Хрустальный горизонт - Месснер Райнхольд - Страница 22

3 километра от отеля до города проходим пешком. У нас есть с собой старинная карта-схема, и мы прежде всего ищем Лингкор, знаменитую улицу пилигримов, которая тянется вокруг священной части города. Асфальт, бетон и гудящие грузовики соседствуют со статуями Будды и с ползущими в пыли пилигримами. Пройдя мимо банков с зарешеченными окнами и других административных зданий, которые, как безобразное жабо, окружают парящую над всем Поталу, мы попадаем в узкие улочки и вдруг оказываемся на Паркхоре, улице, кольцом опоясывающей храм Джокханг, самое священное место Тибета. Его окружают старые тибетские городские дома с резными оконными наличниками. У их стен на земле расположились со своими товарами торговцы. Ткани, обувь, шерсть, жестяная посуда. Пестрая людская толпа бредет по кругу по часовой стрелке. После вакуума, в котором мы оказались в Пекине, дух захватывает от оживленности старой Лхасы. Здесь толпятся пилигримы со всего Тибета. Высокие мужчины из мятежной провинции Кхам, с торчащими вверх косичками, перевязанными красными шерстяными лентами; тибетцы из Амдо (Кхам, Амдо – исторические области Тибета, расположенные на территории современных провинций Цинхай и Ганьсу (Амдо), Сычуань, Юньнань и восточной части Тибетского автономного района (Кхам). Племена Кхама отличались воинственностью, вплоть до образования КНР они вели полунезависимый образ жизни, принимали активное участие в антиправительственных выступлениях второй половины 1950-х гг.), которых можно узнать по их круглым шляпам; кочевники в засаленной одежде из овечьих шкур. В уличной пыли – старая женщина, ползущая по Паркхору. Когда ее лоб и защищенные деревянными дощечками руки касаются земли, она приподнимается, затем снова вытягивается во всю длину своего тела. Раньше пилигримы таким способом нередко проходили весь путь от своей деревни до Лхасы.

В Лхасе, которая была столетиями отгорожена от мира, иностранцы – все еще нечто вроде диковинных зверей. В мгновение ока мы были окружены таким тесным кольцом, что нам не хватало воздуха. Смотрим в смеющиеся глаза, едва не теряя сознание от дыма, запаха сала и мочи. Почти каждый держит у нас перед носом какой-нибудь амулет, драгоценный камень или лоскут материи, желая продать его. Я счастлив: наконец-то мы здесь.

Перед храмом Джокханг под древней засохшей ивой, увешанной молитвенными флажками, расположились пилигримы и нищие с детьми и всем своим скарбом. Запах от воскурений мешается с запахом масляных лампад. На каменных плитах перед входом в храм распластались молящиеся. Их пальцы перебирают жемчужные четки, губы шепчут молитвы. «Ом мани падме хум» («О, драгоценность в цветке лотоса»).

Торговля на рынках была запрещена вплоть до 1980 года. Теперь тибетцы снова торгуют и явно наслаждаются этой маленькой свободой. Ячье масло, зелень, спрессованный в плитки чай идут нарасхват. Множество собак дремлет под прилавками, найдя там спасение от дневного зноя. Разрешение держать собак – тоже новшество. В свое время их всех уничтожили хунвейбины, заботясь о «санитарном состоянии» города. Если вам известна любовь тибетцев к животным, вы поймете, какое страшное зло было причинено этим народу. Буддизм не приемлет убийства чего бы то ни было живого. В старой Лхасе, например, существовал такой обычай: человек, желавший искупить свои грехи, мог купить у мясника животное, предназначенное на заклание, и таким образом сохранить ему жизнь.

Парадная лестница в Потале

Тысячезальная Потала

Мы с Неной присоединяемся к цепочке пилигримов, бредущих по Паркхору. Нас убаюкивает шарканье ног, жужжание молитвенных цилиндров, запах благовоний, которые сжигают на маленьких алтарях. В толпе изредка появляется зеленая военная фуражка с красной звездой, но из-под нее, как правило, смотрит дружелюбное лицо тибетца. На Паркхоре не часто встретишь китайца. Утомленные высотой, от которой успели отвыкнуть, и массой впечатлений, возвращаемся в отель и послушно садимся за ужин. Наш переводчик Цао выхлопотал для нас разрешение посетить Поталу. Туда мы и направляемся на следующее утро. Возле самого дворца в озере женщины из старого города стирают белье, ковры, моют визжащих детей.

Проходим мимо парадной лестницы, грандиозного сооружения, поднимающегося зигзагом по наружной стене здания, и присоединяемся к нескольким кочевникам, которые преодолевают крутую извилистую тропу. Здесь между деревьями протянуты длинные веревки из ячьей шерсти, на которых колышется множество цветных молитвенных флагов. У входа нас ожидает гид – китаянка в нелепой белой панаме. Она пунктуальна. Нас неприятно поражает то, как бесцеремонно она расталкивает на крутой лестнице пилигримов, которые попадаются нам навстречу со своими масляными лампадами. Мы все время делаем попытки уйти от нее. Напрасно. Тотчас же из-за какого-нибудь угла появляется китайский служащий и задерживает нас до тех пор, пока она не подойдет. Так нас ведут в полутьме мимо сверкающих бронзовых статуй Будды, через торжественные молитвенные залы и библиотеку, все глубже внутрь этого удивительного муравейника.

Потала реставрируется

Потала имеет в длину 365 метров, в ширину 335, в высоту 109. В ней более тысячи помещений. В несвященной белой части здания раньше жили и исполняли службу высшие государственные чиновники, в семиэтажной красной части жили монахи. При тусклом свете масляных лампад они молились перед усеянными драгоценными камнями статуями Будды и Бодхисатвы – тем богатством, которым гордились даже самые бедные в стране кочевники. Мы видим статуи в искусно украшенных чортенах погребенных здесь далай-лам.

Тибетцы верят, что далай-лама – это Бодхисатва, просветитель, который, благодаря своей доброте и мудрости освобожден от случайностей нового возрождения, и вернулся в мир, чтобы спасти страдающее человечество. В то же время он является воплощением Ченрези (Не точно. Ченрези – тибетская калька санскритского имени Авалоки-тешвары, бодхисатвы, по некоторым представлениям родоначальника тибетцев и покровителя Тибета. Земным воплощением Авалокитешвары и является далай-лама), бога защитника, родоначальника и господина всех тибетцев. Когда далай-лама умирает, то Бодхисатва вселяется в новорожденного младенца. Государственный оракул и собравшиеся ламы должны отыскать его среди многих новорожденных по определенным признакам.

Наш гид ведет нас дальше мимо стенных росписей на сюжеты буддистской мифологии, по идиллическим внутренним дворикам и крутым, похожим на стремянки лестницам на крышу Поталы. Нас радует то, что мы там видим. Новая каменная кладка, все покрашено, мусор убран. Потала реставрируется. У девушек-строителей радостные лица. Может быть, они надеются, что «божественный владыка» вернется в родовое гнездо. Правительство КНР в 1978 году предложило XIV далай-ламе, находящемуся в эмиграции, вернуться на родину (XIV далай-лама, Лобсанг Тэнцзин-джамцо, родился 6 июня 1935 г. в крестьянской семье на территории современной провинции Цинхай. В марте 1959 г. бежал в Индию, в настоящее время живет в г. Дхарамсале. Первые предложения вернуться на родину были сделаны официальными лицами КНР в конце 1978 г. С 1979 г. КНР посетили несколько неофициальных делегаций тибетских эмигрантов. В 1982 и 1984 гг. состоялись переговоры между представителями правительства КНР и далай-ламы, на которых обсуждались пути решения «тибетского вопроса» и возвращения далай-ламы в КНР. Переговоры закончились безрезультатно). С тех пор в Тибете побывало три делегации от далай-ламы, чтобы на месте узнать о положении своих соотечественников. Их сообщения вынуждают «божественного владыку» повременить. Несмотря на новый курс Пекина, пройдут еще годы трудных переговоров, прежде чем тибетцы получат назад свое «драгоценное сокровище». Размышляя таким образом, смотрю на старый город и на крыши из гофрированного железа безотрадной архитектуры времен культурной революции. Ничто не может лучше передать ситуацию в Тибете, чем вид оскверненной, но все еще живой Лхасы. В отеле я пытаюсь поделиться своими впечатлениями с Цао. Он огорчен и считает, что я должен понять и точку зрения китайцев. Робко протягивает мне агитационную листовку.