Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Стихотворения и поэмы

Багрицкий Эдуард Георгиевич

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Стихотворения и поэмы - Багрицкий Эдуард Георгиевич - Страница 39

Изменить размер шрифта:

Можайское шоссе («По этому шоссе на восток он шел…»)

По этому шоссе на восток он шел,

Качались шапок медведи;

Над шапками рвался знаменный шелк,

Над шелком — орлы из меди…

Двадцать языков — тысячи полков,

Набор амуниций странных.

Старая гвардия ледышками штыков

Сверкала на русских курганах.

И русские сосны и русская трава

Слушали вопли:

«Виват! Виват!»

И маршалы скакали, дразня копен:

Даву, Массена, Берпадот, Ней…

И впереди, храпя, как олень,

Целого медведя сбив набекрень,

Этим сияющим соснам рад,

Весь в бакенбардах летел Мюрат…

Москва перед глазами —

Неаполь позади!

Победе виват!

Не изменявшей никогда!

Чудо космографии на его груди:

Южный Крест и Полярная звезда…

А в старом тарантасе,

Который пропах

Цирюльннчьим мылом и потом,

На твердых подушках сидит Бонапарт

И смотрит, как тихо качается пар

Вдали — над шоссе и болотом…

И серый сюртук, и белый жилет

(Скромна полководцев порода),

И круглый живот дрожит, как желе,

И вздрагивает подбородок…

Хозяйственным скрипом скрипит тарантас

И вот над шоссе пропыленном —

Москва, как огромный иконостас,

Встает за горой Поклонной.

Она неприступна:

Приди и возьми

(Он слышит: не кони ль заржали?) —

Булыжником грохнет, укусит дверьми,

Грошовой свечой ужалит.

И сабля вырастет из ветвей

(Он слышит: не ветры ли кличут?),

Недаром ему купола церквей

В глаза кукишами тычут…

Москва придавит периной снегов

Простор, что пушками оран, —

И вместо французских медных орлов

Прокаркает русский ворон!..

И в снежной и в одичалой красе

Снова пустынным станет шоссе…

Мы чествуем нежную почесть травы,

Покрывшую честные гробы.

Гремя по ухабам, на приступ Москвы

Идет покоритель — автобус.

Он ливнем промыт, он ремонтом пропах,

Он движется с ветром вместе:

Ведет он, как некогда вел Бонапарт,

Людей из веселых предместий.

Нас двадцать языков — мы рядом сидим,

За нами лесов зацветающий дым.

Мы знаки окраин приносим в Москву:

На кузове — пыль,

На колесах — траву.

Шипучим ознобом стучит по ногам

Бензин, разогнавший колеса;

Ломятся в окна под грохот и гам

Стада, озера, покосы.

И легкие наши полны до краев

Студеною сыростью лугов…

Пусть рыбы играют в заросших прудах,

Пусть птицы стрекочут на проводах, —

За крышей трактира постылого

Мы видим Дорогомилово…

И щучьим веленьем встают по бокам

Свинец нефтебаков и фабрик бакан…

Нам город готовит добротный уют,

Трамвайных алфавитов пляски,

Распахнуты рынки,

И церкви встают,

Как добрые сырные пасхи…

Бензиновый ветер нас мчит по Москве,

С разлета выносит на площадь,

Где, нашим разведчиком выбежав, сквер

Шумит подмосковною рощей…

И в сброде зеркал и слоновых ниш,

В расхлестнутом масляном студне,

Казарма автобусов, лагерь машин,

Кончает солдатские будни.

1928

Можайское шоссе (Автобус) («В тучу, в гулкие потемки…»)

В тучу, в гулкие потемки,

Губы выкатил рожок,

С губ свисает на тесемке

Звука сдавленный кружок.

Оборвется, пропыленный, —

И покатится дрожа

На Поклонную, с Поклонной,

Выше. Выше. На Можайск.

Выше. Круглый и неловкий,

Он стремится наугад,

У случайной остановки

Покачнется — и назад.

Через лужи, через озимь,

Прорезиненный, живой,

Обрастающий навозом,

Бабочками и травой —

Он летит, грозы предтеча,

В деревенском блеске бус,

Он кусты и звезды мечет

В одичалый автобус;

Он хрипит неудержимо

(Захлебнулся сгоряча!),

Он обдаст гремучим дымом

Вороненого грача.

Молния ударит мимо

Переплетом калача.

Матерщинничает всуе,

Взвинчивает в пыль кусты.

Я за приступ голосую!

Я за взятие! А ты?

И выносит нас кривая,

Раскачпувшпсь широко!

Над шофером шаровая

Молния, как яблоко.

Всё открыто и промыто,

Камни в звездах и росе,

Извиваясь, в тучи влито

Дыбом вставшее шоссе.

Над последним косогором

Никого.

Лишь он один —

Тот аквариум, в котором

Люди, воздух и бензин.

И, взывая, как оратор,

В сорок лошадиных сил,

Входит равным радиатор

В сочетании светил.

За стеклом орбиты, хорды,

И, пригнувшись, сед и сер,

Кривобокий, косомордый,

Давит молнию шофер.

1928

Новые витязи

Нездешняя тишь проплыла на закат,

Над скалами, над ледоколом.

Гористые льды неоглядно лежат

Пустынным стеклянным заводом.

Какая студеная ясная лень…

И в холод полярных наследий,

В чудовищный и нескончаемый день

Голодные воют медведи.

Иголками тлеет морозная пыль;

Обрывы острее, чем сабли…

Найдешь ли в просторах, где морок и штиль,

Бездомных людей с дирижабля?..

Мороз их кусает, иссякла вода,

В подсумке зарядов не стало.

И мерзлое небо стоит, как слюда,

И синие стынут провалы.

О голод, о белая смерть, твой полет

Над этой безумной ледынью

Звериною лапой по сердцу скребет,

И сердце от ужаса стынет…

Полярною чайкой тревожится лень

Студеных оскалов и пастей;

И воют в огромный сияющий день

Медведи невиданной масти.

Но птицы взлетают, и прячется зверь,

Трещит леденистое сало…

Какие певцы нам расскажут теперь

Про новую Калсвалу?

Как путник, заброшенный в мертвые льды,

В угодья полярной лисицы,

Увидел пылающий очерк звезды

На крыльях рокочущей птицы.

Советских пилотов внимательный глаз

И крыльев разлет ястребиный

Войдут ли опять в героический сказ,

В певучую повесть былины?..

Не витязи нынче выходят на бой,

Броней громыхая тяжелой,

То в солнце дымит пароходной трубой

Утробная мощь ледокола.

Пред взятыми на борт опять бытие

Свои развернуло страницы…

…Простая еда и простое — питье,

Простые веселые лица…

И люди, прошедшие тысячу миль,

Видавшие гибель и вьюгу,

Расскажут о том, как в трагический штиль

Они увидали друг друга.

Быть может, спасенный, всегдашний наш враг,

Увидит над морем ужасным

Горящий на мачте пурпуровый флаг,

Летающий пламенем ясным…

И в мертвых морях, где туманы легли,

Где полдень невиданно долог,

Их встретит обломок Советской Земли,

Советского края осколок…

И птицы летят, и скрывается зверь,

Трещит леденистое сало…

Какие певцы нам расскажут теперь

Про новую Калевалу?..

1928