В семье - Мало Гектор - Страница 36

— Ну, что же? — нетерпеливо спросил господин Вульфран.

— Сударь, почерк неразборчив, и фразы так длинны, что я не могу сразу перевести вам все письмо.

— И не надо, не переводи, читай про себя! О чем он пишет?

Когда волнение Перрины немного убавилось, она проговорила:

— Отец Фильдэс пишет, что отец Леклерк, которому вы писали, умер, и хотя ему и было поручено отцом Леклерком отвечать вам, но он не мог этого до сих пор сделать, потому что долгое время пробыл в отъезде и, кроме того, не успел собрать требуемые вами сведения. Он извиняется, что пишет вам по-английски, и прибавляет, что далеко не свободно владеет вашим прекрасным языком.

— Какие же он добыл сведения? — воскликнул господин Вульфран.

— Но я еще не дошла до этого места…

Хотя это и было сказано мягким голосом, но старик понял, что если будет торопить, то ничего не добьется.

— Ты права, дитя мое, — сказал он, — ты ведь это читать не по-французски и, разумеется, тебе нужно сначала хорошенько усвоить все, о чем тут пишется. Возьми это письмо и ступай в бюро Бэндита; там сначала прочти все послание целиком, а потом напиши перевод и приходи прочесть мне. Иди же и скорее принимайся за работу: мне очень хочется узнать, что пишет отец Фильдэс.

Перрина повернулась и пошла к двери, но господин Вульфран остановил ее:

— В этом письме речь идет о моих личных, семейных делах, о которых никто не должен знать. Слышишь, никто! О чем бы тебя ни расспрашивали, если только кто-нибудь осмелится сделать это, ты должна упорно молчать и не давать ни малейшего повода к догадкам. Видишь, как я тебе доверяю! Надеюсь, что ты окажешься достойной этого доверия. Помни, если ты будешь верно служить мне, тебе будет хорошо.

— Обещаю вам, сударь, быть достойной вашего доверия.

— Иди и пиши скорей.

Придя в бюро Бэндита, Перрина несколько раз прочла все письмо и только после этого стала писать перевод:

«Дакка, 29-го мая.

Милостивый государь!

С прискорбием сообщаю вам, что мы имели несчастье потерять преподобного отца Леклерка, которого вы просил сообщить вам некоторые сведения, которым, по-видимому, вы придаете большое значение. Внезапная болезнь лишила его возможности исполнить ваше поручение, и, умирая, он возложил эту обязанность на меня. Извините, что я так замедлил с ответом, но я долго отсутствовал в миссии, путешествуя по стране, и, кроме того, у меня много времени отняли справки о событиях, происшедших более двенадцати лет тому назад; поэтому еще раз обращаюсь к вам с просьбою простить мне это невольное замедление, а также и то, что я пишу вам по-английски, но это потому, что я далеко не совершенно владею прекрасным языком вашей родины».

Не без труда одолев этот отрывок, который и в самом деле трудно поддавался точному переводу, Перрина приостановилась на минуту и стала перечитывать написанное, чтобы проверить, нет ли где-нибудь ошибки. Вдруг дверь отворилась, в комнату вошел Теодор Пендавуан и попросил Перрину дать ему англо-французский словарь.

Словарь этот как раз лежал на столе открытым; девочка закрыла его и передала молодому человеку.

— Разве вы им не пользовались? — спросил Теодор, подходя ближе.

— Да, я заглядывала в него, но могу обойтись и без словаря.

— Каким же это образом?

— Мне он нужен только для того, чтобы иногда справляться об орфографии французских слов; но в этом вопросе его прекрасно может заменить французский словарь.

Перрина чувствовала, что Теодор стоит как раз за ее спиной и пытается прочесть ее перевод.

— Вы переводите письмо из Дакка?

Перрина очень удивилась, что ему известно, откуда пришло письмо, содержание которого должно было оставаться строгой тайной. Ради этого-то письма он, вероятно, и явился, англо-французский словарь, собственно, был только предлогом. В самом деле, зачем нужен ему тот словарь, если он вообще не знает английского?

— Да, сударь, — отвечала она.

— И хорошо идет перевод?

И как близорукий, он нагнулся через плечо девочки к столу; в ту же минуту Перрина перевернула лист таким образом, чтобы он мог видеть буквы только сбоку.

— О, пожалуйста, сударь, не читайте… у меня что-то не ладится… это черновик…

— Ничего.

— Напротив, сударь… мне, право, даже совестно, показывать такой перевод.

Теодор хотел взять листок, но Перрина положила на него руку, готовая даже силой защищать доверенную ей тайну.

Молодой человек говорил шутливым тоном, как взрослый с ребенком.

— Отдайте мне этот черновик.

— Нет, сударь, я не могу отдать вам его.

— Ну, ну!

И он, улыбаясь, стал отнимать у Перрины бумагу; та сопротивлялась.

— Нет, сударь, нет, я не отдам вам его!

— Да ведь это просто смешно!

— Только не для меня. Господин Вульфран запретил мне показывать кому бы то ни было письмо, и я, не могу и не хочу ослушаться его.

— Я сам его распечатывал.

— Письмо на английском языке, а не перевод.

— Дядя сегодня же покажет мне этот знаменитый перевод.

— Это меня не касается; мое дело исполнить его приказание, и я, извините меня, не могу сделать то, что вы требуете.

Перрина говорила таким твердым голосом и вид у нее был такой решительный, что завладеть бумагой без борьбы нечего было и думать.

Заходить так далеко Теодор не хотел и сейчас же собрался уходить, процедив на прощанье:

— Очень рад, что вы столь добросовестно исполняете приказания дядюшки даже в таких мелочах, как эта.

Когда дверь за ним захлопнулась, Перрина снова принялась за работу; но она была так взволнована, что дело совсем не шло на лад. Как отомстят ей за это сопротивление, которым притворно восхищались только что, хотя в душе были прямо взбешены? Как будет она, одинокая и слабая, защищаться против этого всесильного врага? Один удар — и она будет уничтожена, разбита. И тогда ей придется покинуть этот дом, куда она только что проникла.

Снова отворилась дверь, и, бесшумно скользя по паркету, в комнату вошел Талуэль.

— Ну, как идет перевод письма из Дакка?

— Я только начинаю.

— Тебе помешал господин Теодор? Зачем он приходил сюда?

— Взять английский словарь.

— Зачем это? Он не знает английского языка.

— Не знаю, он ничего не говорил.

— А не спрашивал он тебя, о чем речь в этом письме?

— Я не успела перевести и первой фразы, когда он вошел сюда.

— Уж не хочешь ли ты уверить меня, что не прочитала всего письма?

— Я еще не перевела его.

— Ты не успела написать его по-французски, но ты прочла его.

Перрина молчала.

— Что же ты молчишь?

— Я не могу отвечать.

— Почему?

— Потому что господин Вульфран запретил мне говорить про это письмо.

— От меня он не скрывает ничего. Все его распоряжения передаются через меня; все награды, все его милости делаются тоже через меня, и, значит, я должен знать все, что его касается.

— Даже его личные дела?

— А, значит, в этом письме говорится об его личных делах?

Перрина увидела, что проговорилась.

— Я этого не говорила: но я спрашиваю вас: если бы здесь сообщалось о его личных делах, я тоже должна была бы передать вам содержание письма?

— Тогда-то я тем более должен все знать, это в интересах самого же господина Вульфрана. Разве ты не слышала, что он заболел в результате огорчений, которые его чуть не убили? Если он неожиданно получит какое-нибудь известие, которое причинит ему новое горе или слишком сильную радость, это может стоить ему жизни. Поэтому-то я заранее должен знать все, что его касается, чтобы иметь время его подготовить, на что, конечно, у меня не будет времени, если ты сразу же пойдешь и прочтешь ему свой перевод.

Талуэль произнес это мягким, подкупающим голосом, который вовсе не походил на его обычный грубый и суровый тон.