Байки с Лубянки - Михайлов Александр - Страница 2

Хохотали мы потом, глядя на тонны чугунных вождей. А для себя я вывод сделал: не лезь к начальству с глупостями, когда серьезные вещи решаются.

Это вам, товарищ генерал!

Однажды был я в областном управлении КГБ в командировке. Решили все вопросы и пошли обедать. Идем мы по коридору втроем—я, мой коллега Сергей Михайлович и начальник местного управления генерал-майор.

Вдруг перед нами распахивается дверь и вылетает заполошный опер. Сразу видно, в кабинете случился жаркий разговор. Опер в сердцах сплюнул на пол:

— Мудак! — и налетел на Сергея Михайловича.

Мы так и остолбенели.

— Это вы мне, молодой человек? — вскинул брови Сергей Михайлович.

— Что вы, товарищ полковник, не вам… — растерялся опер.

— А, это вам, товарищ генерал! — кивнул головой своему спутнику Сергей Михайлович, успокоился и пошел дальше по коридору.

Кавказский стол

В КГБ Кабардино-Балкарии приехали для обмена опытом бойцы австрийского антитеррористического подразделения «Кобра».

Солидные, крепкие, как и подобает бойцам спецназа. Целый день они показывали чудеса своей подготовки. И все бы ничего, да только по-русски — ни гугу. Ну, просто ни словечка.

— Это поправимо, — решили чекисты. —

Наутро заговорят как миленькие.

Подмигнули друг другу и широкоплечих австрийцев пригласили за стол. Что такое кавказский стол, рассказывать не надо. Не каждый тренированный боец доживет до середины стола. Нормальные люди месяц к таким столам готовятся. А тут хоть и грозная «Кобра», да без этой специфической подготовки.

Гульнули вовсю, со знаменитым русским размахом.

Утром чекисты пошли посмотреть результат своего эксперимента.

Заходят в комнату к одному австрийцу.

Толкают:

— Эй, геноссе, подъем! А он, не открывая глаз, шарит рукой по тумбочке в поисках стакана и вдруг отвечает на хорошем русском языке:

— За нас, за вас, за Северный Кавказ!

Верно говорится в старом анекдоте, что у чекистов и мумии говорят.

Легенда о младшем почтальоне

Давно это было. Во времена тоталитаризма и разных социальных экспериментов, связанных с сервисом.

На Лубянке готовились к проведению серии обысков. И как положено, накануне собрали всех участников — прокуроров, следователей, оперов. Разбили всех на группы, раздали постановления на производство обысков и выемок, время начала операции определили: в семь часов утра.

Договорились встретиться на Лубянке утром в шесть часов.

Зима была снежная, заносы. А один наш опер в Одинцове жил. Ну и случилось так, что электричка сильно опоздала.

Короче, приезжает коллега на Белорусский вокзал в семь пятнадцать и голову ломает: «Куда ехать? На Лубянку? Да там, небось, уже никого нет. Начальникам не объяснишь опоздание, претензии у них будут не к министру МПС, а ко мне. Так что по башке получу обязательно. А что, если сразу в адрес? Опоздаю, может, чуть-чуть, да ребята без меня там шмон начнут, не страшно!»

Короче, отправился опер в адрес, к клиенту. Если бы он знал, чем это решение обернется!

Надо сказать, что клиент достался редкий, ну, забулдыга натуральный, хоть и человек с положением в обществе, вроде бы серьезный. Во всяком случае, преступление совершил крупное, государственный секрет врагам открыл.

Этот объект накануне что-то отмечал в «Метрополе», может, гонорар свой предательский пропивал, только всю ночь без меры предавался возлияниям и лег спать около пяти утра.

В общем, спит, а тут звонок, человек с Лубянки прикатил, жаждет встречи с коллегами, которые, по расчетам нашего чекиста, уже вовсю обыск и выемку проводят.

Вот тут-то нашему оперу судьба подставила подножку…

В то утро на Лубянке случилась жуткая суматоха. Не помню, что произошло, но, когда наш чекист звонил в дверь спящего клиента, бригада еще и не выезжала. То ли печать забыли, то ли фамилию в постановлении перепутали…

Итак, все бегают, ругаются, начальство рычит — обстановочка еще та!

А наш опоздавший опер, не подозревая худого, уже на кнопку звонка давит и давит, уверен, что опергруппа уже давно тут делом занимается.

Но дверь почему-то не открывается, и чекист уже не знает, что делать. Пришла мысль: « Наверное, хозяина повязали и в Лефортовский изолятор отвезли. Опоздал я бездарно! Эх, пропала моя головушка!»

Уже собрался уходить, да вдруг за дверью послышались шорохи, шарканье шагов, глухое покашливание, вопрос: — Кто тут? Автоматически последовал классический ответ:

— Почта!

Замок отомкнулся, дверь открылась. Чекист остолбенел. Если бы он увидал кикимору болотную, то поразился бы меньше.

На пороге стоял красочный персонаж: рожа небритая, майка задом наперед надета, трусы семейные в звездочку до колен, алкогольный запах в ноздрю шибает.

— Чего тебе? — дыхнула рожа перегаром. — Чего людям спать не даешь?

Опер тут же понял, что «наших нету». Форс-мажор полный. Вляпался по уши, но отступать некуда. Надо как-то выкручиваться.

Выдавил из себя:

— Вы товарищ Иванов будете?

— Ну, Иванов я. А ты кто? — спрашивает клиент. А сам вид имеет дикий, не поймет, на том он свете или еще на этом.

— Кто — я?

— Ну, ну, кто ты и чего приперся?

Закрутились мысли в голове, помогла профессиональная смекалка, осенило опера: мужик в таком состоянии, что всему поверит. К примеру, скажи: присудили тебе Нобелевскую премию и сейчас мешок с валютой привезут, — поверит!

Эта мысль согрела опера, сообщила смелость мысли, отправила в творческий полет. У него созрел план беседы.

— Почтальон я, — повторяет опер. — К вам, дорогой товарищ Иванов, пришел. С новостями, так сказать. — А сам лихорадочно думает, как дальше лепить горбатого и что говорить.

Хозяин головой помотал, чтобы мозги на место поставить, и рукой махнул:

— А, с новостями! Ну, почтальон, тогда проходи сюда, на кухню! Садись на табуретку. Только на хрена мне твои новости, лучше бы бутылку принес.

Вошел опер и продолжает лихорадочно соображать: что дальше делать?

А клиент прямо из-под крана воду хлещет. Трубы, видно, горят. Попил, вздохнул, видно, что чуток полегчало.

— Ты кто, говоришь, а? — снова спрашивает ничего не соображающий клиент.

— Почтальон, — стойко держится легенды опер. Уходить теперь нельзя, к телефону хозяина подпускать — тоже нельзя. Короче, «всех впускать, никого не выпускать». Трудное положение!

Клиент вдруг плачущим голосом говорит:

— Почтальон, дорогой человек! Сбегай за бутылкой, а? Держи червонец, сдачу себе возьми. Уж очень на душе муторно! Будь человеком, а?

— Еще одиннадцати часов нет, водку не продают, — нашелся опер.

— Ты, дорогой, с заднего хода, Клавку спроси, скажи, что от инженера Иванова пришел, она тебе вынесет. Я ей недавно мебельный гарнитур румынский доставал. Скажешь, что от меня, она тебе даст все, что захочешь.

— Никак не могу, дорогой товарищ Иванов! Я, так сказать, при исполнении и прочее.

Клиент моментально рассвирепел:

— Ну так исполняй и проваливай! Я сам в магазин сползаю, мне Клавка в любое время отпускает. А ты-то за каким хреном сюда приперся, а?

— Для вас, товарищ Иванов, есть телеграмма.

— Так давай, — протягивает руку, — и чеши отсюда!

Опер продолжает сочинять:

— Я, видите ли, всего лишь младший почтальон. У нас с этой недели, по постановлению Совета министров, новая форма обслуживания. Сначала младший почтальон приходит, предупреждает клиента, чтоб тот морально мог подготовиться. Мало ли чего в телеграмме? Может, дальний родственник денег в долг просит, а может, еще хуже — теща сообщает о своем приезде. Потом вскоре старший почтальон телеграмму приносит и под расписку торжественно вручает. Тут я иду как понятой, простите, то есть как свидетель. Это называется забота Коммунистической партии и правительства о советском человеке.