Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Стихотворения и поэмы

Багрицкий Эдуард Георгиевич

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Стихотворения и поэмы - Багрицкий Эдуард Георгиевич - Страница 18

Изменить размер шрифта:

Тиль Уленшпигель. Монолог («Отец мой умер на костре, а мать…»)

Отец мой умер на костре, а мать

Сошла с ума от пытки. И с тех пор

Родимый Дамме я в слезах покинул.

Священный пепел я собрал с костра,

Зашил в ладонку и на грудь повесил, —

Пусть он стучится в грудь мою и стуком

К отмщению и гибели зовет!

Широк мой путь: от Дамме до Остенде,

К Антверпену от Брюсселя и Льежа.

Я с толстым Ламме на ослах плетусь.

Я всем знаком: бродяге-птицелову,

Несущему на рынок свой улов;

Трактирщица с улыбкой мне выносит

Кипящее и золотое пиво

С горячею и нежной ветчиной;

На ярмарках я распеваю песни

О Фландрии и о Брабанте старом,

И добрые фламандцы чуют в сердце.

Давно заплывшем жиром и привыкшем

Мечтать о пиве и душистом супе.

Дух вольности и гордости родной.

Я — Уленшпигель. Нет такой деревни,

Где б не был я; ист города такого,

Чьи площади не слышали б меня.

И пепел Клааса стучится в сердце,

И в меру стуку этому протяжно

Я распеваю песни. И фламандец

В них слышит ход медлительных каналов,

Где тишина, и лебеди, и баржи,

И очага веселый огонек

Трещит пред ним, и он припоминает

Часы довольства, тишины и неги,

Когда, устав от трудового дня,

Вдыхая запах пива и жаркого,

Он погружается в покой ленивый.

И я пою: — Эй, мясники, довольно

Колоть быков и поросят. Иная

Вас ждет добыча. Пусть ваш нож вонзится

В иных животных. Пусть иная кровь

Окрасит ваши стойки. Заколите

Монахов и развесьте вверх ногами

Над лавками, как колотых свиней.

И я пою:- Эй, кузнецы, довольно

Ковать коней и починять кастрюли,

Мечи и наконечники для копий

Пригодны нам поболее подков;

Залейте глотку плавленым свинцом

Монахам, краснощеким и пузатым,

Он более придется им по вкусу,

Чем херес и бургундское вино.

Эй, корабельщики, довольно барок

Построено для перевозки пива.

Вы из досок еловых и сосновых

Со скрепами из чугуна и стали

Корабль освобождения постройте.

Фламандки вам соткут для парусов

Из самых тонких ниток полотно,

И, словно бык, готовящийся к бою

Со стаей разъярившихся волков,

Он выйдет в море, пушки по бортам

Направив на бунтующийся берег.

И пепел Клааса стучится в сердце,

И сердце разрывается, и песня

Гремит грозней. Уж не хватает духа,

Клубок горячий к языку подходит, —

И не пою я, а кричу, как ястреб:

Солдаты Фландрии, давно ли вы

Коней своих забыли, оседлавши

Взамен их скамьи в кабаках? Довольно

Кинжалами раскалывать орехи

И шпорами почесывать затылки,

Дыша вином у непотребных девок.

Стучат мечи, пылают города.

Готовьтесь к бою. Грянул страшный час.

И кто на посвист жаворонка вам

Ответит криком петуха, тот — с нами.

Герцог Альба! Боец

Твой близкий конец пророчит;

Созрела жатва, и жнец

Свой серп о подошву точит.

Слезы сирот и вдов,

Что из мертвых очей струятся,

На чашку страшных весов

Тяжким свинцом ложатся.

Меч — это наш оплот,

Дух на него уповает.

Жаворонок поет,

И петух ему отвечает,

1922

Тиль Уленшпигель. Монолог («Я слишком слаб, чтоб латы боевые…»)

Я слишком слаб, чтоб латы боевые

Иль медный шлем надеть! Но я пройду

По всей стране свободным менестрелем,

Я у дверей харчевни запою

О Фландрии и о Брабанте милом.

Я мышью остроглазою пролезу

В испанский лагерь, ветерком провею

Там, где и мыши хитрой не пролезть.

Веселые я выдумаю песни

В насмешку над испанцами, и каждый

Фламандец будет знать их наизусть.

Свинью я на заборе нарисую

И пса ободранного, а внизу

Я напишу: «Вот наш король и Альба».

Я проберусь шутом к фламандским графам,

И в час, когда приходит пир к концу,

И погасают уголья в камине,

И кубки опрокинуты, — я тихо,

Перебирая струны, запою:

Вы, чьим мечом прославлен Гравелин,

Вы, добрые владетели поместий,

Где зреет розовый ячмень, — зачем

Вы покорились мерзкому испанцу?

Настало время — и труба пропела,

От сытной жизни разжирели кони,

И дедовские боевые седла

Покрылись паутиной вековой.

И ваш садовник на шесте скрипучем

Взамен скворешни выставил шелом,

И в нем теперь скворцы птенцов выводят.

Прославленным мечом на кухне рубят

Дрова и колья, и копьем походным

Подперли стену у свиного хлева!

Так я пройду по Фландрии родной

С убогой лютней, с кистью живописца

И в остроухом колпаке шута.

Когда ж увижу я, что семена

Взросли, и колос влагою наполнен,

И жатва близко, и над тучной нивой

Дни равноденственные протекли,

Я лютню разобью об острый камень,

Я о колено кисть переломаю,

Я отшвырну свой шутовской колпак

И впереди несущих гибель толп

Вождем я встану. И пойдут фламандцы

За Тилем Уленшпигелем — вперед.

И вот с костра я собираю пепел

Отца, и этот прах непримиренный

Я в ладонку зашью и на шнурке

Себе на грудь повешу! И когда

Хотя б на миг я позабуду долг

И увлекусь любовью или пьянством

Пли усталость овладеет мной, —

Пусть пепел Клааса ударит в сердце.

И силой новою я преисполнюсь,

И новым пламенем воспламенюсь,

Живое сердце застучит грозней

В ответ удару мертвенного пепла.

1922