Черная книга - Рэнкин Иэн - Страница 3

Звали человека Рори Кинтаул, и кто-то пырнул его в живот. Это полицейские знали. Но больше ничего, потому что Рори Кинтаул отказывался говорить о том, что произошло. Однако очевидцы из числа находившихся в магазине оказались более разговорчивы. Они топтались на улице перед входом и наперебой рассказывали об этом волнительном приключении толпе зевак, заглядывавших в магазин через стеклянную витрину. Это напомнило Ребусу субботний день в торговом центре «Сент-Джеймс», когда перед витринами магазинов, где продают телевизоры, собираются толпы мужчин в надежде узнать счет футбольного матча.

Ребус склонился над Кинтаулом — в его позе читался разве что намек на угрозу.

— Так где вы живете, мистер Кинтаул?

Раненый не собирался отвечать. Голос раздался из-за прилавка:

— На Данктон-террас. — Человек в заляпанном кровью переднике протирал полотенцем тяжелый мясницкий нож. — Это в Далките.

Ребус посмотрел на мясника:

— А вы?

— Джим Боун. Это мой магазин.

— И вы знаете мистера Кинтаула?

Кинтаул попытался повернуть голову, чтобы посмотреть в лицо мяснику, словно хотел как-то повлиять на ответ. Но поскольку он полулежал на прилавке, для такого движения требовалась нечеловеческая гибкость.

— Как не знать, — ответил мясник. — Он же мой двоюродный брат.

Ребус собирался сказать что-то, но в этот момент два санитара вкатили носилки. Один из них поскользнулся и чуть не упал на залитом кровью полу. И когда они поставили носилки перед Кинтаулом, Ребус увидел кое-что такое, что надолго врезалось ему в память. На витрине, под стеклом, были две бирки: одна была воткнута в кусок солонины, а другая — в кусок сырой мякоти.

На первой было написано: «Вырезка». Другая гласила: «Шейный отруб». Когда санитары приподняли брата мясника, по полу растеклась лужа свежей крови. «Вырезка» и «Шейный отруб». Ребуса передернуло. Он вышел на улицу.

В пятницу после работы Ребус решил отправиться в массажный салон. Он обещал Пейшенс вернуться к восьми, а времени было еще только шесть. Кроме того, он любил перед выходными хорошенько размять спину.

Но сначала он забрел в «Бродсуорд» выпить пинту местного темного «Гибсона», плотного пива, сваренного всего в шестистах ярдах от паба на пивоварне Гибсона. Пивоварня, паб и массажный салон — Ребус подумал, что если бы тут еще открыли хороший индийский ресторан и магазинчик, который работал бы до полуночи, то он смог бы счастливо прожить в этом месте остаток дней.

Нет, ему, конечно, нравилось жить с Пейшенс в ее квартире с крохотным садиком на Оксфорд-террас. Эта квартира символизировала, так сказать, другую сторону жизни. Она словно находилась в совсем ином мире, чем этот пользующийся дурной славой уголок Эдинбурга — один из многих. Ребус сам не знал, почему его так и тянет сюда.

Воздух на улице был наполнен дрожжевым запахом пивоварни, который соперничал с еще более сильными ароматами из других, более крупных городских пивоварен. «Бродсуорд» пользовался популярностью, и посетители здесь, как и в большинстве популярных эдинбургских пабов, были самые разные: студенты, отбросы общества, изредка бизнесмены. Бар был без особых претензий: все, чем он мог похвастаться, — это хорошее пиво и хороший ассортимент. Уик-энд уже начался, и Ребус не без труда нашел местечко у стойки рядом с человеком, чья огромная немецкая овчарка спала на полу за высокими табуретами. Собака занимала как минимум два места, но никто не просил ее подвинуться. Дальше у стойки какой-то человек пил пиво — в одной руке стакан, другая по-хозяйски лежит на одежной вешалке, купленной, как предположил Ребус, в одном из близлежащих магазинов, где торговали подержанными товарами. Все пили одно и то же темное пиво.

Хотя в пяти минутах ходьбы отсюда было еще несколько пабов, только в «Бродсуорде» продавали бочковой «Гибсон», в остальных — пиво из больших пивоварен. Пиво стало растекаться по жилам, и Ребус вдруг задумался над тем, какой оно окажет эффект на его обмен веществ, когда Железный Трамбовщик приступит к работе. Он решил больше не пить и направился в «ЖТ», как Железный Трамбовщик называл свое заведение. Ребусу нравилось это название, оно напоминало те звуки, которые издавали клиенты, когда Трамбовщик приступал к работе: «Жуть, жуть!» Впрочем, они старались не особенно кричать. Железный Трамбовщик не любил сомнительных слов на массажном столе. От них у него портилось настроение, и никому не хотелось оказаться в руках у Железного Трамбовщика, когда у него было испорченное настроение. Никому не хотелось оказаться игрушкой в его руках.

Ребус сидел с Библией на коленях в ожидании своей очереди — его записали на половину седьмого. Библия была единственным чтением в салоне по воле его хозяина. Ребус раньше уже читал Библию, но был не против почитать еще раз.

В этот момент входная дверь распахнулась.

— А где девочки?

Новый клиент не только пришел не по адресу, он был сильно пьян. Трамбовщик никогда не обслуживал пьяных.

— Ошибся дверью, приятель.

Ребус хотел было назвать пару-тройку ближайших салонов, где наверняка предлагают сауну и тайский массаж, но человек перебил Ребуса, направив на него толстый указующий перст:

— Джон Ребус, ах ты, сучий потрох!

Ребус нахмурился, пытаясь вспомнить, кто бы это мог быть, мысленно перебирая все фотографии, анфас и в профиль, за все двадцать лет службы.

— Дик Торренс! Ты что, не помнишь?

Ребус отрицательно покачал головой. Торренс шел прямо на него. Ребус сжал кулаки, готовый к чему угодно.

— Мы же вместе с тобой были в учебке, — сказал Торренс. — Ну, давай вспоминай же!

Ребус вдруг и в самом деле вспомнил. Вспомнил всё. Всю черную комедию своего прошлого.

Они пили в «Бродсуорде», вспоминали былое. Дик не задержался в специальном авиаполку. Года ему хватило, а через год он нашел способ вообще откупиться от армии.

— Слишком беспокойное это дело, Джон. Вот в чем была моя проблема. А твоя?

Ребус помотал головой, отхлебнул еще пива:

— Моя проблема, Дик? Для нее даже названия нет.

Но название к ней уже прилепилось. Сначала неожиданным появлением Мики, теперь вот — Дика Торренса. Призраки. Оба они призраки, вот только Ребус не хотел быть их Скруджем[2].

Он взял еще пива для себя и Дика.

— Ты всегда говорил, что хочешь попытаться поступить в десантный спецназ, — сказал Торренс.

Ребус пожал плечами:

— Ничего не вышло.

В баре было многолюднее, чем обычно, и в какой-то момент Торренса толкнул под локоть парень, который протискивался сквозь толпу с контрабасом.

— Ты что, не мог оставить эту дуру снаружи?

— Чтобы сперли?

Торренс повернулся к Ребусу:

— Нет, ну ты видел? Вот хмырь!

Ребус только улыбнулся в ответ. После массажа он был настроен благодушно:

— Тут в паб с пустыми руками не ходят.

Он смотрел на Дика Торренса. В ответ на его слова тот хмыкнул. Да, точно, теперь Ребус вспомнил его. Дик потолстел и полысел, его лицо погрубело и стало куда круглее, чем раньше. Даже голос у него изменился, манера говорить. Но одно осталось неизменным: то, как он хмыкал. Немногословный — таким был когда-то Дик Торренс. Но теперь он разговорился.

— Чем занимаешься, Дик?

Торренс ухмыльнулся:

— Ты фараон. Так что я лучше помолчу.

Ребус не спешил. Торренс был сильно пьян — еще немного, и распустит слюни. Не удержится, выложит всю подноготную.

— Покупаю и продаю. В основном продаю.

— И что продаешь?

Торренс подался к нему поближе:

— Я с кем говорю — с полицейским или со старым приятелем?

— С приятелем, — сказал Ребус. — Я не на службе. Так что же ты продаешь?

Торренс хмыкнул:

— Все, что тебе угодно, Джон. Я, считай, универмаг «Дженнерс»… Только у меня есть и то, чего у них нет.

— Например? — Ребус посмотрел на часы над стойкой. Он не поверил глазам: неужели уже так поздно? У них часы всегда на десять минут вперед, но все равно…