Лужайки, где пляшут скворечники (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 53

— А потом?..

— Потом смотрю — они лежат. Кто как… И ничего не чувствую. Лишь мысль: вот ведь странное дело — только что были живые, и нате вам… Наверно, дело в том, что я и сам в тот миг как бы умер. Отрезал себя от жизни. Осталось сделать немного.

Я развязал ребят и сказал:

«Идите».

Старший говорит мне:

«Идем с нами, ты будешь наш брат».

Но я не хотел с ними. Зачем? Я вообще ничего не хотел. Только старался не смотреть на тех, кто лежал. Но все же капелька любопытства оставалась во мне, я спросил старшего:

«Правда, что ты кинул гранату?»

А тот: «Это не я, это он кинул, — и кивает на маленького. — Он не сумел, она не взорвалась. У меня-то взорвалась бы…»

«Вам так нравится воевать?»

А старший опять про маленького:

«Его мать придавило в доме, от бомбы. Она там сгорела живьем…»

Я снова сказал:

«Идите».

И тут маленький мне:

«Если вы не пойдете с нами, вас убьют».

А чего меня было убивать? Я и так…

«Уходите, ребята…»

И они ушли. Скользнули между скал, как змейки.

А я… Мне надо было, конечно, сразу пулю в себя, но… Нет, я не боялся. Просто казалось, что не все еще сделал. Не все сказал.

Я вернулся на базу, положил автомат перед Орхидеевым.

— Майор, я только что расстрелял состав секрета на Бейсболке.

Он… как-то сразу поверил. Так мне показалось. Наверно, такое было у меня лицо. Но не дрогнул, приказал спокойным голосом:

«Доложи в деталях».

«Докладываю. Они поймали двух пацанов и хотели устроить самосуд. С проволокой. Я просил: не надо. Они смеялись… Они обязательно убили бы их…»

Орхидеев молчал, молчал. По-моему, очень долго. Начался обстрел из минометов, но мины рвались далеко за поселком. Кажется, в той стороне, где Бейсболка. Майор встал.

«Поехали. Я хочу посмотреть, что там…» — И подвинул мне автомат. И я взял, и мы поехали на его «козленке». Вдвоем. Пока позволяла дорога. А дальше — пешком. Он шел впереди, а я за ним. С автоматом. И он ни разу не оглянулся. Потом мы увидели за кустами и скалами дым и почуяли запах, такой, как после взрыва. Подошли к повороту и видим: «бейсбольного» козырька нет. Обрушен минами. Ничего нет. Пустота…

Орхидеев обернулся, но посмотрел не на меня, а мимо. И говорит:

«Надо докладывать то, что есть, а не молоть всякую чушь, Темрюк. Если ты увидел, что секрет погиб от взрыва, нельзя давать волю нервам. У всех мозги сдвинуты, но надо держать себя в руках… Ты понял меня, Студент? Иди выпей водки и опомнись. А я буду писать рапорт начальству…»

Мы пошли, и я выпил бутылку и сразу уснул. Потом меня рвало, но уже казалось, что и правда н и ч е г о не было. Так я прожил еще сутки. Через день майора Орхидеева убил горский снайпер. А еще через два дня рядом со мной рванул фугас-ловушка. Тех, кто шел впереди, — в клочья, а я очнулся в госпитале.

И там, когда поправлялся, я, Нитка, снова вспоминал все, что было. Иногда спокойно, а иногда с мучением. Но всякий раз я знал: если бы такое началось снова, я бы опять нажал на спуск…

— Бедненький ты мой… — сказала Нитка, словно малышу, который запнулся и ободрал коленку. И погладила его плечо. А потом вдруг дернулась: — Тём! А при чем тут призрак? Какой?

— Птичка…

Они встретились на рынке, между овощных рядов. Лицом к лицу.

— Ха, птичка! Привет, Студент!

Всё тот же. Шея толще головы, пегий ежик волос, желтые глаза. Рот врастяжку… Только на широченных косых плечах не камуфляж, а черная майка с дурацкой надписью: «Я — хороший!»

Артем удивился, что ничего не чувствует. Лишь стукает в голове спокойная такая, отрешенная мысль: «Выжил все-таки… Ну, что ж… Значит, судьба…»

— Не ждал, Студентик?

— Нет, почему же… — Артем пригладил волосы, поправил очки. — Ты ведь не первый день таскаешься за мной.

— Заметил, значит!

— Заметил. Хотя сперва думал, что показалось. Не верилось, что уцелел…

— А вот уцелел! Рассказать как?

— Не надо, Птичка. Неинтересно… Впрочем, догадываюсь. Я плохой стрелок… А потом ты — ужом в сторону, взрыв, плен… Героическое возвращение. Поиски врага…

Они пошли рядом. Этакие добрые знакомые, случайно встретившиеся после разлуки. Улыбались.

— Ты прав, Студент. Умеешь мыслить. Интеллигенция все-таки… Но ты не просто враг. Ты теперь смысл моей жизни. Я буду искоренять тебя не как личность, а как явление. Этой самой жизни…

— Да ты философ, Птичка, — усмехнулся Артем.

— Ага, — сказал он с удовольствием.

— Но глупый. Искоренишь меня, и смысла не останется.

— А я буду делать это долго.

— Как? Заведешь судебный процесс? Ничего не докажешь…

— Я не буду заводить! Я сам! Я буду убивать тебя медленно… и с удовольствием.

— Можно узнать, каким способом?

— Страхом, Студентик! Ты теперь всегда и всюду будешь ходить с оглядкой, не зная, где и как получишь плямбу в затылок. Или «перо» под лопатку. Или гранату в штаны…

— Не страшно, Птичка, — вздохнул Артем. Хотя стало страшно.

— Врешь, — довольно сказал Птичка. — Ты боишься.

— А ты? Думаешь, я буду «искореняться», как послушная овечка?

— А что ты можешь? Опять с балалайкой против танка?

— Ты, значит, танк?

— Я — из тех, кто в танке…

— Ну и как там? По-моему, сильно воняет.

— Случается. Зато безопасно.

— Не обольщайся, Птичка… — Артем постарался говорить очень спокойно и очень увесисто. — Ты не в танке, а я не с балалайкой. Там, на Бейсболке. Ты убедился…

— Ха! Тогда у тебя была просто истерика!

— Отнюдь! Это была осознанная необходимость. Я ведь спасал не только пацанов, но и себя, — сообразил он лишь сейчас, задним числом. — Вы ведь не оставили бы меня живого. Свидетеля…

— А ты умен. Недаром незаконченное высшее…

— Да. А ты, видать, плохо учился. Иначе бы понял: когда кого-то пугаешь, надо бояться и самому.

— Ха, птичка! Мне-то чего бояться? Я уже умер. Там, на Бейсболке. Ты разве это не понял?

Артем шагов десять шел молча. А потом:

— Птичка… это т ы ничего не понял. Я ведь тоже умер. Там же. Сразу, как дал очередь. Так что мы с тобой на равных, Птичка.

— Во как… — выговорил Птичка после некоторого молчания. И хмыкнул. — Тогда что ж… Может, пивка по случаю встречи? Вон там…

На краю рынка блестела стеклянная забегаловка с высокими столиками.

Плохо было Артему. Нет, не страшно уже, а как-то пусто на душе и тошнотворно. И в то же время — облегчение: то, чего он тайно боялся и ждал, случилось. По крайней мере, нет неизвестности. И с этим облегчением Артем сказал:

— А чего ж! Давай…

Они взяли по кружке. Пиво было холодное и вкусное. Артем тянул его сквозь прижатые к стеклу зубы.

— Постой… — Птичка приподнял кружку. В желтых глазах его (как пиво!) опять было спокойное удовольствие. — Давай, Студент, за трех наших боевых товарищей, которые там, на Бейсболке… В общем, вечная им память…

— Я лучше за тех двух мальчишек. Пусть живут.

— Что ж, каждому свое… как написали умные люди на воротах лагеря, куда сгоняли неполноценные нации… Ха, птичка! Я знаю, о чем ты думаешь! Плеснуть мне в рожу свою кружку!

Артем удивился. Об этом он не думал.

— Буду я еще тратить пиво…

— Правильно. Пей… И помни, о чем я говорил. Хотя мы и неживые, а ходи с оглядкой. Усёк?

— И ты… — вздохнул Артем.

А думал он вот о чем: хорошо бы разжиться пистолетом. На Пустырях, наверно, можно отыскать оружейные склады. С одной стороны, конечно, криминал, а с другой… жить-то надо, если даже ты и умер однажды на горной тропе Саи-дага…

Про этот разговор Артем рассказывать Нитке не стал. Постарался стать беззаботным.

— Вот такая, значит, встреча. Поговорили, вспомнили, что было. Даже по кружке пива выпили. Ничего…

— Тём… если «ничего», почему ты так боишься?

— Я?! Боюсь?! Господи, кого? Этого громилу? А что он может?.. Да он ничего ко мне и не имеет…