышал, а никогда не видел, потому что жили на разных сторонах. Но всё-таки тётка.

— А почему, если на разных сторонах, то нельзя видеться? — спросил Яр. — Почему запрещено переходить реку?

— Да нисколько не запрещено, — отозвался Игнатик. — Просто считается, что это принесёт беду… Да теперь уже всё равно.

Игнатик больше не плакал, он стал сумрачно-деловитым. Уже за городом, когда шли на север по высокой луговой траве, он сказал:

— Поживём в посёлке, а там решим, что делать. В Орехов нам возвращаться ни к чему…

— Тик… Если мы не вернёмся, кто расскажет родителям Альки, Данки и Читы про всё, что было?

— Я напишу письмо из посёлка, — хмуро сказал Игнатик. — Читаным папе и маме. Они-то уж точно уцелели, они были за городом. А остальные — кто знает…

— Письмо дойдёт?

— Письмо-то дойдёт… Яр, ты сможешь быть рыбаком?

— Не пробовал, Тик… А зачем?

— Яр… Голубятня же сгорела. Я не знаю, как ты теперь обратно…

— Ничего, малыш, как-нибудь, — сказал Яр.

— Ты на меня не сердись очень сильно…

— За что сердиться-то? Наоборот, спасибо тебе.

— За что?

"За то, что ты есть", — подумал Яр. И сказал:

— За то, что нашёлся.

— Я один нашёлся, — прошептал Игнатик. — Вот если бы были ребята… Можно было бы даже построить новую голубятню… А сейчас…

Потом они долго шли молча, потому что думали о Данке, Альке и Чите.

В середине дня они пришли к чистой речке с заросшими тальником берегами. Напились холодной воды. Потом Игнатик странно замер, плюхнулся животом в воду, забарахтался. Яр кинулся, схватил его за рубашку, поднял. Игнатик прижимал к животу длинную рыбину. Он бросил её далеко на берег. Рыбина попрыгала в траве и уснула.