Элвис Пресли: Реванш Юга - Даншен Себастьян - Страница 22

Любовь к манежу сочеталась с нескрываемым равнодушием к школе, к большой досаде госпожи ван Кейк, которая, стремясь обеспечить своим детям положение в обществе, поместила их в католический пансион. Привыкнув прогуливать уроки, будущий импресарио Элвиса пускался во все тяжкие и старался всеми способами раздобыть карманные деньги исключительно из удовольствия обирать себе подобных. Вступив в мир труда уже в четырнадцать лет, он и там проявил себя не с лучшей стороны и так и не смог добиться более-менее прочного положения. Его шестнадцатый день рождения почти совпал с кончиной его отца. Андреас осуществил давнюю мечту и сбежал в Роттердам, где вскоре объявился у одного из братьев своей матери. Но это был лишь промежуточный этап, и хотя юноша проявил необычное для себя усердие в среде докеров, это делалось лишь для того, чтобы лучше продумать план побега.

В 1926 году, когда Андреасу было семнадцать лет, он пробрался «зайцем» на грузовое судно, которое шло в Хобокен. Этот порт вблизи Нью-Йорка на реке Гудзон напротив Манхэттена обязан своим названием предместью Антверпена. В Хобокене жила крупная фламандская диаспора, и ван Кейк сумел набиться в постояльцы в одну семью. Он ничего не мог поделать со своим хроническим непостоянством и через полтора года вернулся в Бреду, пока не подвернулась новая возможность сесть на корабль.

Судно, увозившее его весной 1929 года в Новый Свет, на сей раз высадило его на Кюрасао, самом большом острове Антильского архипелага, принадлежащего Нидерландам, напротив Венесуэлы. В США вовсю действовал «сухой закон», и каботажников, занимавшихся контрабандой рома, было пруд пруди, что позволило Андреасу переселиться в Северную Америку, в Мобайл — порт в Алабаме на берегах Мексиканского залива. Нелегальный мигрант выбрал не самое лучшее время: название «безумные годы» как нельзя лучше подходило концу третьего десятилетия, экономика погрузилась в глубокий кризис вслед за крахом Уолл-стрит. Спасением для ван Кейка стало вступление в американскую армию — в те времена там особо не интересовались происхождением новобранцев.

А новобранец встретил тем более радушный прием со стороны военного начальства, что без разговоров согласился отправиться служить на Гавайи — архипелаг в Полинезии, защищавший Америку со стороны Тихого океана и присоединенный к США в конце XIX века. Добровольцы, выражавшие желание отправиться так далеко, были редки, но расставание с семьей вовсе не составляло проблемы для молодого голландца, который отныне назывался Андре. Он очутился под Пёрл-Харбором в составе 64-й бригады береговой артиллерии.

Только благодаря американской армии госпожа ван Кейк получала редкие весточки от своего блудного сына в начале тридцатых годов. Чтобы угодить военному начальству, трепетно относившемуся к семейным ценностям, Андре строил из себя примерного сына и каждый месяц переводил матери пять долларов. Одновременно с ним на Гавайях служил капитан по имени Томас Паркер; то ли из привязанности, то ли, напротив, в насмешку, но именно под этим именем ван Кейк вернулся на гражданку, демобилизовавшись в 1932 году в Пенсаколе во Флориде, на границе со штатом Алабама.

Флорида была традиционным зимним пристанищем бродяг всякого рода, бежавших от сурового климата северных штатов. К ним относились бродячие группы блюза, госпела и кантри, владельцы ярмарочных балаганов и циркачи, чинившие свои шапито или фургончики и репетировавшие новые номера под солнцем Флориды. В этом мире отщепенцев, среди бородатых женщин, карликов, людей-аквариумов, метателей ножей, заклинателей змей и сиамских близнецов, прекрасно показанном Тодом Браунингом в фильме «Уродцы» в том же 1932 году, новоиспеченный Том Паркер нашел свое место, соответствующее его особенностям.

Главным ярмарочным аттракционом в стране были «Ройал Американ Шоуз». Повинуясь указаниям директора Карла Дж. Седлмейра, эти развлечения опирались на достижения технического прогресса, завлекая публику зрелищными аттракционами, жемчужиной которых было «чертово колесо», а также зенитными прожекторами, приобретенными у военных, благодаря которым луна-парк заявлял о своем существовании на десятки километров. Систематическая модернизация — один из главнейших уроков, который Паркер извлечет из своего пребывания в мире балаганов. Продавая яблоки в карамели, он изучал изнанку профессии, построенной на сомнительных коммерческих приемах.

Его развитое воображение пришлось как нельзя кстати. Не довольствуясь ролью сводника, обещающего благосклонность исполнительниц танца живота доверчивым зевакам, он разработал куда более тонкие «номера». Например, грандиозные свадьбы на верху «чертова колеса», разыгранные вместе с партнершей и пособником, наряженным пастором и с фальшивой библией в руках; растроганная публика не задумываясь раскошеливалась в пользу мнимых новобрачных, которые возобновляли эту операцию на каждом этапе своих странствий.

Паркер стал также бессовестным изобретателем номера «танцующие курицы»: несчастных птиц помещали в клетку, пол которой, прикрытый соломой, на самом деле был электроплиткой; когда вступала музыка, Паркер включал плитку, и куры, кудахтая, задирали ноги. Еще одна уловка: двадцатипятицентовик, припаянный к кольцу, которое он носил на безымянном пальце: давая сдачу потенциальному «лоху», будущий полковник раскрывал ладонь и показывал четвертак посреди мелочи, обманывая доверчивого клиента, который ссыпал мелочь в карман, не подозревая, что самая крупная монета осталась на кольце.

Этим его изобретательность не исчерпывалась. Во время представлений в шапито всегда был антракт, и Паркер этим пользовался, тайком собирая программки, которыми зрители помечали свои места, чтобы продать их перед следующим сеансом. Наименее наивные пытались жаловаться, но ярмарочная публика умело приобретала симпатии властей, бесплатно катая их на аттракционах.

Такого же взаимопонимания удавалось достигнуть с прессой, развившей бурную деятельность в сельской Америке времен Великой депрессии. Наряду с афишами и пестрыми рекламными листовками, раздаваемыми прохожим, поддержка журналистов и местных радиоведущих была гарантом успеха любого зрелищного предприятия, и Паркер не позабудет этот урок, когда придется выставлять в лучшем свете самый удачный аттракцион в его карьере — Элвиса Пресли.

Дожидаясь своего звездного часа, Том жил в ритме «Ройал Американ Шоуз». Сезон неизменно заканчивался в Шревепорте, и тогда он отправлялся в Тампу во Флориде, где устроил свои зимние квартиры. Предоставленный самому себе в «мертвый сезон», он разрабатывал новые изобретения (пара безработных, выставленных в витрине магазина постельного белья, человек, похороненный заживо, на которого можно посмотреть в глазок за несколько центов) и придумал себе безупречное прикрытие, женившись.

По мнению всех, кто имел с ним дело, Паркер не испытывал никакого влечения к противоположному полу; его даже охотно подозревали в гомосексуализме, навлекшем на него безоговорочное осуждение тогдашнего пуританского общества. Лучшим способом пресечь эти слухи было найти себе жену, что он и сделал в 1935 году на выставке-ярмарке в Тампе. Мари Мотт была там распорядительницей на стенде сигар «Гав-А-Тампа»; она была на год старше Паркера, уже успела дважды побывать замужем и родить сына, что делало ее легкой добычей для торговца карамельками. Он стал жить вместе с ней, позабыв, судя по всему, оформить их отношения по закону — вероятно, чтобы не раскрылось его нелегальное положение.

Сделавшись опорой семьи, Том Паркер покинул в 1938 году «Ройал Американ» и стал вести оседлый образ жизни. В ожидании лучшего он приторговывал полуэротическими фотографиями привлекательных девушек. Встреча с певцом Джином Остином открыла перед ним новые перспективы. Уроженец Техаса, Остин еще подростком вступил в американскую армию и участвовал вместе с ней в походах против Панчо Вилья, потом в Первой мировой войне, а после прошел творческую школу в мюзик-холлах и стал суперзвездой пластинок во второй половине двадцатых годов. «Голос Юга» добился славы, выпустив внушительную серию хитов: «Да, сэр! Это моя девушка», «Сегодня ты принадлежишь мне», а также «Рамону», облетевшую весь мир, и «Синее небо», которое вместе с «Белым Рождеством» оставалось самой продаваемой пластинкой в истории грамзаписи вплоть до появления Пресли.