Загадка Прометея - Мештерхази Лайош - Страница 31

И Приам — который до сих пор, собственно говоря, хитрил, так как желал войны в великом гневе своем именно он, а не совет старейшин, совет, напротив, его отговаривал, — Приам понял Геракла.

Ведь какие доводы приводил скудоумный совет? «Война из-за Гесионы? Но ведь Гесиона в конечном-то счете… правда, женщина она домовитая. И благочестивая, вот-вот, благочестивая. А с другой стороны, Теламон… ну, не дитя же она, в самом деле! Да, может, Гесиона обо всей этой истории… не так уж и сожалеет…» От подобных рассуждений совета кровь только пуще бросалась Приаму в голову. Никогда не следует убеждать царей, что обида, им нанесенная, не столь уж и велика. От таких доводов избави боже! Нет, нужно всячески подчеркивать обиду, доказывать, что она огромна, неслыханна, вопиюща. И только после этого воззвать к мудрости царя, его великодушию, подлинному величию и так далее и тому подобное. Такая метода применима также по отношению к начальникам, учителям, милиционерам, к любому чиновнику, восседающему за официальным столом, к работникам сферы обслуживания, словом, даже в самом развитом обществе, — по отношению ко всем, кого всеобщее демократическое равенство ставит над другими.

Итак, совет старейшин только распалял Приама. Геракл же с успехом охладил его. Однако они еще долго беседовали, пока Приам не выразил наконец своего согласия с ним и вслух.

— Вспомним о скипетре, священном знаке, который я вручил тебе по воле Зевса. Будь тем, кем ты был всегда, — мудрым отцом своего народа. И если вдруг не получишь удовлетворения через Калханта, доверь отмщение друзьям своим. Смотри, Тесей возвращается сейчас к себе в Афины, будет царствовать сам… Теламону уже недолго куражиться!

— Ты прав, сын Зевса. Я не окажу Теламону любезности, какую он ждет от меня. Человек плачет, но глаза царя остаются сухими. Греко-троянской войны не будет!

Геракл же, одолеваемый тяжкой заботой, выдохнул в ответ «аминь».

Приам был искренен, он сказал то, что чувствовал. Но при этом знал: это еще не встреча на высшем уровне. Позиции Геракла в Микенах… Н-да… да, да… «Моральная сила»… Позиция Тесея в Афинах и Афин в Элладе — дело будущего.

Приам это знал, Геракл знал тоже.

А еще Геракл знал: назавтра у Приама может быть другое настроение. Да и военная партия не замедлит сделать следующий ход.

Кому-то может показаться, будто война активна, мир пассивен; чтобы развязать войну, нужно действовать, а чтобы царил мир, можно не делать ничего, решительно ничего. Оно бы и неплохо!

В конце концов — после взаимных посещений, празднеств, жертвоприношений (в последний день Приам даже роздал награды за услуги, оказанные Трое в войне с амазонками) — троянцы и эллины, находившиеся в свите Геракла, с прохладной любезностью распрощались.

Замечу еще, что, прощаясь, Приам сказал нечто весьма умное. (Кажется, похоже на то, что в моих глазах Приам немного придурковат. Отнюдь! Гением я его не считаю — да и когда ему при полусотне сыновей и двенадцати дочерях! — но и глупцом не считаю тоже. К тому же он, малоазийский грек, знал то, чего дети Эллады не знали.) Итак — имея в виду на этот раз лишь Теламона, который был, как известно, иониец и не получил истинно микенского воспитания, — Приам бросил такую фразу:

— Бойтесь неофитов, что ратуют за Великую Элладу!

Геракл же подумал о Пелопидах. Этот род разбогател в Малой Азии, однако не поладил с хеттами и спешно перебрался назад, в родные места. А теперь он, Геракл, в сравнении с ними — ахеец второго сорта!

Естественно, войско переправилось через Геллеспонт на кораблях Приама. Даром. Что и в те времена обходилось дороже всего. От смотрителя порта, поставленного городским советом, до последнего матроса — все ожидали мзды. Трофеи-то на что! (Четыре лучшие кавказские лошади были отведены в конюшни Приама.)

Обо всем этом наши герои Прометею не рассказывали. Запутанные ведь дела, с непривычки, пожалуй, и не поймет. (Да и стыдно как-то. Вообще за Человека — стыдно.) Прометей бродил по ярмарке. Тут он все понимал. И восхищался. Не хотели спутники портить ему настроение всей этой политической грязцой. Однако за время пути из отдельных слов, фраз, обрывков беседы Прометей в общих чертах понял все-таки ситуацию в микенской Греции. А вот какое сложилось у Прометея мнение, мы знаем точно.

Чтобы Человек выжил, Прометей дал ему огонь и ремесла. Направил, если угодно, по «пуническому пути».

Так-то оно так, но в рабовладельческом обществе грабительские войны ради приобретения рабов — «отрасль народного хозяйства». То есть ремесло!

Мне кажется, Прометей мог думать только так: война в рабовладельческом обществе не умножает, а пожирает рабочую силу.

Тесей

Точно восстановить весь ход знакомства Прометея с миром людей, их беседы, взаимные расспросы я бы не мог; думаю, оно и несущественно. В конце концов, в этом маленьком опусе интерес представляет не фантазия моя, а самая действительность: Читателю важны лишь непреложные факты, проливающие свет на загадку Прометея.

Итак, непреложный факт: рано или поздно, в той или иной форме Прометей спросил: а как, собственно, люди извлекают из огня пользу? И не только спросил, но спрашивал постоянно, всех и каждого, так что со временем этот вопрос стал для него как бы стереотипом. Скорее всего, задавал он этот вопрос не прямо — дарителю неловко расспросами выуживать похвалы своему дару. Существуют для этого общепринятые обходные пути, существовали они, надо думать, и в XIII веке до нашего летосчисления. Выведывают же каким-то образом у домашнего врача, получил ли он посланную ему к рождеству корзину с дорогими заграничными винами — и не затем даже, чтобы выслушать благодарность, а просто чтобы знать, действительно ли корзина передана по назначению вечно пьяным посыльным и вообще — пришелся ли подарок кстати, можно ли на следующее рождество послать такой же. Вот и Прометей не искал благодарности, ему просто было интересно. И не без причины. То, что нынешний человек оставил далеко-далеко позади некогда разбередившее Прометееву душу голое и беспомощное существо, бог видел и сам, хотя бы по шумной богатой ярмарке, раскинувшейся на берегу Скамандра. Он видел и понимал: начало всему этому — в огне и ремеслах. Но знает ли об этом сам Человек? Он хотел услышать это своими ушами, четко и ясно сформулированное. Случаев подходящих было предостаточно, еще в горах. Холодными ночами то один, то другой дозорный подходил к костру, греясь, потирал руки, топал ногами и приговаривал: «Ох, и хорошо же погреться у огонька!» Так что Прометею весьма скоро предоставился случай тонко, ненавязчиво задать свой вопрос. Ему отвечали охотно: огонь наша защита, а как же! И от холода, и от диких зверей. Да и ужин на огне готовят. Вот хоть сейчас; насобирали по дороге маку, а разве ж его станешь есть, не прогрев, не поджарив? То же и с другой пищей. Потом стали перебирать занятия разные, с огнем связанные: кто свое ремесло назовет, кто про других расскажет: в огне наконечник деревянного копья закаляют, глину обжигают, в дыму коптят мясо, чтоб дольше сохранялось, выделывают звериные шкуры, в огне же плавят и отливают металлы. Много всякого приходило на ум собеседникам Прометея. Но каждый, о чем бы ни говорил, непременно упоминал и о том, что без огня никак не обойтись, совершая жертвоприношения богам.

Прометея это поразило до глубины души. Видеть он, конечно, видел, и не раз, в самых разных местах видел ритуальные костры, но не в силах был поверить собственным глазам. Бывает так. (Ему, вероятно, даже приходило в голову, что люди ради него, специально для него устраивают эти фокусы-покусы с огнем!) Совсем как ребенок, он спрашивал снова и снова: «Для жертвоприношений? Богам? Зевсу?!» И, окаменев от изумления, всякий раз слышал в ответ: да, боги не только принимают жертвоприношения, приготовленные на огне, но даже требуют их и, можно сказать, уже ничего не вкушают в сыром виде. Да, мясо, предназначенное в жертву, бросают теперь в костер, зерно — тоже, выплескивают в огонь масло, вино; даже Посейдону — вот уж кто не имеет с огнем ничего общего! — приносят в жертву быка, зажаренного на вертеле.