Как я стал летчиком - Головин Павел Георгиевич - Страница 14

С тех пор вот уже пять лет я — полярный летчик. За это время много было со мной всяких случаев. Всего не расскажешь в одной книге. Поэтому остановлюсь только на самом интересном.

Вот, например, такой случай. Летели мы на большом морском самолете в Карском море. Наш самолет был гидропланом. Он мог садиться только на воду и взлетать с нее же. На таком самолете можно не только летать, но и плавать, как на глиссере. Внутри него просторно и светло, как в комнате. Кроме двух летчиков, которые по очереди вели самолет, там были еще два механика, на обязанности которых лежало следить за работой моторов, и штурман, отмечавший на карте направление, по которому должен лететь самолет.

Итак, мы летели над морем, держа курс на остров Диксон.

За штурвалом самолета сидел летчик Матвей Козлов. Вдруг он заметил, что наш компас не работает. Что с ним случилось, неизвестно. Только стрелка стоит, как мертвая!

Матвей со злости колотил по несчастному компасу кулаком. Толку никакого. А без компаса, вы знаете, ни плавать, ни летать нельзя. Как же узнаешь, в какую сторону летишь? Вез компаса сейчас же заблудишься. Хорошо, что мы были недалеко от берега.

Повернули обратно и стали искать тихое местечко, где бы сесть и починить компас.

В океане гулял шторм. Огромные волны накатывались на голый, каменистый берег и отступали, оставляя на скалах комья белой пены. На такие волны нельзя садиться — разобьешь самолет. А садиться непременно нужно — у нас мало оставалось бензина.

Наконец Матвей увидел какую-то речку, впадавшую в океан, и решил посадить машину в ее устье. Нам казалось, что волны не заходили в реку.

Матвеи выключил моторы и стал снижаться. Едва коснулись воды, как машину подбросило вверх. Волны так яростно колотили самолет, что казалось, нас бьет о камни и вот-вот разобьет в щепки.

Пришлось снова дать моторам полный газ и подняться в воздух.

Положение становилось отчаянным: и лететь нельзя без компаса и садиться некуда.

Еще через полчаса полета увидели недалеко от берега стоявший на якоре большой пароход, а рядом с ним баржу. Это было для нас спасением. На пароходе, наверное, есть бензин, необходимый для наших моторов. Там же мы могли бы починить компас.

Сделали два круга над пароходом, а волны снизу грозятся: попробуй, мол, сядь!

Матвей осторожно попел самолет вниз. Коснулся одного «гребешка»… Сначала подкинуло, потом опустило и начало «болтать».

Зеленая холодная вода хлынула в рубку. Матвей только фыркал, когда соленые струи попадали ему в лицо. Ему удалось удержать самолет носом к волнам, и они, прокатываясь вдоль по самолету, не заливали его. Но мы уже успели вымокнуть до нитки.

Матвей крикнул мне, чтобы я взял штурвал, а сам пошел в радиорубку переодеться — сменить мокрое платье.

Едва я уселся за штурвал, как самолет вдруг накренился. Одно крыло покрыла волна, и я почувствовал, что весь самолет боком катится под воду. Стиснув зубы, чтобы не наглотаться морской воды, и зажмурившись, я мертвой хваткой вцепился в штурвал.

— Закрой газ! — крикнул Матвей.

Моторы остановились, самолет выплыл и сам повернулся носом к ветру…

На пароходе видели наше бедственное положение, но ничем помочь не могли. Мы боялись подойти ближе. Волнами нас могло бы стукнуть о пароход и разбить в щепки.

С парохода спустили катер, и несколько матросов, отчаянно борясь с волнами, подплыли к нам, чтобы бросить конец каната и взять на буксир. Но ветер отогнал и нас и лодку с матросами далеко от парохода, и там не знали, кого спасать прежде — матросов или нас.

Наконец нам удалось подойти к корме баржи, где ветер был тише и волны не так били. С баржи нам кинули сразу три каната — два пеньковых и один стальной.

Привязали самолет к этим канатам и по ним же взобрались сначала на баржу, а потом и на пароход.

Трое суток был шторм.

Три ночи мы не спали, а смотрели с борта парохода, как постепенно гибла наша машина.

Мы бессильны были спасти самолет. На этот раз свирепая стихия взяла верх над человеком.

Когда шторм утих, на присмиревших волнах качался наш самолет, поврежденный настолько, что на нем летать уже было нельзя.

Его втащили на баржу, а мы из летчиков превратились в моряков. Целых два месяца пришлось проплавать, пока пароход окончил свой рейс и привез нас в Тобольск, где мы принялись за починку самолета.

Однажды мне поручили перевезти на гидроплане из Балаганска в Усть-Кут четырнадцать пассажиров.

Балаганск стоит на реке Ангаре, а Усть-Кут — на Лене. Между этими двумя реками тянется полоса суши шириной в двести пятьдесят километров. Перелететь это расстояние при хорошей погоде — очень нехитрое дело. И я не беспокоился.

Утром самолет заправили горючим, пассажиры уселись, и я взлетел.

Немного погодя в воздухе стали попадаться клочки тумана. Потом он стал сплошным, а только вершины гор поднимались из белого моря облаков. Внизу ничего не было видно.

Но моим расчетам, самолет уже был над Леной. Но как сядешь в таком тумане? Ведь это все равно, что садиться впотьмах.

Будь я один в самолете, можно бы рискнуть сесть. Но сзади меня сидели пассажиры, среди них были маленькие дети. Я не имел права рисковать жизнью людей. Я должен доставить их на место целыми и невредимыми.

Не чуя беды впереди, я приказал перед отлетом не наливать в баки много бензина. Путь ведь очень короткий. Каких-нибудь два часа.

А туман все сгущался. Что же делать, однако, если выйдет весь бензин? Куда садиться?

И неизвестно еще, что внизу — вода или суша. Хорошо, если вода. А если земля? Ведь на нее на лодке не сядешь.

Думая так, я оглядывался по сторонам. Заметил, что в одном месте полоса тумана гуще, чем в других. Подумал: если туман здесь гуще, значит внизу река.

Повел самолет над этой полосой. Напряженно вглядывался вниз, не будет ли в тумане «окошка». И действительно, через несколько минут окошко нашлось, и в нем мелькнула вода.

Значит, все в порядке. Летим над Леной!

Потом вдали показалась открытая от тумана вода. Я направил туда самолет и оказался над рекой. Только что? это за река?. На Лену не похожа. Раздумывать было некогда — бензин весь. Но я уже не волновался. Знал: раз внизу вода — значит, сяду. Оглянулся назад. Ребятишки спали за спинкой моего сиденья. Пассажиры спокойно дремали или закусывали, переговариваясь знаками. Моторы с их шумом мешали говорить. Лица у всех были спокойные. Никто не подозревал, какая беда надвигалась на всех… Я посадил самолет у какой-то глухой деревушки.

Когда на берег прибежал народ, я спросил, далеко ли до Усть-Кута. Никто не знал, что это за место. Оказалось, что никакого Усть-Кута поблизости и не было. А мы сидели не на Лене, а опять на Ангаре, только гораздо дальше от места, где был Балаганск. Заблудились в тумане…

В том месте, где Лена впадает в океан, находится множество маленьких островов.

Один из этих островов называется Дунай.

Добраться до него можно или на лодке, или зимой по льду.

Пароход к Дунаю подойти не может — мелко.

В 1933 году на Дунае построили радиостанцию и поселили трех зимовщиков. Их перевезли туда зимой на собаках.

Сначала им жилось ничего, а потом вдруг радиостанция на Дунае замолчала. И никто не знал, что сталось с зимовщиками.

Может быть, зимовщики заболели? Может быть, у них нет продовольствия и им грозит голодная смерть? Нужно как можно быстрее снять их с острова. А как это сделать? На лодке плыть долго. Пароход к острову подойти не может. Решили послать самолет. Полетел я на Дунай за зимовщиками…

Только вот беда: долго не удавалось найти этот островок среди множества других. Их внизу пропасть, и который из них Дунай, неизвестно. Понимали, что где-то здесь близко, а где? Искать мешал туман. А когда попробовали сесть, то наткнулись на мель. Еле выбрались опять в воздух.