Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Уик-энд на берегу океана - Мерль Робер - Страница 21


21
Изменить размер шрифта:

– А дальше все, – сказал Майа. – Разве мало?

Опершись о косяк двери, Антуанетта перебирала пальцами дешевенькое коралловое ожерелье.

– Ну, я иду, – сказал Майа, протягивая руку за портупеей.

– Я вам сама надену, – сказала Жанна.

Легким движением она соскочила со стола, Майа нагнул голову, чтобы ей легче было одеть портупею ему на плечо.

– Смотрите, я вас в рыцари посвящаю! – сказала Жанна.

Лицо ее было совсем близко от его лица, кудряшки щекотали ему щеку.

– Вы очень торопитесь? – спросила Антуанетта.

– Очень…

После этих слов наступил миг какой-то неловкости, почти холодка, предшествующего разлукам. Антуанетта прижалась к косяку двери, чтобы пропустить Майа.

– Вы еще придете? – спросила Жанна.

– Возможно.

– Завтра?

– Жанна! – с упреком в голосе сказала Антуанетта.

– Если буду завтра еще здесь, приду.

На пороге он обернулся и обвел взглядом обеих сестер.

– До свидания.

При ярком свете дня сходство их проступало еще сильнее. Теперь на личиках обеих сестер лежал отпечаток какой-то ребячливой важности.

– До свидания! – повторил он.

И только очутившись в толпе, он вдруг с изумлением вспомнил, что дедушка с бабушкой, о которых говорила Жанна, так и не поднялись из погреба.

По улицам, где еще лежала пыль от развалин, шли или бежали во всех направлениях солдаты. Майа смешался с их толпой и тут же почувствовал, что как-то даже уменьшился в росте, стал безликим, бездумным, как будто разом перестала существовать его личная судьба, будущее. Он снова сделался просто человеком в защитной форме среди тысяч людей в защитной форме: и все эти люди заведомо посланы убивать или быть убитыми.

Добравшись до набережной, он первым делом посмотрел на море, как будто смотрел на старого друга. Приятно было видеть, как оно сверкает, уходит далеко-далеко, такое тихое, такое красивое. Он вспомнил последние каникулы в Примероле, купание, долгие прогулки на каноэ под солнцем.

Тут только он заметил, что достиг конца набережной, где сразу же начинался пляж и дюны. Он остановился в изумлении. Розовой виллы как не бывало. Очевидно – подумалось ему – он, поглощенный своими мыслями, прошел мимо и не заметил ее. Он вернулся назад, оглядывая домики один за другим, И дошел до перекрестка, так и не обнаружив знакомой виллы. А ведь еще недавно она стояла тут, именно на этом месте, где он только что прошел. Когда он расстался с Джебетом, он сразу же свернул влево. Значит, ошибки быть не могло. Но он и в третий раз проделал все тот же путь.

Заметив англичанина, который, сняв фуражку и засунув руки в карманы, мирно вышагивал по променаду, Майа обратился к нему с вопросом:

– Не скажете ли, где помещается Бюро по эвакуации?

Англичанин вынул из кармана руку и молча ткнул в направлении серой виллы с зелеными ставнями.

Майа вошел. Офицер, уже на возрасте, сидел у столика, лицо его словно было перерезано на две неравные части тоненькими взъерошенными усиками. В руке он держал карандаш и машинально выводил на промокашке какие-то узоры. На его погоне Майа насчитал три звезды.

– Простите, пожалуйста, – сказал он, – не вы капитан Фири?

Офицер поднял голову, поглядел на спрашивающего.

– Да, я, – ответил он. И добавил: – Чем могу служить?

Майа изложил ему свою просьбу. Когда он кончил, капитан Фири, прежде чем ответить, молча пририсовал два крылышка щекастому ангелочку, изображенному на бюваре. Потом провел указательным пальцем по своим усикам, положил на стол карандаш и вытащил из кармана автоматическую ручку.

– Я сейчас напишу бумажку, чтобы вас взяли на корабль. Думаю, этого хватит.

Майа почувствовал учащенное биение сердца. Он смотрел, как Фири пишет что-то на листке блокнота. И он впивался глазами в этот маленький беленький листочек с такой жадностью, словно силою злых чар тот мог исчезнуть, не попав к нему в руки.

– Я уже приходил к вам, – наконец сказал Майа. – Вас не было. А когда я вернулся, розовой виллы не оказалось.

Фири все писал, не торопясь, мелким бисерным почерком.

– Она была рядом, – сказал он, не подымая головы. – Хорошо, что мне вздумалось пойти выпить чаю.

– А жертвы есть?

– Двое, один из них мой денщик.

«Вот оно и «продолжение», которого требовала Жанна», – подумал Майа.

– I'm sorry [11], – проговорил он.

Фири бросил писать и провел правым указательным пальцем по своим усикам.

– Да, – сказал он, – очень жаль. Лучшего денщика у меня никогда не было. Ужасно, просто чертовски мне не повезло.

И снова спокойно взялся за перо.

– Пожалуйста, – сказал он, вручая Майа листок, – желаю удачи, мистер Майа.

Майа раскланялся и вышел. Только сделав несколько шагов по набережной, он заметил, что держит в пальцах блокнотный листок и тупо глядит на него, не читая. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы сосредоточиться. На листке не оказалось официальной печати, просто дата и подпись. А говорилось в нем, что старшему сержанту Жюльену Майа из 10-го пехотного полка разрешена посадка на английское судно, отправляющееся в Англию. Майа несколько раз перечел бумажку. Неужели, оказывается, можно вот так держать в руке собственную свободу, неужели вся она умещается на маленьком квадратном листке бумаги?

Но уже через час он убедился, что никакой свободы в руках он не держит. В течение целого часа он предъявлял бумажку капитана Фири поочередно всем английским офицерам, стоявшим вдоль берега и наблюдавшим за посадкой солдат. Но повсюду он получал один и тот же ответ: здесь отправляют только англичан…

Майа даже подумал грешным делом, уж не в насмешку ли вручил ему капитан Фири этот документ. Вот этот-то вопрос ему так и не суждено было решить. Когда он вернулся на серую виллу, просто для очистки совести, Фири там уже не оказалось. «Пройдут годы, – думал Майа, – а я все еще буду гадать, кто же такой, в сущности, капитан Фири – порядочный человек или просто сволочь».

Он присел на опорную стенку лицом к морю, свесив ноги. И вытащил из кармана плитку шоколада – каждый день Александр раздавал своим нахлебникам шоколад. От жары шоколад превратился в вязкое месиво, прилип к бумажке. Майа съел его, вытер руки носовым платком, закурил сигарету и снова уставился на море.

Он поднялся и направился было к перекрестку, где повстречался с Джебетом. Но при одной мысли, что снова придется лезть в толпу, он круто остановился. И повернул назад, решив добраться до санатория берегом.

В нескольких метрах впереди он заметил какого-то штатского, обходившего ряды английских солдат. Низенький, с бородкой, даже в такую жару напялил плащ. И чувствовалось, под плащом у него вся грудь в орденах. Шагал он твердо, даже яростно, словно бы раз навсегда решил, что не умрет. Штатский старичок совсем один среди солдат на морском берегу. Держался он прямо, яростно семенил вдоль берега. Может, вышел, по привычке, под вечер прогуляться, пройтись для моциона, как и положено отставному? Или пришел поглядеть, какая она, нынешняя война? Война, совсем непохожая на ту, другую – великую, неповторимую, настоящую, – ту, которую проделал он.

Вдруг Майа вспомнил, что незадолго до войны смотрел в кино хронику. На экране какой-то журналист интервьюировал последнего оставшегося в живых гусара из-под Рейхсгофена. Тот тоже был маленький старичок, до неестественности маленький и еще старше, чем этот, которого он сейчас встретил. Тот был до того морщинистый, до того щупленький, до того дряхленький, таким говорил дрожащим голосом, что казалось подлинным чудом, как это он еще держится на ногах. Он рассказывал о знаменитой атаке: «Целый день… ждали… в зарослях хмеля… Значит, ждали… в зарослях хмеля… а потом храбрый генерал Мишель крикнул: «Руби! Руби!» И мы выхватили сабли… в зарослях хмеля!…» Он, этот старикашка, вдруг дьявольски разошелся. Судорожно взмахивал ручонкой, будто держал саблю, и получалось нелепо. До того разошелся, что страх брал: не дай бог, переломится пополам и рассыплется на составные части. Кричал он как оглашенный, а голос слабенький, до смешного слабенький: «Руби! Руби!…» Должно быть, ему чудилось, будто на нем блестящая кираса, в руках сверкает сабля, а самому ему всего двадцать. Для него еще была жива та знаменитая атака, война 1870 года, кринолины, Наполеон III, депеши из Эмса, все унижение Седана. Только для него одного. Зрители надрывались от смеха. «Целая эпоха! – подумал Майа. – Сама злободневность, слава богу, уже семидесятилетней давности! И какие страсти тогда разыгрывались. Сколько ненависти, сколько надежд, сколько лжи! Сколько глупостей! А сейчас всему этому конец! Совсем конец! Просто уже потеряло всякий смысл. Возможно, никогда смысла и не было! Ни в чем не было. Не было в войне 1914-1918 годов, ни в теперешней, и во всех, что были раньше, и во всех, что будут потом!»

вернуться

11

Мне очень жаль (англ.).