Вокзал потерянных снов - Мьевиль Чайна - Страница 40

Это был филин.

Он метнулся в раскрытое окно и полетел на восток, туда, где небо было темнее, в леса у Железной бухты. На почти неподвижных крыльях он проскользнул между Ребер.

Его побег стал сигналом. Сразу взметнулся ураган машущих крыльев.

Соколы, бабочки, рукокрылые, асписы, слепни, попугаи, жуки, сороки, высокогорные птицы, ночные, дневные и сумеречные жители с шумом вылетели из окна Айзека, словно мерцающий взрыв всех цветов и оттенков. Солнце уже скрылось по другую сторону здания склада. И только свет уличных фонарей и отблески заката в грязной речной воде выхватывали из темноты вихри перьев, пуха и хитиновых чешуек.

Айзек наслаждался великолепием этого зрелища. У него перехватило дух, словно он любовался великим произведением искусства. Некоторое время он оглядывался в поисках камеры, но потом снова повернулся к окну и стал просто смотреть.

Тысячи силуэтов клубились в воздухе над его домом-складом. Сперва крылатые бесцельно кружили все вместе, но затем, ощутив потоки воздуха, разлетелись прочь. Некоторые полетели вслед за ветром. Другие, борясь с его порывами, закружили над городом. Покой этого первого беспорядочного момента был нарушен. Асписы с узкими львиными мордами с налету врезались в рой сбитых с толку насекомых, с хрустом смыкая челюсти на их жирных тельцах. Ястребы били голубей, галок, канареек. Змеи-стрекозы вгрызались в горячие тела своих жертв.

Способы полета выпущенных на свободу тварей были и столь же разнообразны, как и их очертания в небе. Одна из теней хаотически носилась вокруг уличного фонаря, не в силах противостоять свету: это был ночной мотылек. Другая с величественной легкостью поднялась ввысь и, описав дугу, исчезла в ночи – какая-то хищная птица. А вот еще одна на мгновение раскрыла крылья, словно цветок – лепестки, а затем вся сжалась и стремительно унеслась прочь, оставляя позади бесцветный вихрь; это был один из мелких ветряных полипов.

Выбившиеся из сил и умирающие твари сыпались с неба; тихо стучала падающая плоть. Айзек подумал, что земля внизу, наверное, уже окрасилась кровью и ихором. Было слышно, как Ржавчина с тихими всплесками поглощает свои жертвы. Но жизнь все же преобладала над смертью. Еще несколько дней или несколько недель, размышлял Айзек, небо над Нью-Кробюзоном будет более пестрым, чем обычно.

Айзек облегченно вздохнул. Он огляделся вокруг, а затем подбежал к немногим оставшимся коробкам с коконами, яйцами и личинками. Подпихнул их к окну, оставив нетронутой только большую разноцветную гусеницу.

Айзек набирал целые пригоршни яиц и швырял их в окно вслед улетающим крылатым тварям. Затем выбросил гусениц, которые, извиваясь и складываясь пополам, падали на мостовую. Он встряхнул клетки, где с сухим шорохом перекатывались маленькие коконы, и вывалил их в окно. Потом опростал резервуар с водяными личинками. Для этих малюток освобождение было жестоким испытанием: несколько секунд свободы и стремительного напора ветра.

Наконец, когда внизу исчезла последняя маленькая фигурка, Айзек закрыл окно и обернулся, чтобы еще раз осмотреть склад. Вдруг он услышал слабое жужжание крыльев и увидел, как несколько летучих кружат вокруг ламп. Аспис, горстка мотыльков или бабочек и парочка мелких птичек. «Что ж, эти либо сами выберутся, либо долго не протянут, и я вымету их, когда сдохнут».

Пол под окном был усыпан слабой мелюзгой, которая пала, так и не успев взлететь. Некоторые были уже мертвы. Большинство же еле ползало взад-вперед. Айзек принялся их убирать.

– У тебя то преимущество, что ты: а) весьма красивый и б) весьма интересный экземпляр, приятель, – сказал он огромной больной личинке. – Нет, нет, не благодари меня. Просто считай, что я филантроп. К тому же я никак не могу понять, почему ты не ешь. Я надеюсь на тебя, – сказал он, выкидывая на улицу полный совок кишащих тел. – Не знаю, сможешь ли ты протянуть хотя бы ночь, но, черт подери, ты вызвал во мне жалость и любопытство, и я сделаю еще одну, последнюю попытку тебя спасти.

Вдруг все содрогнулось от стука. Дверь склада настежь распахнулась.

– Гримнебулин!

Это был Ягарек. Гаруда стоял в полумраке, расставив ноги, а руки сжимали полы плаща. Выступающие острия его фальшивых деревянных крыльев неправдоподобно качались из стороны в сторону. Крылья были плохо привязаны. Айзек перегнулся через перила и удивленно нахмурился.

– Ягарек?

– Ты покинул меня, Гримнебулин?

Голос Ягарека был истерично-пронзительным, как у истязаемой птицы. Едва можно было разобрать, что он говорит. Айзек знаком попросил его успокоиться:

– Ягарек, что ты городишь?..

– Птицы, Гримнебулин, я видел птиц! Ты говорил мне, ты показывал, они были нужны для твоего исследования... Что произошло, Гримнебулин? Ты все бросил?

– Подожди... А как, черт возьми, ты мог видеть, что они улетели? Где ты был?

– У тебя на крыше, Гримнебулин. – Ягарек говорил уже спокойнее. От него веяло неимоверной печалью. – У тебя на крыше, я там сижу ночь за ночью в ожидании, что ты мне поможешь. Я видел, как ты выпустил всех этих мелких тварей. Почему ты все бросил, Гримнебулин?

Айзек жестом предложил ему подняться по лестнице.

– Яг, дружище... Святой Джаббер, не знаю даже, как начать. – Айзек уставился в потолок. – А какого хрена ты делал на моей крыше? И давно ты там ошиваешься? Черт, мог бы хоть на ночь спускаться сюда... Это же абсурд. Я это говорю не из предубеждения, но думать, что ты где-то там на крыше, пока я работаю, ем, испражняюсь или еще что-нибудь... К тому же... – Он поднял руку, предупреждая ответ Ягарека. – К тому же я вовсе не бросил твой проект.

Айзек подождал, пока смысл его слов дойдет до собеседника, пока Ягарек успокоится и вернется из той горестной бездны отчаяния, в которую он сам себя загнал.

– Я не бросил, – повторил он. – Вообще, то, что произошло, только на пользу... Думаю, мы перешли на новый этап. Черт с ним, со старым. Это направление исследования... э-э-э... не оправдало себя.

Ягарек наклонил голову. Он медленно выдохнул, и плечи его слегка дернулись.

– Не понимаю.

– Так, ладно, подойди сюда. Я кое-что тебе покажу.

Айзек подвел Ягарека к письменному столу. Он на мгновение остановился, чтобы с сожалением взглянуть на огромную гусеницу, которая лежала на боку в коробке и слабо шевелилась.

Ягарек не удостоил ее даже взглядом.

Айзек указал на многочисленные кипы бумаг, лежавшие под просроченными библиотечными книгами. Рисунки, уравнения, заметки и научные трактаты. Ягарек медленно рассматривал листы один за другим, Айзек давал пояснения.

– Посмотри на все эти наброски. Это крылья, по большей части. Итак, отправной точкой исследования является крыло. И я занимался тем, что пытался понять принцип действия этой части тела... Гаруды, живущие в Нью-Кробюзоне, для нас оказались бесполезны. Я развесил объявления в университете, но, похоже, в этом году нет студентов-гаруд. Ради науки я даже вступил в перепалку с одним гарудой... э-э-э... с вожаком общины... и это был настоящий провал. – Айзек замолчал, припоминая, а затем со вздохом вернулся к разговору: – Так что лучше будем смотреть на птичек... Однако теперь перед нами возникает совершенно новая проблема. Всякая мелочь, жужжащие насекомые, крапивники и прочие – все представляют интерес и могут быть полезны... ну ты понимаешь... в широком контексте научной работы, в изучении физики полета и всякого такого, однако прежде всего мы рассматриваем крупных особей. Пустельг, ястребов, орлов, если мне удастся их раздобыть. Потому что на этой стадии я по-прежнему мыслю аналогически. Но не думай, что я такой узколобый... Я исследую всяких там мошек не ради праздного интереса, я пытаюсь узнать, можно ли это как-то применить. Полагаю, если я пересажу тебе на спину пару крыльев летучей мыши, или мухи, или даже летательную железу ветряного полипа, ты не станешь меня за это корить? Может, это не будет слишком красиво выглядеть, зато ты сможешь летать, верно?