Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов) - Михайлов Олег Николаевич - Страница 33

5

Целью Беннигсена было соединение с прусским корпусом Лестока и защита Кенигсберга; задачей Наполеона – разгром русских, если они примут бой.

Русская армия примыкала правым крылом к селению Шмодитен, а левым – к деревне Саусгартен. Позади правого крыла армии пролегала кенигсбергская дорога, а за центром – дорога, ведущая в Россию. Четыре дивизии, имея в середине отряд Маркова, построены были в две линии – первая развернутым фронтом, вторая колоннами. Впереди стояли артиллерийские батареи. Резерв был в двух местах: позади левого крыла дивизия Каменского 2-го и за центром – Дохтурова. Конница стояла на флангах армии и в центре. Казаки, поступившие под.начало Платова, расположились в разных местах боевой черты.

Русская армия насчитывала до семидесяти восьми тысяч человек, у Наполеона под Эйлау вместе с подошедшими корпусами Даву и Нея было около восьмидесяти тысяч.

Местоположение представляло слегка холмистую равнину, примыкающую левой стороной к легким возвышенностям, господствующим над левым флангом русских. Снег покрывал землю глубоким слоем, что затрудняло перемещение артиллерии.

Наполеон сосредоточил главные силы на своем правом фланге: корпус Ожеро, кирасирская дивизия Гопульта, конная гвардия, драгунская дивизия Груши, дивизия Сент-Илера. Видя перед собой все силы русских, французский император не мог не подосадовать на судьбу, лишившую его в такой решительный день содействия корпуса Бернадота.

Между тем жестокая канонада гремела вокруг города: неприятель стремился отвлечь внимание русских на их правом фланге, чтобы затем сокрушить левый, разгром которого должен был довершить подошедший Даву. После трех часов канонады Наполеон приказал всему центру главных сил двинуться вцраво. Но в это время закрутилась метель с густым снегом, так что в двух шагах ничего не было видно. Пронзительный ветер нес снежные хлопья прямо в лицо французам, ослепляя их.

Корпус Ожеро потерял направление и, отделясь от дивизии Сент-Илера и всей кавалерии, внезапно для русских и для себя предстал посреди ничем не защищенного поля перед центральной артиллерийской батареей. Семьдесят жерл изрыгнули адом, и град картечи ударил по неприятелю. Маршал Ожеро, оба его дивизионных начальника, Дежарден и Геделе, пали, тяжело раненные. Полки Московский гренадерский, Шлиссельбургский, Владимирский, склоня штыки, немедля ринулись на врага.

Более двадцати тысяч человек с обеих сторон вонзали трехгранное острие друг в друга. Толпы валились. Около получаса не было слышно ни пушечных, ни ружейных выстрелов; раздавался только невыразимый гул, перемешанный с криками и стонами. В иных местах французы прорывались вперед, хватались за русские орудия, но мгновенно испускали дух под натиском русских прикладов и банников. Очевидцы утверждали, что подобного побоища не происходило в продолжение всей эпохи наполеоновских войн. Наконец наша взяла!

Корпус Ожеро был опрокинут и преследован русской пехотой с подоспевшей конницей Голицына. Задор достиг такой степени, что один из русских батальонов в пылу погони занесся за неприятельскую позицию и оказался у эйлауской церкви, в ста шагах от самого Наполеона.

Наполеон, решительность которого возрастала по мере умножения опасности, приказал Мюрату и Бессиеру с тремя дивизиями и конной гвардией ударить по гнавшимся при криках «ура!» русским войскам. Необходимо было спасти хотя бы часть корпуса Ожеро и остановить общий натиск противника. Более шестидесяти французских эскадронов обскакали справа бежавший в панике свой корпус и понеслись на русских, размахивая палашами. Загудело поле, и вихрь, взрываемый двенадцатью тысячами всадников, поднялся и взвился из-под копыт, как из громовой тучи. Сам Мюрат в своем опереточном костюме, с саблею наголо, летел в середину сечи.

Пушечный, ружейный огонь и штыки, подставленные русской пехотой, не остановили противника. Французская кавалерия прорвала первую линию и достигла второй. Но вторая линия и резерв устояли и плотным ружейным и батарейным огнем обратили французов вспять.

В этом приливе и отливе боя дивизионные генералы Гопульт, Далман, Корбино были убиты. Весь корпус Ожеро, три кавалерийские дивизии и конная гвардия разгромлены. Шесть орлов досталось русским.

Еще одно решающее усилие – и сражение было бы выиграно. Но русские войска, атаковавшие неприятеля, были остановлены и отведены в состав главных сил армии. Этим воспользовались французы, которые, получив подкрепление, снова пошли в атаку.

Около часу пополудни на гребне высот замелькало несколько отдельных всадников. За ними показались отряды конницы, колонны пехоты и артиллерии. Горизонт зачернел. Холмы Саусгартена, дотоле безмолвные, сверкнули, оклубились дымом.

Беннигсен понял, что его левый фланг не выдержит натиска. Слабый отряд Багговута все более подавался к центру. Даву, оттеснив его за лес, занял высоты Саусгартена и поставил на них батарею крупнокалиберных пушек. Перекрестный огонь французских батарей взрывал поле битвы и все, что на нем находилось. Обломки ружей, щепы лафетов, кивера, каски летели в воздухе, все трещало и рушилось…

В это время из резерва прискакал Ермолов с тридцатью шестью конными орудиями.

Командовавший центром генерал-лейтенант Остен-Сакен в волнении говорил начальствовавшему над левым флангом графу Остерману-Толстому и начальнику его кавалерии Палену, видя всю армию почти уже обойденной:

– Беннигсен исчез… Я остаюсь старшим… Надобно для всеобщего спасения отступить!..

Храбрый Остерман-Толстой покачал головою, слыша предложение, вырвавшееся в минуту огорчения и досады. Увидев подъехавшего Ермолова, он безмолвно махнул ему рукой влево. Этот жест полковник и должен был принять за направление. Мигом поскакав назад, Ермолов присоединил к своим орудиям еще одну роту конной артиллерии и, не мешкая, повел их на левое крыло русских войск. Алексей Петрович не знал толком ничего: с каким намерением начальства он туда отправляется? кого там найдет? к кому поступит под команду?

Русские войска образовали почти прямой угол, стоя под перекрестными выстрелами Наполеона и Даву. Ермолов увидел перед собою обширное поле на оконечности левого фланга, где слабые остатки войск едва держались.

– Сняться с передков! К бою! В картечь! – приказал он.

Едва первые орудия открыли картечную стрельбу, французы пришли в замешательство.

– Капитан Горский! – зычно, чтобы слышали все, провозгласил Ермолов. – Прикажи отослать назад передки орудий и всех лошадей, начиная с моей! Об отступлении не может быть и мысли!..

Дружное «ура!» батарейцев покрыло его слова. Потеснив пехоту неприятеля из Ауклапена, Ермолов начал обстрел батареи, установленной на высотах Саусгартена. Через некоторое время прибыл юный генерал Кутайсов, командовавший артиллерией правого крыла армии. Так как Ермолов не находился под его начальством, Кутайсов не мешался в его распоряжения. Целых два часа Ермолов огнем сдерживал напор корпуса Даву, что дало возможность Остен-Сакену и Остерману-Толстому перегруппировать войска и подтянуть резервы.

Как только напор французской артиллерии ослабел, Ермолов приказал солдатам двигать пушки всякий раз, когда батарея окутывалась дымом, и подошел почти под выстрелы. Все свое внимание он обращал на дорогу, лежащую у подошвы возвышенности. Французы пытались провести свою пехоту именно по этой дороге, так как глубокий снег мешал им обойти стороной. Но всякий раз картечными выстрелами Ермолов обращал противника назад с большим уроном.

В это время отступавший левый фланг русской армии окончательно устроился, а резерв его отправился на подкрепление прусскому корпусу. Общая атака была произведена с превосходным мужеством. Лес был очищен огнестрельным и холодным оружием. Если бы теперь Беннигсен двинул вперед центр армии, с Наполеоном случилось бы то же самое, что с союзниками под Аустерлицем. Но войска остались стоять на месте. Напору Лестока содействовала лишь собственная его артиллерия, бившая в лицо войскам Даву и Сент-Илера, и батареи Ермолова, низавшие продольными выстрелами линию французов по всему протяжению, от левого до правого их фланга. Этот сосредоточенный огонь довершил, однако, дело.