Стрела архата - Михайлов Сергей - Страница 27

Щеглов на секунду прервал свой рассказ и закурил очередную сигарету.

— Валентина Храпова, вызванная мною вторично, подтвердила показания Кривого. Так что честное имя профессора Красницкого восстановлено. Не знаю, правда, как о признании дочери сообщить Храпову, — это будет для него ударом вдвойне: с одной стороны, предательство дочери, хотя и во имя благородной цели, а с другой — убийство невинного человека… Теперь несколько слов о Мартинесе. По возвращении из Снегирей в день убийства Красницкого наш радист, никогда ранее не стрелявший в человека, столь сильно был потрясен содеянным, что свои угрызения совести и смятенное состояние духа решил утопить в вине. Бросив храповское ружье и взяв крупную сумму денег, он отправился в один из московских ресторанов, хотя Бобров и пытался предостеречь его от этого. Следующим пунктом назначения Мартинеса оказался медвытрезвитель, где он и провел ночь в невменямом состоянии. Утро он начал с опохмелки, а во второй половине дня снова обосновался в ресторане (это в то самое время, когда ты наводил справки о нем в Таллинне, а мы усердно искали его здесь, в Москве). Следующую ночь он провел у какой-то случайной знакомой, а утром двадцать девятого июня обнаружил, что и деньги, и знакомая исчезли, да и были ли они вообще, он уже наверняка сказать не мог. Одним словом, Мартинес вынужден был вернуться на квартиру к Боброву, за которой мы уже усиленно наблюдали. И буквально через пять минут после его возвращения туда явился ты. Бобров в это время был уже в бегах, но Мартинес, разумеется, не знал этого. Не знал он также и того, что его доля исчезла вместе с Бобровым. Поэтому-то он тебе и сказал, что валюта находится в чемодане, с которым Мартинес, кстати, собирался удирать из Москвы, но ты ему помешал своим приходом. На этом, пожалуй, я бы мог поставить точку, если бы не одно дело… Я имею в виду супругов Тютюнниковых.

— Кого? — удивился Чудаков.

— Тютюнниковых, накатавших на тебя заявление. Вот оно. — И Щеглов протянул Максиму уже известный нам документ. Чудаков пробежал его глазами, после чего недоуменно воззрился на своего собеседника.

— Это что — серьезно? — спросил он, кивая на бумагу и брезгливо держа ее за самый угол двумя пальцами.

— Да куда уж серьезней! Эти Тютюнниковы…

— Да кто это, черт возьми?! — не выдержал Чудаков.

— Как — кто? Неужели ты не понял? Твои уважаемые соседи.

— Ах, вон оно что! — Для Чудакова все сразу прояснилось, и он до боли сжал кулаки. — Ну, тогда все ясно. Не ожидал, правда…

— Ладно, не бери в голову, — сказал Щеглов, разрывая заявление на мелкие части. — Все это клевета, я лично не сомневался в этом ни минуты. Подлых людей вокруг предостаточно — это мы вынуждены принять как неотъемлемую черту нашей жизни. Но мириться с этим нельзя, иначе нас сожрут такие вот Тютюнниковы и Бобровы. Кстати, эти твои соседи взяты нами под стражу по подозрению в спекуляции и подделке денежных документов. Так что, как твердит народная мудрость, не рой яму другому…

Знакомые шаги возвестили о приближении врача.

— А, вот он где! Что же вы, Чудаков, прячетесь от перевязки? Или боитесь?

— Я? И в мыслях не было…

— В таком случае прошу проследовать в перевязочную. А вас, — она стрельнула недовольным взглядом на следователя Щеглова, — я бы очень попросила не дымить на территории отделения. Здесь как-никак больница, а не казарма…

Щеглов вынужден был подчиниться, хотя и с явным неудовольствием.

— Иди, Максим, — сказал он Чудакову, — не заставляй женщину ждать… А то обидится, — шепотом добавил он и подмигнул.

— Семен Кондратьевич, один только вопрос, — взмолился Чудаков, косясь на врачиху, — что ожидает Храпова?

Щеглов печально развел руками.

— Я тебя отлично понимаю, Максим. Но как бы тебе ни был симпатичен этот человек, он должен ответить по всей строгости закона. Храпова будут судить за преднамеренное убийство.

— Но ведь он не убивал!

— Именно убивал. Другое дело, что не убил, так как профессор был убит уже до него, но намерение убить, осуществленное и доведенное до самого конца, у Храпова было. Он стрелял в человека — значит, он убийца. По крайней мере, я себе это дело представляю именно таким образом. Точно так же виновен и Мартинес.

— Ну, Мартинес действительно убил профессора, — возразил Чудаков, — с него и спрос больше.

— Дело не в том, кто первый, а кто второй. Ведь оба сознательно шли на убийство, только мотивы у них были разные. Надеюсь, суд учтет смягчающие обстоятельства в деле Храпова. Мартинесу, конечно же, достанется больше. Но уж кому бы я дал по максимуму, так это Боброву. К сожалению, пока это неосуществимо.

— Пока, — повторил Чудаков.

— Да, конечно, в конце концов он свое получит, это бесспорно.

Врачиха все это время стояла рядом, прислушиваясь к странному разговору двух мужчин, и с интересом вникала в него. Но, как бы вспомнив о своих обязанностях, она отрезала:

— Все, граждане, ваше время истекло. Чудаков — на перевязку. Сестра ждать не будет. Я, кстати, тоже.

— Иду, Елена Семеновна, уже иду… До свидания, Семен Кондратьевич, заходите еще, если будет время. Вы ведь единственный человек, кто меня навещает. Спасибо вам.

Щеглов смущенно махнул рукой.

— Времени у меня теперь, слава Богу, хватает, так что забегу как-нибудь, — сказал он и вдруг, что-то вспомнив, хитро сощурился. — Да, чуть не забыл о самом главном. Можешь считать это сюрпризом. Медицинская экспертиза установила, что профессор Красницкий умер за двенадцать часов до выстрела Мартинеса. От естественной остановки сердца. Так-то.

Даже Елена Семеновна остановилась, пораженная словами следователя — что же говорить о Максиме Чудакове, которого это известие словно пригвоздило к месту! Он оторопело посмотрел прямо в глаза Щеглову и не своим голосом спросил:

— Как — от остановки сердца? Вы не шутите, Семен Кондратьевич?

— Да какие уж тут шутки! Все на полном серьезе. Главное — это то, что данная причина смерти выходит за пределы компетенции наших органов. Догадываешься, куда я клоню? Нет? Хорошо, намекну более прозрачно… Вы уж меня извините, Елена Семеновна, что я задерживаю и вас, и вашего пациента, но я уверен — мое сообщение послужит скорейшему его выздоровлению. Уж я-то знаю этого авантюриста, можете мне поверить… Сердце у Красницкого было совершенно здоровым — это тоже установили наши медики. Причина остановки сердца — внезапный испуг, потрясение или еще что-нибудь в этом роде. Но механическое воздействие или отравление исключены. А это значит, что преступления в нашем смысле совершено не было. Понимаешь? Опять нет? Короче говоря, тебе предоставляется право самостоятельно доискаться до истинной причины смерти профессора — и это при полном невмешательстве с нашей стороны! Понял? Берись за дело и расследуй. Скорее всего, он умер своей смертью, но — слишком уж подозрительна эта цепь случайностей. Дерзай! Здесь органы тебе не помеха.

До Чудакова наконец дошел истинный смысл слов следователя, и он вдруг почувствовал такой прилив сил и энергии, что ноги сами было понесли его к выходу — не ухвати его за полу больничного халата Елена Семеновна.

— Но сначала подлечись, — назидательно произнес Щеглов и широко улыбнулся. — Сыщик должен крепко стоять на ногах и обладать здоровой — здоровой, слышишь? — головой. Так-то!

Чудаков опомнился и смущенно извинился перед Еленой Семеновной за свой невольный порыв. Потом с жаром произнес, обращаясь к следователю:

— Спасибо вам, Семен Кондратьевич, за все! Вы вновь возродили меня к жизни. То, что вы сообщили, это… это… это просто чудесно! Не смерть профессора, конечно, а… Ну, вы меня понимаете… — Максим окончательно запутался в словах, не находя от волнения подходящих выражений для оформления рвущихся наружу мыслей. — Я обязательно найду причину смерти профессора! Позвольте считать это вашим личным заданием.

— Позволяю! — милостиво разрешил Щеглов и снова улыбнулся. — А теперь действительно самое главное. — И он вынул из дипломата толстую книгу. — Это тебе. Подарок. Достал по случаю. Зарубежный детектив. Честертон, Стивен Кинг и все такое…