Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов) - Михайлов Олег Николаевич - Страница 37

– Его императорское величество благодаря своему необыкновенному гению мог бы, кажется, стать основателем и всемирной монархии… – трещал Себастьяни.

Молодые русские генералы Милорадович, Аркадий Суворов, Михаил Воронцов зашушукались. Прозоровский продолжал дремать. Только Кутузов дружелюбно улыбался, слушая француза, и даже кивал ему тяжелой головой. Себастьяни, со свойственной французскому характеру переменчивостью, оборвал речь и, обратясь к Кутузову, заговорил о Платове:

– Что такое казачий атаман?

Кутузов тотчас нашелся, не согнав с лица приветливой улыбки:

– Это что-то похожее на вашего короля Вестфалии…

Себастьяни поперхнулся молдавским алеатико и закусил губу.

– Браво, Михаила Ларионович! – не удержался Ермолов, как младший в чине занимавший место на самом краю стола. – Сколько можно оскорблять наше достоинство нечестивым чужеземным надзорщикам!

Кутузов только повернул к нему, своему любимцу, пухлое лицо с орлиным носом и прикрыл веком здоровый глаз. Общее ликование разлилось по сердцам военных, свидетелей этой сцены. Все они были старинного воспитания, православные россияне, для которых оскорбление чести Отечества означало то же, что оскорбление собственной чести. Россия, отважно сражавшаяся с Наполеоном в двух войнах, должна была теперь одна, без чьей-либо помощи, без подпоры доброжелателей и союзников, собственным духом, собственными усилиями противостоять властелину полумира, который день ото дня становился все придирчивее и наглее.

В этот миг от шума за столом проснулся Прозоровский и, обведя всех мутным взором, осведомился:

– Сиречь, не разберу, где же я? В Санкт-Петербурге или снова генерал-губернатором в Москве?

Комический сей пассаж утишил возгоревшиеся было страсти.

2

После войны 1806-1807 годов Ермолов вернулся в Россию с репутацией одного из первых артиллеристов русской армии. Его по заслугам оценили такие полководцы, как Кутузов и Багратион; видные военачальники Беннигсен, Милорадович, Раевский весьма похвально отзывались о его боевой службе. Князь Багратион, письменными делами которого Ермолов заведовал в течение этой войны, исходатайствовал ему за блистательное мужество, выказанное близ Гутштадта, знаки Св.Георгия 3-го класса. За сражение при Голимине он был награжден золотой шпагой с надписью «За храбрость», за главную битву при Прейсиш-Эйлау получил орден Владимира 3-й степени, за баталию при Фридланде – алмазные знаки Св.Анны 2-го класса.

Тем не менее инспектор артиллерии и военный министр граф Аракчеев продолжал притеснять и преследовать его.

Отправившись из Тильзита в Россию, Ермолов в местечке Шклов присоединился к дивизии, расположенной лагерем. В конце августа 1807 года Аракчеев осмотрел ее, распределил укомплектование артиллерии и приказал Ермолову оставаться в лагере по 1 октября, тогда как прочим артиллерийским бригадам назначено было идти по квартирам. К сему граф Алексей Андреевич прибавил весьма грубым образом, что Ермолов должен явиться к нему в Витебск для объяснения о недостатках. Оскорбленный этой грубостью, Ермолов не скрывал намерений непременно оставить службу. Узнав об этом, Аракчеев предложил дать ему отпуск для свидания с родителями, а затем приказал прибыть в Петербург, чтобы лучше с ним познакомиться.

С запиской на имя военного министра Ермолов явился в Петербург.

В записке Ермолов указывал Аракчееву на то, что во время ссылки при покойном государе Павле I многие обошли его в чине и что потому состоит он в армии почти последним полковником по артиллерии. «Я объяснил ему, – вспоминал Ермолов, – что, если не получу принадлежащего мне старшинства, я почту и то немалою выгодою, что ему, как военному министру, известно будет, что я лишен был службы не по причине неспособности к оной…»

Граф встретил полковника строгим замечанием:

– Вы одеты не по форме!

– Позвольте усомниться, ваше сиятельство… – возразил Ермолов, уже готовый на дерзкий ответ.

Он непримиримо и твердо поглядел прямо в лицо временщика и осекся: Аракчеев смеялся. От непривычно добродушного смеха тряслось все его крупное пористое лицо с красным носом, прыгал шейный Аннинский крест. Продолжая смеяться, Аракчеев приблизился к Ермолову и погладил рукав его мундира:

– У вас нет нашивок, пожалованных вашей конно-артиллерийской роте его величеством!

Решив, что Ермолов приобрел в армии такую славу и известность, что чинить ему препятствия уже небезопасно, Аракчеев сменил гнев на милость, расхвалил его Александру Павловичу, а затем и сам представил императору. Впрочем, Александр I давно уже обратил внимание на талантливого артиллерийского офицера, о котором с великой похвалой отозвался после Аустерлица генерал-лейтенант Уваров, а после похода 1806-1807 годов – сам король прусский. Император ответил тогда Фридриху Вильгельму: «Я уже знаю его…» Нашивки на мундир конно-артиллерийской роте Ермолова были знаком особого отличия, равно как и деньги для награждения нижних чинов, отмеченных за храбрость, – первый пример подобной награды в русской армии.

Находясь на отдыхе у родителей, в Орле, Ермолов получил известие о долгожданном производстве в генерал-майоры и назначении инспектором конно-артиллерийских рот с прибавлением к жалованью двух тысяч рублей.

В этом новом звании отправился он в 1809 году для осмотра конной артиллерии в Молдавской армии под начальством Прозоровского.

Вскоре вспыхнула короткая война между Францией и Австрийской империей. Успехи Наполеона были так же быстры, как и при прежних его походах, и он занял Вену. Во исполнение союзнических обязательств перед Францией русские вступили в Галицию, но не столь поспешно, как того требовал Наполеон. Ермолов был назначен начальником отряда резервных войск в количестве четырнадцать тысяч человек в губерниях Волынской и Подольской.

Военный министр Аракчеев дал повеление занять границы обеих этих губерний, так как шляхта, уводя с собой большое число людей и лошадей, переходила в герцогство Варшавское, где формировалась польская армия. Ермолову предоставлена была власть арестовывать перебежчиков и, невзирая на их положение, отсылать в Киев для препровождения далее в Оренбург и Сибирь. Уже тогда проявилась одна особенность Ермолова-администратора. Он не останавливался перед самыми крутыми мерами в отношении злостных нарушителей порядка, но стремился избегать массовых репрессий. Алексей Петрович приказал захваченных при переходе границы отпускать, ограничившись внушением, зато тех, кто стоял во главе больших вооруженных партий, строго наказывал. «Я употребил строгие весьма меры, – рассуждал Ермолов, – но сосланных не было…»

3

Приходилось мотаться по глухим углам, производя дознания и разбирая провинности шляхты. Вот и поездка в местечко Жванец на южной окраине Подольской губернии, у границы с Австрией, представлялась очередным пустячным делом. Бричка тащилась дурными дорогами, в непролазной грязи, и генерал-майор изрядно подустал.

Расположился в двух комнатах богатого фактора, Ксенофонт-Федул запалил свечи, и Ермолов погрузился в чтение бумаг, дабы подготовиться к завтрашнему дознанию. Странная задумчивость вдруг охватила его. Он набил трубку, но забыл закурить и предался воспоминаниям, размышляя о своей судьбе.

Внезапно сильное дуновение поколебало пламя свечей. Ермолов поднял глаза. Посреди комнаты стоял старик с большой головой, покрытой совершенно белыми волосами, одетый в казинетовый сюртук и синие шаровары.

– Открой чернильницу да обмакни перо, – низким голосом приказал старик. – Бумага перед тобой…

Словно в оцепенении, Ермолов повиновался.

– Итак, записывай, – повелел старик. – «Подлинная биография. Писал генерал от инфантерии Ермолов…»

«Почему? – изумился Алексей Петрович. – Какой генерал от инфантерии? Ведь я всего лишь…» Но старец продолжал диктовать:

– «Июля 1-го числа 1812 года высочайшим указом назначен начальником штаба 1-й Западной армии…»