Лужайки, где пляшут скворечники (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 105

Мне этот фильм тоже нравился. У меня раньше была такая игра, только не на дискете, а на картридже для приставки «Денди». Теперь, конечно, ни приставки, ни картриджей не было — все сгорело. Но, признаться, эту технику я не так уж и жалел, все равно игры быстро надоедали. На большинстве из них одно и то же: прикончи противника любым способом — и будешь молодец. «Львенок» был, пожалуй, единственным исключением из них.

Гораздо больше я жалел нашу библиотеку. Правда, там было много старых книг, которые казались мне скучными: Писемский, Глеб Успенский, Шеллер-Михайлов — напечатанные еще до революции. Но были и Жюль Верн, и Стивенсон, и Носов с его «Незнайкой», и сериал про страну Оз… И подшивки старинного журнала «Родина», которые я любил разглядывать, погружаться в давнюю жизнь…

Сохранились лишь две подшивки «Родины», которые лежали в сундуке, и бабушкино Евангелие. Да еще томик со стихами Маршака — его бабушка тоже всегда прятала…

Настя и правда обрадовалась подарку. Даже заприплясы-вала. Даже сделала движение, будто хочет чмокнуть меня в щеку, но в последний момент одумалась.

А праздник был… ну, обыкновенный. Пришли мы с Вячи-ком, Олег Птахин, две девочки из нашего класса да Настина подружка-соседка.

Настины родители показались на минуту и куда-то ушли. Мы потанцевали под магнитофон. Я танцевать не умел, потоптался так, для порядка. Сперва с Настей, потом с толстенькой Верой Касаткиной (с которой Вячик сидел за одной партой).

Затем съели пирог и торт, выпили газировку. Посмотрели по видику короткие фильмы про Микки-Мауса. Они были сдублированные, меня заставляли переводить. Ну, я переводил кое-как, через пень-колоду…

Олег намекнул, что неплохо бы поиграть на компьютере. Но Настя сказала, что, к сожалению, компьютер оккупировала Кристина, старшая сестра: она там готовит институтскую контрольную.

После этого еще попили чаю, доели остатки торта и стали расходиться.

Мы с Вячиком остались. Настя сказала, что у «Камы» разболтались конуса, нужна наладка.

— Давай ключи, — вздохнул Вячик.

Мы хотели пойти в сарай вместе с ним, но он хмыкнул:

— Сидите уж, чего там толкаться…

Когда мы оказались вдвоем, стало опять хорошо и просто. Мы уселись на диване, стали дожевывать карамель и болтать про то про се. Я рассказал про историю с Николкой. Как его искали.

Настя сказала, что знакома с Николкой и Гошкой — дома-то недалеко друг от друга. И что фамилия у этой семьи — Стебельковы. А поскольку для Гошки с его круглым животом «тонкая» фамилия — один смех, то у него есть прозвище Арбуз. Так его кличут и на улице, и в седьмом классе. Учится Арбуз в нашей школе, только в первую смену.

Рассказ про Арбуза прервала Кристина. Возникла в комнате и сказала:

— Алик, я слышала, как ты Микки-Мауса переводил. Не мог бы ты мне помочь? А то у нас дома английского никто не знает, даже вот ни настолечко. Я в институте французский учу, а тут статья из американского журнала. Мне всего один абзац нужен…

Кристина была чересчур высокая, не очень красивая, но славная (может, потому, что Настина сестра). К тому же она меня назвала не Сашей, а по-дружески, Аликом.

— Но я, наверно, не потяну научный текст…

— Со словарем же! Попробуй, а?

Я пропотел над журналом и словарем почти час. Пришел Вячик, они с Настей опять сели за телевизор, запустили кассету с «Ералашем». Похохатывали там, в соседней комнате, а я все маялся. В конце концов на мониторе появилось вот что:

«Таким образом, наивно было бы считать, что анимизм есть лишь продукт древних верований. Он неизменно присутствует в большинстве нынешних религий. Логично предположить, что наши предки уже в эпоху первобытно-общинного строя интуитивно осознавали истину о бессмертии души и вечности человеческого духа. Истину, которая сейчас не вызывает сомнений у многих мировых величин науки».

— Уф… вот. Только не очень понятно…

— Спасибо, Аличек. По-моему, все понятно.

— Но я не перевел, что такое «анимизм». В словаре нет…

— А! Это вера в существование души и духа. Она зародилась в доисторическом обществе… У меня тема контрольной работы такая: «Анимизм как форма верования первобытных людей».

— А в чем отличие духа от души?

— Ну… Тут много тонкостей, я и сама до конца не разобралась… Дух — понятие более широкое, оно присуще не только человеку. Одухотворен весь мир. А душа — это сущность живой личности. И… ну, ее вечное информационное поле. Независимое от оболочки. Оболочка исчезает или меняется, а душа живет вечно…

Я вспомнил разговоры с бабушкой и недавние размышления при полнолунии. Спросил тихонько:

— А вы в это верите?

Кристина по-детски шмыгнула носом и ответила полушепотом:

— Ага… Мне кажется, что в какой-то точке вселенной все души однажды встретятся. Ну, по крайней мере, те, кто любил друг друга…

Настя заглянула в дверь:

— Что вы там шепчетесь? Тайны, да?

— Не мешай, у них роман начинается, — подал голос Вячик с явным ехидством.

— Да, начинается, — сказала Кристина. — А вам жалко? Вы тоже шепчетесь, может, у вас тоже…

— У нас не роман, а единство душ, — отозвался Вячик. Он, конечно, это просто так брякнул. Но получилось — будто поставил точку в беседе про анимизм.

К Стоковым я поехал на следующий день. Можно было заранее позвонить с автомата, но я не стал. Получилось бы, что напрашиваюсь в гости. А так — подарю игрушку и скорее обратно.

Я знал, что первоклассников отпускают домой рано. В двенадцать, ну в полпервого Соня должна быть дома. А может, Ивка уже вернулся или мама их не на работе — она дежурная медсестра и ходит в больницу через день. Если Сони нет, отдам подарок им: «Поздравьте именинницу за меня».

А если у них заперто, добегу до гимназии, разыщу первоклассницу Стокову там…

Открыл мне Ивка.

— Привет! — обрадовался я.

— Здравствуй, — тихо сказал он. — Заходи.

— Соня дома?

— На продленке она…

— Жалко. Ну, ты отдай ей мой подарок, когда придет… Вы, наверно, вчера ее день рождения отметили, да?

— Да нет, не отмечали мы. Так, поздравили…

— Ивка… Ты болеешь, что ли? Какой-то… не такой…

Он поднял глаза.

— Саша. Мы Митю похоронили. Неделю назад.

Господи Боже ты мой!.. Я сел тут в прихожей на что-то. Кажется, на пылесос в чехле. С паровозиком в руках.

Что сказать? О чем спросить? Чем помочь?

Разве тут поможешь! Разве утешишь…

Ивка молча стоял передо мной.

— Ивка… Когда его?

— Еще в сентябре. Почти сразу, как он туда прибыл. А привезли вот… недавно. В цинке… Не открывали, потому что… ну, он на мине подорвался…

Ивка не плакал. Видно, выплакал уже все слезы. Но говорил так, словно у него горло распухло.

— Чего боялись, то и случилось… Будто накликали… — Это он, наверно, повторял слова матери.

— А мама… она… — Я чуть не сказал: «Очень переживает?» Тьфу ты! Погано как — «переживает». Будто кошелек потеряла.

Ивка понял.

— Ну, она… старается при нас не плакать. А вот по ночам… Саша, пойдем в комнату. Чего здесь сидеть…

«Мне в школу надо», — чуть не сказал я. Невыносимо было. Казалось, тут воздух состоит из горя. Но уйти вот так сразу от Ивки я тоже не мог.

Разулся, бросил на пол рюкзак. Повесил куртку…

В комнате над обшарпанным пианино была приколота кнопками Митина фотография. Большая. С черной бумажной ленточкой на углу. Рядом висела его скрипка. И смычок. На скрипке блестел желтый блик. Невыносимо яркий. Горящая точка.

А Митя на снимке смеялся, смеялся…

— Ивка… А мы ничего и не знали.

— Мама хотела сообщить, да адрес ваш забыла. А телефона у вас нет… Да и все так случилось… неожиданно. Привезши…

Я кивнул. И все смотрел на снимок. Ивка сказал:

— Я сегодня в школу не пошел, голова заболела.

Я сел к столу. Покатал по его краю несчастный паровозик. Он заискрил.

— Вот, Соне привез. Не думал ведь…

Ивка чуть улыбнулся: