Далекие огни - Михайлов Сергей - Страница 3

— Что-то вроде того…

Сержант понимающе кивнул.

— Знакомо дело. У самого жена еще та стерва. Ладно, эта ночь — твоя. Но чтобы в следующий раз я тебя здесь больше не видел. Иначе сдам в каталажку.

— Спасибо.

Сержант ушел. А он снова улегся на диван и проспал до утра.

Глава третья

Прошло несколько дней. Он продолжал слоняться по городу, который носил странное, но романтичное название — Огни. Питался он в попадавшихся по пути забегаловках, а ночевал где придется: в подъездах домов, в подвалах, на чердаках. Поселиться в единственной городской гостинице он не рискнул: недельное проживание в этой кишащей тараканами и клопами дыре уничтожило бы все его скудные сбережения. А сбережениями он, действительно, похвастаться не мог: к исходу третьего дня своего пребывания в этом сыром и сером городишке он имел в своем распоряжении 378 тысяч с копейками. Не густо, если учесть, что целых три года он вкалывал, как вол, на бескрайних сибирских просторах с единственной целью — сколотить небольшой капиталец. Сколотил, нечего сказать…

На станции он больше не появлялся, боясь наткнуться на того сержанта. Свой дом — вернее, дом, который, согласно штампу в паспорте, значился местом его постоянного жительства — он также обходил стороной. Здесь он не появится никогда.

Постепенно, шаг за шагом, он узнавал об окружающем его мире все больше и больше.

Городок, в который забросила его судьба, находился где-то на Восточном Урале. Ничем примечательным он не отличался, если не считать большого бетонного завода, который поставлял свою продукцию чуть ли не всей западной Сибири и значительной части уральского региона. Завод обеспечивал работой добрую половину населения Огней; другая же половина была занята либо мелкой коммерцией, либо службой в государственных учреждениях (школы, поликлиники, детские сады, городская больница, и т. д. и т. п.), либо пьянством. Впрочем, пили здесь все. Пили страшно, до потери человеческого облика, до белой горячки, до летального исхода. Смертность от спиртного в городе была едва ли не самой высокой по стране. Обпившиеся мужики валялись прямо на улицах, и это стало настолько привычным и обыденным явлением, что на них давно уже никто не обращал внимания. В лютые морозы, которыми славились здешние зимы, люди мерли десятками: свалившийся в снег от чрезмерной дозы алкоголя, бедолага замерзал в считанные минуты. Город изобиловал десятками питейных заведений, в которых сутками напролет околачивались здешние работяги и бомжи. А последних, надо сказать, в городе было с избытком. Поодиночке и группами, они бесцельно слонялись по улицам, оккупировали заброшенные дома, жгли костры на окраинах — словом, создавали определенный колорит пейзажу Огней. Много среди них было пришлых, неведомо откуда взявшихся, бродяг.

Может быть, именно поэтому еще один новоявленный «бомж» не привлек ничьего внимания.

А «бомж» все продолжал бродить по городу, с каждым новым днем все больше и больше впадая в отчаяние. Память его замкнулась окончательно, глубины подсознания не желали расставаться со своими тайнами. Он чувствовал себя беспомощным, словно слепой котенок, окруженным глубоким вакуумом, глухой, непрошибаемой стеной неведения.

Мысли о самоубийстве все чаще стали посещать его.

На четвертый день бессмысленных блужданий по городу, в поисках ночлега, он очутился на одной из окраин Огней, где стояли ветхие, заброшенные домишки, частью обвалившиеся, частью еще целые, но уже непригодные для жилья. Этот район был чем-то вроде городского гетто, где обычно собирались здешние бомжи и бродяги, и потому прозывался «бомжеубежищем».

Над городом висела темная, сырая, беззвездная ночь. С десяток костров покрывало этот забытый Богом уголок; разбившись на группы, бомжи жались к огню. Кто-то молча сидел, покачиваясь, и тупо смотрел на пламя, кто-то жевал добытую за день пищу, кто-то пил водку, кто-то, уже изрядно набравшись, валялся прямо на земле в пьяном полузабытьи. Разговоров почти не велось: этим отбросам общества не о чем было говорить друг с другом.

Он приблизился к одному из таких костров. Четверо безликих существ сидели возле огня, пятый спал чуть поодаль.

Молча сел к огню. Было холодно, накрапывал мелкий колючий дождь, и ему необходимо было отогреться.

— Мы тебя не знаем, — прошамкал один из бомжей, оказавшийся стариком в рваной, местами прожженной телогрейке. — Мы чужих не берем. Прописка есть?

Он пожал плечами.

— Какая еще прописка?

— Нету у него никакой прописки, — встрял другой бродяга, здоровенный детина лет пятидесяти, закутанный в старенькую солдатскую шинель.

Он снова пожал плечами.

— Ну и что?

Вступать в беседу с этими битюгами ему не хотелось.

— А и то, — раздраженно ответил тот, что в шинели. — Пузырь поставишь — пропишем. Бессрочно.

— Дело говоришь. Коля, дело, — подал голос старикан. — Перед законом все равны. Здесь тебе, парень, не партсанаторий.

— Это я уже заметил, — проворчал он.

— Ну как, сгоняешь за пузырем? — спросил здоровяк в шинели, или, попросту, Коля.

Он молча кивнул.

Через полчаса он вернулся, неся две бутылки водки, несколько соленых огурцов и буханку черного хлеба.

— Вот это по-нашему, — расплылся в беззубой ухмылке старикан. — Садись, парень, сейчас прописку оформлять будем.

Пили впятером. Из завязавшейся беседы выяснилось, что здоровяк Коля — бывший полковник КГБ, оказавшийся не у дел и клявший новые порядки на чем свет стоит; дед Евсей (так звали старика) — коренной питерец, на волне приватизации за бесценок продавший свою квартиру, а деньги пропивший. Двое других пили водку молча и о себе рассказывать, по-видимому, ничего не собирались.

— Ну а ты чего молчишь? — прошамкал дед Евсей, обращаясь к Петру и хрустя соленым огурцом. — Из каких краев будешь?

— Местный я. Из этого самого города.

— Местный? А какого хрена здесь ошиваешься? Топал бы до дому, до хаты.

— Нет у меня дома. И идти мне некуда.

Больше он ничего рассказывать о себе не стал. Впрочем, и рассказывать-то было нечего.

Заснули здесь же, у костра. А утром он снова побежал за водкой.

За те несколько дней, что он провел в «бомжеубежище». Он сильно пристрастился к спиртному. Пил либо в компании новых знакомых, либо в одиночку. Деньги таяли с неимоверной быстротой.

Как правило, днем бомжи отправлялись на промысел, а вечером вновь собирались у костров. Так и текла их жизнь — бесцельно, тупо, в пьяном угаре.

Глава четвертая

Вот в один из таких сырых вечеров и объявился у их костра доктор. Он действительно был врачом из местной городской больницы, а сюда, в «бомжеубежище», наведывался исключительно из альтруистических побуждений. С каждой получки покупал несколько бутылок водки и поил местных бродяг, за что и был здесь всеми уважаем и почитаем. Некоторым из них походя оказывал необходимую медицинскую помощь, а двоих или троих, которые нуждались в более серьезном лечении, на свой страх и риск пристроил к себе в больницу.

Было ему лет тридцать семь — сорок, носил бороду и страшно любил выпить.

Доктор вырос из темноты и присел у костра.

— Здорово, мужики. Примете в свою компашку?

— Такому гостю мы всегда рады, — оживился дед Евсей, узнав в незнакомце их общего благодетеля. — С чем пожаловал?

— Как всегда. — Доктор вынул из сумки три бутылки водки. — Пей, мужики, сегодня я у вас за виночерпия.

— Хороший ты мужик, понимающий, — сказал полковник Коля. — Вот только не балуешь ты нас своими визитами.

— Так я ж не Рокфеллер, чтоб поить вашу братву каждодневно, — рассмеялся доктор.

— А ты так, налегке, заходи. Без спиртного.

— Тебе у нашего костерка всегда место найдется, — добавил дед Евсей. — Фигурально выражаясь, имеешь ты здесь, в нашем бомжатнике, пожизненную ренту.

Доктор тем временем был занят откупориванием бутылки.