Дар Змеи - Кобербёль Лине - Страница 4

— Да уж, приветливым его не назовешь, — согласилась Роза и хихикнула. — Он ведь упустил хорошее местечко. Так что ему и впрямь не от чего было радоваться… Определенно, он не пришел в восторг! — прыснув, сказала Роза. — И, по правде говоря, так ему и надо!

Я не знаю, почему ничего не сказала ей. Может, потому, что матушка казалась такой веселой и мне не хотелось ее огорчать. Но сдается, что за этим скрывалось нечто большее. Мне чудилось, будто я по-прежнему ощущаю его руки на щеках, его грубые и теплые ладони.

И будто вижу его черные как смоль волосы и бороду. А глаза чужака, что так глубоко заглядывали в мои, были зелеными. Точь-в-точь как мои собственные…

— Видела ты хотя бы тень Нико? — спросил Каллан.

— Не-а, — ответила я. — Может, он еще не явился на ярмарку.

Герои и монстры

Нико сам отыскал нас. Настал вечер, мы как раз упаковывали палатку и уже начали подумывать об ужине. Во всяком случае, мой живот…

— Удачный выдался денек! — сказала довольная Роза. — Эх! Взяла бы я с собой каких ни на есть деревяшек, так навырезала бы еще много зверья. Они расходятся как свежий хлеб.

— Может, тебе брать чуть дороже за тех, что остались?

Роза заколебалась.

— Кто его знает! Мне по душе, когда люди могут их купить. Да и вырезать их ничего не стоит.

«Да, ничего, кроме работы, — подумала я. — Ничего, кроме фантазии, чудного дара и ловкости пальцев, да еще терпения, а это, пожалуй, тоже чего-нибудь да стоит».

Но как бы там ни было, Роза об этом не думала, она только радовалась, что людям хочется тех вещичек, что делала она сама, да еще в придачу они согласны денежки платить…

— А вот и он! — вдруг сказала моя младшая сестренка Мелли, указывая пальчиком. — Вот и Нико!

Да, это был он! Он легко протиснулся сквозь толпу, и люди расступались перед ним, сами не ведая почему. И это было как-то чудно, ведь он носил теперь такую же одежду, как и все остальные. И ничего особенно благородного в его рубашке и шерстяном жилете не было. И все же… Да, это так, видно было, что он не какой-то там заурядный, простой бонд из Высокогорья.

Я не знаю, рождаются ли княжьи сыны совсем другими, но кричат они во младенчестве, пачкают пеленки и спят, пожалуй, как и все прочие сосунки. Но, может, они научаются вести себя иначе, когда становятся старше. По-другому ходят, стоят и разговаривают. Во всяком случае, это заметно. И не только по их одежде.

После того как мы явились сюда, в горы, Нико отрастил бороду. Большинство высокогорцев носили бороду, и он, верно, тоже подумал, что так будет чуточку труднее его узнать. Но по мне, так чтобы стать неузнаваемым, требовалось куда больше.

— Добрый вечер, мадама, — поздоровался он с моей матерью.

— Добрый вечер. Девочки, а где Каллан?

— Наверху, пошел за Кречетом, — ответила я. — На сегодня мы закончили и уже все складываем.

— Торговля шла хорошо? — спросил он.

Я кивнула:

— Мы распродали все зелья и снадобья, а Роза — большую часть своих фигурок.

Он взял маленькую собачку и подбросил.

— Очень красивые! — похвалил он. — Сколько ты берешь за них?

— По скиллингу за самых маленьких и по два скиллинга за других, — пробормотала Роза, зардевшись от похвалы Нико.

Нико нахмурил брови.

— А ты не продешевила? — спросил он. — Я уверен, ты можешь выторговать за них больше!

— Да, но людям эта цена впору, — сорвалось с губ Розы. — По мне, так Нико не привычен к…

— Не привычен к чему? — спросил Нико, вдруг застыв на месте.

Роза съежилась и заметно пожалела, что вообще открыла рот.

— Ни к чему, — пробормотала она.

— Нет, ты скажешь! К чему это я не привычен?

— Не привычен думать, что сколько стоит, — прошептала Роза.

Нико очень заботливо и осторожно отставил в сторону маленькую фигурку собачки.

— Ты права, — произнес он голосом, пробирающим насквозь, до мозга костей. — За таких, как я, у нас всегда платят другие.

Круто повернувшись, он зашагал обратно, и снова показалось, будто толпа невольно расступается перед ним.

— Погоди! — закричала я, отставив в сторону мешочки с травами. — Нико, подожди меня!..

— Не хлопочи из-за меня, — холодно сказал он, продолжая свой путь. — Вообще-то, купить себе кружку пива я могу сам, самостоятельно!

В полумраке и людской толчее он уже почти исчез из виду.

«Черт побери, — подумала я. — Мы ведь посулили Местеру Маунусу…»

— Матушка! Матушка, можно мне пойти с ним?

— Да, — разрешила мама, провожая взглядом темную голову Нико. — Пожалуй, лучше всего сделать это тебе.

Я чуть не ползком пробивалась сквозь толпу следом за Нико, но ноги у него были куда длиннее моих, догнать его было очень трудно.

Мне удалось это лишь наверху, на следующей ярмарочной улице; он остановился перед лавчонкой, где торговали пивом и кое-чем покрепче. Нерешительно постояв, Нико вытащил из кармана скиллинг, но все еще не положил его на прилавок.

Я подошла к нему.

— Нико, не хочешь ли подняться со мной к палатке и поужинать со всеми?

Он резко повернулся ко мне. Он, ясное дело, не рассчитывал, что я пойду за ним. Быстро взглянув на меня, он уставился в землю. Это опечалило меня.

— Можешь спокойно глядеть на меня, — тихо сказала я. — Я больше не опасна.

Я почувствовала, как слезы жгут уголки глаз. Довольно того, что глаза Пробуждающей Совесть заставляют тебя ощущать свое одиночество, но как-то странно и словно бы непривычно, если этой силы больше нет. Будто я больше не была настоящей дочерью своей матери. И будто бы я больше не была сама собой. Мама сказала, что дар этот может вернуться снова, что силы Пробуждающей Совесть лишь притаились, и порой бывает, что мелькнет какой-то проблеск, как нынче при встрече с мужланом в кожаном фартуке. Но чаще всего ничего не случалось, когда я смотрела на людей.

— Дина… — Он коснулся пальцами моей щеки так легко, что я почувствовала лишь мимолетное тепло его руки. — Это печалит тебя? Ведь, должно быть, чудесно смотреть на других людей, не выворачивая наизнанку самые мрачные тайны их душ.

— Не знаю, — ответила я.

— У тебя появилась возможность быть обыкновенной, — проговорил он. — Ты даже не подозреваешь, как я тебе завидую.

Я не ощущала себя обыкновенной. Я ощущала себя сломленной, разбитой на куски…

— Пожалуй, уже слишком поздно, — сказала я. — Не уверена, что могу быть обыкновенной. Я вроде никогда этому не училась.

— Тогда меж тобой и мной больше общего, чем я думал, — мрачно вымолвил он.

— О чем ты?

— Если б я мог выбирать, то, полагаю, хотел бы быть… ну, сыном конюха. Или купца. Или плотника.

— Ты говоришь так только потому, что никогда не ходил вечно голодным на исходе зимы, когда есть нечего.

— Я ведь не говорю, что хочу жить в бедности! Или голодать! Или мерзнуть! Но всю мою жизнь все кругом рассуждали, каким я был или каким мне следует быть. В детстве мне запрещали играть с детьми стражников — ведь я был княжьим сыном. Я хотел обучаться мастерству горшечника или резчика по дереву, но нет, мне вместо этого непременно нужно было брать уроки фехтования. А когда я не пожелал больше этим заниматься, когда я зашвырнул свой меч, то… Но ты ведь это знаешь…

Да! Я знала это. Его отец поколотил Нико. Каждый раз он колотил все сильнее и сильнее, повторяя злобным шепотом: «Настоящий муж ничто без своего меча». Но Нико не хотел больше заниматься фехтованием, сколько бы ни бил его отец.

— А когда позднее… Когда случилось это… с отцом, Аделой и Бианом… Когда их убили, все решили, что это моих рук дело, а многие еще до сих пор в это верят. Для них я — Монстр Никодемус, и они, ничуть не колеблясь, убили бы меня, а потом похвалялись бы этим. Когда я сидел в подземной темнице крепости Дунарк, кое-кто спускался вниз только ради того, чтобы плюнуть мне в лицо… Люди, которых я знал, люди, с которыми я рос…

— Но теперь так думают далеко не все! Предводитель не верит этому, и вдова тоже, да и все, кто их окружает, их единомышленники. Ведь там, в Низовье, в Дунарке, были люди, что сопротивлялись Дракану по мере своих сил, сопротивлялись тайно! Это правда!