Портфель капитана Румба (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 9

Но хотя Гвоздик и соскучился по суше за две недели плавания, долго на берегу задерживаться не хотел. С нетерпением ждал, когда кончится погрузка. Город не очень обрадовал его. Конечно, звучит здорово: «Санта-Крус, остров Тенериф», но улицы оказались пыльными, жители какими-то скучными, а пальмы походили на большие швабры. И только знаменитый Тенерифский пик радовал Гвоздика в дни стоянки. Его белый конус висел в небе выше облаков как бы без всякой опоры и казался осколком чужой планеты. И он был виден еще целый день после того, когда сам остров и город скрылись за кормой…

Что еще сказать про это плавание? «Милый Дюк» резво бежал по Атлантике проторенным путем. Этот путь описан во многих сочинениях о кругосветных плаваниях девятнадцатого века. Там есть и про летучих рыб, и про китов, и про светящееся по ночам море, когда по воде разбегаются огненные струи, спирали и шары, и про блеск южных созвездий, и про небывало яркие закаты. Все это видел Гвоздик и был счастлив…

Помощник капитана Сэм Ошибка однажды сказал:

— Какая славная погода! Может быть, я ошибаюсь, но, если так пойдет, через три дня будет экватор…

Беппо Макарони трижды плюнул через плечо.

Но зря Беппо боялся — ничего плохого не случилось. И экватор перешли при ровном восточном ветре в три балла и небольшой пологой волне. Дядюшка Юферс, привязав бороду из пеньки и водрузив жестяную корону, исполнил роль Нептуна. Сперва Гвоздика, а потом и всех остальных (в том числе и самого папашу Юферса с короной) окатили морской водой, после чего был устроен праздничный обед, который оказался не хуже, чем в «Долбленой тыкве»…

Южнее экватора началась опасная зона, где мореплавателей подстерегают изнурительные штили. Но судьба оказалась благосклонной к «Милому Дюку»: небольшой, но не стихающий ветерок сдвинул шхуну по громадному земному глобусу еще ниже — в полосу пассатных ветров. С неделю шли к западу, блаженствуя в спокойном теплом воздушном потоке, потом опять круто взяли к зюйду, чтобы пересечь известные своим скандальным характером южные сороковые широты. Здесь шхуну потрепало, но вполне терпимо, и Гвоздик почти не боялся. Видимо, бог морей Нептун симпатизировал шкиперу Седерпауэлу. Или Гвоздику?

Делалось все холоднее, хотя в этом полушарии было лето. И вот однажды рано утром, в середине февраля, шкипер Джордж разбудил Гвоздика и папашу Юферса в их тесной двухместной каютке, похожей на дощатый ящик. Позвал на палубу. Было пасмурно и зябко, с юга ветер гнал небольшую волну. Реяли громадные альбатросы. Справа в тумане возвышалась темная скала.

— Мыс Горн, — сказал шкипер Джордж с таким удовольствием, словно сам поставил этот мыс тут, на южном кончике Америки. — Нет, господа, это невероятно! Обойти кап-Горн в тихую погоду! Такое случается раз в сто лет! А?..

— Мы ведь еще не обошли, — осторожно заметил Макарони и на всякий случай поскреб ногтем по деревянному планширу. Но он зря опасался. Все кончилось благополучно, и «Милый Дюк» взял курс на норд-вест, опять в тропические воды.

…Снова светилось море. Снова небывало яркими гроздьями горели в черном небе южные созвездия. А когда вставала круглая луна и разматывала через весь океан свою серебряную дорогу, можно было задохнуться от изумления такой красотой…

Порой казалось Гвоздику, что не осталось никого на планете, кроме экипажа «Дюка». И земли никакой нет, а только океан. Прежняя жизнь, Гульстаун, таверна, твердые берега и каменные улицы вспоминались смутно и без сожаления. Пожалуй, только о Джекки Тимсоне думал Гвоздик с легкой грустью. Хоть и ссорились иногда, а все-таки были приятелями…

Лишь одно черное воспоминание портило временами радость плавания: как закричал и ухнул со скалы бывший учитель Шпицназе. Но думал об этом Гвоздик все реже и реже. Прошлые, «сухопутные» дни казались удивительно далекими.

И еще плохо, что почти не было на «Дюке» книжек. Только навигационные справочники и Библия на испанском языке. Библию читал Макарони, а Гвоздик почти не понимал по-испански. Оставалось одно: слушать по вечерам истории из книги дядюшки. Гвоздик, правда, их знал почти наизусть, но все равно усаживался вместе со всеми по вечерам на баке. Зажигали пузатый фонарь, и папаша Юферс читал рассказ за рассказом о таинственных или смешных случаях, о всяких приключениях.

Случалось, что истории рассказывал и кто-то из матросов — еще не известные папаше Юферсу. Тогда дядюшка хватался за карандаш…

— …Ох и славный был рулевой наш Генри Дрок по прозвищу Восьмерка, — говорил, почесываясь, Боб Кривая Пятка. — Это, значит, когда я плавал на «Серебряной курице» с капитаном Кнопом… При ровном ветре и на спокойной воде Генри мог крутить такие вензеля, что пенным следом выписывал свое имя. Будто конькобежец где-нибудь на застывшем канале в Голландии.

— Ну, выписать восьмерку — не хитрое дело, если, конечно, команда не зевает на парусах, — ревниво замечал негр Харро Бланко, тоже отличный рулевой.

— Да не восьмерку, а слово «Генри»! — доказывал Кривая Пятка. — Я же объясняю вам!..

— Однако вы немножко врете, Пятка-сан. Извините… — не верил Сакисаки. — Так, простите, не бывает.

— Ха! «Не бывает»! Он мог еще и не такое! Однажды он поспорил на пять золотых с боцманом Дудкой, что отточенным, как карандаш, бушпритом въедет в окно таможенной конторы и выбьет им стальной зуб в пасти старшего инспектора Друмма, которого все терпеть не могли, он был взяточник. Этот Друмм имел привычку торчать у окна за своим письменным столом и пялить глаза на рейд. А контора была у самого берега…

— И выбил? — удивлялся простодушный старина Питер.

— А как же! Подкатил к пирсу круто-круто в бейдевинд, привелся до мордотыка[5], въехал по инерции бушпритом сквозь стекло — и готово… Но боцман Дудка золотые не отдал, заспорил. «Ты, — говорит, — попал не в стальной зуб, а в тот, что рядом». Уточнять же было некогда, потому что, само собой, пришлось уносить ноги с рейда. Хорошо, что был отвальный ветер… Да эту историю знают все в порту Сан-Кармазо.

— Кстати, недалеко от Сан-Кармазо есть островок с заброшенным маяком, — вступил в беседу боцман Бензель. — Слышал ли кто-нибудь из вас, как Билли Большой Карман однажды нашел там черную непрозрачную бутылку, и когда откупорил…

Ну и так далее. Иногда — такие истории, что живот болит от смеха. А иногда озноб по коже. Только о капитане Румбе почти не говорили вслух. Беппо Макарони утверждал, что, возможно, дух Ботончито летает здесь, неподалеку, и лучше его не раздражать праздной болтовней.

— Может быть, я ошибаюсь, но, по-моему, дух, если он и вправду есть, должен обитать на острове Акулья Челюсть, — возражал Сэм Ошибка.

— Что такое для духа несколько сотен миль! Дух летает быстрее звука, — объяснял Макарони и, ежась, оглядывался.

Шкипер Джордж назидательно предупреждал:

— Беппо, ты плохо кончишь, если не перестанешь верить во всякую чепуху. Моя мама уж на что суеверный человек, но и то говорит иногда: «Приметы надо уважать, но самая плохая примета, если ты дурак. Тут, сколько ни плюй через плечо, все равно будешь иметь неприятности…»

— Значит, у вас есть мама? — однажды осторожно спросил Гвоздик.

— Есть, — вздохнул шкипер Джордж. — По крайней мере, я надеюсь… Последнее письмо я получил от мамы полгода назад в Марселе. Мама пишет, что стала часто болеть и не может одна ходить к воскресной службе. Кто ей поможет? Разве что добрая Соседка тетя Рива, с которой они играли, когда еще были девочками. Тетя Рива сама не ходит в церковь, но всегда ждет маму на лавочке, пока не кончится обедня… Ах, когда я вспоминаю свою старенькую маму, то прямо-таки вижу, как она сидит в своей комнатке с канарейкой и смотрит на стену, где висит картинка с надписью «Мамочке от Жоры в день ангела». Это я нарисовал ей, когда был такой же, как ты, Гвоздик… На картинке большой корабль, на палубе стоит мальчик и машет матросской шляпой маме, которая осталась на берегу… Кто бы мог подумать, что все так печально кончится в жизни…