Уик-энд на берегу океана - Мерль Робер - Страница 11

– Черт! – процедил он сквозь зубы. – Только бы Дьери…

Как раз в эту минуту перед ним возник сам Дьери, правда с пустыми руками, зато в самом веселом расположении духа. Он хохотал, хохотал так раскатисто, что щеки и шея его беспрерывно тряслись, как галантир на блюде, которое кто-то встряхивал забавы ради.

– Эй, голуби! – сказал он. – Ох, что со мной случилось!

Он помолчал, откашлялся.

– Семидесятисемимиллиметровка, голуби!

Тут уж запрыгало и его обширное брюхо.

– Так близко упало, что меня на землю швырнуло…

Его душил смех, и он опять замолчал. Вдруг его шея раздулась, как чудовищное жабо, полиловела, потом опала, и послышались какие-то хриплые булькающие звуки.

– Подымаюсь… Цел! Совсем! Хоть бы волосок!…

Теперь он как-то даже кудахтал. Смех вырывался из его глотки с каким-то почти непристойным шипением, как у ярмарочного «уйди-уйди», из которого выпускают воздух.

– Но, уважаемые… Котелок исчез! Ну прямо нигде его нету!… Я повсюду ищу! Заглядываю под машины… Даже на деревья смотрю!

Все это он проговорил с хохотом. Брюхо его тряслось, плечи судорожно подпрыгивали, шея и щеки дрожали, а за очками поблескивали глаза, холодные и пристальные, будто веселье, владевшее всем его крупным телом, не имело к ним никакого отношения.

– Что за черт, думаю! Нет котелка! Нет, да и только…

Майа отвернулся. От этого смеха ему всегда становилось не по себе.

– Я тут же подумал: то-то Александр будет злиться…

Три товарища стояли кружком, глядя на него. Вдруг Александр выступил вперед.

– А что у тебя с рукой, Дьери?

– С какой рукой? – все еще смеясь, сказал Дьери.

Все трое уставились на него, и Дьери машинально проследил направление их взглядов. И сразу же перестал смеяться, кровь отхлынула от его щек. Он зашатался. Александр едва успел подхватить его за плечи,

– Виски! – крикнул Александр. – Живо, виски!

Теперь Дьери был бледен как полотно. Верхняя губа подергивалась. Он глядел на свою руку. Рукав был весь красный, и капли крови, стекая, уже образовали у его ног маленькую коричневую лужицу.

– Рука! Моя рука!

– Да это ничего! – сказал Александр.

Он поднес Дьери виски.

– Моя рука! – сказал Дьери.

Александр деликатно придержал его за запястье и вылил на рану остаток виски. Кровотечение не унималось, и Дьери смотрел на свою руку, на коричневую лужицу у своих ног, расплывающуюся на пыльной земле.

– Моя рука!

– Да стой ты прямо, – сказал Александр, – а то меня раздавишь.

– Моя рука!

– Уже говорил…

– А двигать ею можешь? – спросил Пьерсон.

Дьери вместо ответа покачал головой. Его верхняя губа совсем наползла на нижнюю, и казалось, он вот-вот заплачет, как мальчишка. Жирные ноги дрожали не переставая.

– Да ничего страшного нет, – сказал Пьерсон, – двигать ею можешь?

– Черт тебя подери! – сказал Александр. – Да не наваливайся ты на меня так. Ведь раздавишь.

Вдруг Дьери начал стонать.

– Моя рука! Рука! Рука!

– Ну что твоя рука? – сказал Майа. – Можешь ею двигать. – да или нет?

– Могу.

– Да стой же ты, черт! Раздавишь меня, ведь этакая махина.

– По-моему, ничего страшного нет, – сказал Пьерсон. – Уже меньше кровоточит.

– Сядь, – сказал Александр, – не могу я больше тебя держать. Раздавишь.

Пьерсон взял Дьери за запястье.

– Сейчас я тебя перевяжу.

– Нет, – сказал Дьери с неизвестно откуда взявшейся энергией, – отведите меня в санаторий.

– Из-за этого? – сказал Майа. – Ты что, спятил?

– Необходимо обработать рану, – сказал Дьери. -Отведите меня в санаторий.

– Ей-богу, спятил. У них в санатории и так дела хватает.

– Тогда я пойду один, – сказал Дьери.

Теперь он уже мог стоять без поддержки Александра. И стоял на ногах прочно.

– Не надо преувеличивать, – сказал Пьерсон. – Из-за какой-то царапины!

– Иногда и царапины бывают смертельными.

Теперь он был полон энергии.

– Им в санатории и без тебя дела хватает.

– Ну и пусть, – сказал Дьери, – раз вы меня бросили, пойду один.

Александр поднялся и подтянул пояс.

– Ладно уж, – сказал он, – твоя взяла. Идем.

Он нерешительно оглянулся на фургон. Майа тоже поднялся.

– И я пойду. Вдвоем уж как-нибудь дотащим тело.

– Не смей так говорить, – сказал Дьери.

Александр снова тревожно оглянулся на фургон.

– Я останусь, – улыбнулся Пьерсон. – Не беспокойся, я никуда не уйду.

– Из-за царапины! – бросил Майа через плечо.

Пьерсон глядел, как они удаляются втроем, Майа посередине. Александр – такой здоровенный, а Дьери – такой жирный, что Майа рядом с ними казался до странности тонким. Они вступили на территорию санатория и пошли по аллее. Потом завернули за купу деревьев и пропали из виду.

Внезапно Пьерсон почувствовал себя ужасно одиноким. Он вытащил из кармана трубочку, нерешительно посмотрел на нее, снова сунул в карман. Потом сел на свое обычное место, прислонился к ограде санатория. Он просидел так несколько минут и только сейчас заметил, что все время думает о грядущих неделях и месяцах. Затем он уперся локтями в колени, прикрыл ладонями лицо и начал молиться.

А те трое шли по главной аллее санатория. «Гравий, – думал Майа, – до чего же приятно ходить по гравию». Под ногами твердо, и даже чуть поскрипывает… Не то что песок. Здесь песок повсюду. При каждом шаге вязнешь в песке.

Дьери обернулся к Александру.

– Вызовешь помощника хирурга Сирилли.

– А кто это?

– Знакомый врач.

– А откуда ты его знаешь?

– Вчера познакомился. Я оказал ему небольшую услугу.

– Опять тайны.

– Короче, вызовешь. Иначе придется ждать очереди часа два. А за это время я изойду кровью.

– Ну, к чему эти преувеличения? – сказал Майа. – Кровь почти не идет.

Он искоса поглядел вправо. Двое солдат без гимнастерок, зажав в зубах сигареты, наводили порядок среди трупов. Рядом лежала груда одеял и стояли сложенные носилки. Крови не было видно, но повсюду были разбросаны лохмотья защитного цвета, прикрывавшие какие-то бесформенные куски. Двое солдат растягивали одеяло и складывали на него первые попавшиеся обрубки, а потом, когда, по их мнению, набиралось достаточно, взваливали тюк на носилки. Работали они не спеша, методически.

– С врачами всегда полезно поддерживать добрые отношения, а особенно в теперешние времена, – сказал Дьери. – Ведь не каждого станут лечить. Куда там. Им и вздохнуть некогда.

Когда они вошли в перевязочную, Майа затошнило от едкого запаха сукровицы и пота. Очереди ждали человек шестьдесят, большинство – на ногах. Некоторые сидели прямо на полу, привалясь к стене. Один из ожидавших, смертельно бледный, лежал посередине комнаты. Большинство было без рубашек, и пот стекал по их лицам, сбегал струйками с затылка, струился между лопаток.

В дальнем углу перед закрытой дверью сидел за столом низенький капрал, безусый блондинчик в какой-то фантастической форме. Стол был с умыслом поставлен так, чтобы загородить проход в операционную. Перед капралом лежала огромная книга для регистрации, какие-то разноцветные карточки, большие листы, отпечатанные типографским способом. Он то и дело записывал что-то на отрывном листке, затем переносил записанное в книгу, хватал отпечатанную типографским способом карточку, перечеркивал ее решительным движением синего карандаша и подкалывал скрепкой к странице книги. Время от времени он вскидывал голову и скучающе-надменным взглядом обводил раненых.

Все втроем они подошли к столу. Капрал, опустив глаза, стал копаться в своих записях.

– Мне хотелось бы видеть помощника хирурга Сирилли, – начал Дьери.

Низенький капрал даже головы не повернул. Безусый блондинчик, щеголь. Воздух вокруг него чуть благоухал одеколоном.

– Он занят.

– Мне хотелось бы видеть помощника хирурга Сирилли.