Остров - Мерль Робер - Страница 21

Парсел играл и кричал вместе со всеми, но не веселился по-настоящему, не мог отдаться радости всей душой. Вскоре он выбрался из-под сени баньяна, отошел в сторону и растянулся на полянке. «Почему я не могу так же, как они, без всякой задней мысли тешиться, словно дитя? — думал он. — Видимо, я утратил какие-то свойства души, а таитяне их сохранили». Он понял, что забота, вечное беспокойство въелись в него, и от этой мысли стало горько. К нему присоединились Бэкер и Хант, а через несколько минут подошли таитянки во главе с Меани, веселые, еще не отдышавшиеся от бега. Они удивлялись тому, что Парсел так быстро бросил игру.

— Уже поздно, — пояснил он, указывая на солнце. — Отдохнем немного и вернемся на корабль.

Он вынул из кармана чертеж и снова принялся его изучать.

— Бэкер, — сказал он наконец, — не покажете ли вы мне на плане маршрут, которым вчера шел капитан Мэсон?

Бэкер пододвинулся к Парселу и склонил над картой смуглое красивое лицо.

— Сейчас покажу, лейтенант. Значит, сначала мы попали на первое плато и пошли к восточному мысу через джунгли. Там свернули и двинулись на юг. Гору пришлось обойти. А в джунглях все время держались правого борта. Поверьте на слово, путешествие было не из легких.

— В сущности, вы шли по периферии, а мы по центру. Поэтому-то Мэсон не нанес на карту баньян. — И Парсел продолжал: — Судя по плану, капитан считает, что заросли тянутся в ширину примерно на сто шагов. Вы их действительно обследовали?

— Дважды. Один раз в восточном направлении, другой — в западном. В первый раз ходил на разведку я. Невеселое местечко. Мрак, духота. Все руки себе исцарапаешь, пока пробьешься через пальмы, а они еще как на грех здесь упругие: выпустишь одну раньше времени, а она хлоп тебя по спине. Да еще темень такая, что через минуту заплутаешься. Хорошо еще, что мы с капитаном условились перекликаться как можно чаще. По его голосу я и ориентировался.

— А что там по другую сторону?

— Скала.

— Сразу скала?

— Да.

— А идя по лесу, вы действительно отсчитали сто шагов ?

По лицу Бэкера промелькнула улыбка.

— По правде сказать, лейтенант, я десятки раз сбивался со счета. Темень, я вам говорю, хоть глаз выколи, ну, я не то чтобы боялся, а как-то не по себе было, да еще ружье проклятое стукало по ногам.

Парсел взглянул на Бэкера. Сухощавый, черноволосый валлиец, лицо правильное, точно на медали, глаза светятся умом.

— Вы только представьте себе хорошенько, — продолжал Бэкер, — можно ли по такой чащобе держаться прямого пути. Хочешь не хочешь, а петляешь. Да к тому же не велика польза шаги считать.

— Однако вы сказали капитану, что отсчитали сто шагов?

Тонкое смуглое лицо Бэкера снова тронула улыбка, и в карих глазах блеснул лукавый огонек.

— Я даже сказал «сто четыре шага». Видите, как точно подсчитал.

— Почему же вы так сказали?

— Скажи я не так, капитан послал бы меня по второму . разу.

— Понятно, — протянул Парсел, даже не моргнув.

Он поглядел на карту и спросил:

— Как же могло случиться, что другой матрос, производивший разведку к востоку, тоже сделал сотню шагов?

Бэкер помолчал и все с той же задоринкой в глазах произнес даже как-то торжественно:

— Ходил-то Джонс. Ну, я ему и подсказал, что нужно говорить.

— Спасибо, Бэкер, — невозмутимо сказал Парсел.

Он снова поглядел на Бэкера и, хотя в его глазах тоже мелькнула искорка веселья, громко и официально проговорил:

— Вы хорошо потрудились для составления карты, Бэкер.

— Спасибо, лейтенант, — невозмутимо отозвался тот.

Парсел поднялся с земли.

— А где женщины? — крикнул он по-таитянски, обращаясь к Меани.

Меани лежал на траве шагах в десяти от лейтенанта, вытянувшись во весь рост. Он приподнялся на локте и ткнул пальцем правой руки куда-то вдаль.

— Они нашли в лесу ибиск.

Как раз в эту минуту показались Авапуи, Итиа и Ивоа. Шествие замыкала Омаата, возвышаясь над подружками, будто почтенная матрона, ведущая домой с прогулки маленьких девочек. Все четверо украсили свои черные волосы огромными алыми цветами ибиска, руки у них были гибкие, как лианы, а при каждом шаге над округлыми бедрами расходились полоски коры, из которой были сделаны их коротенькие юбочки.

Увидев Омаату, Хант вскинул на нее тревожный взгляд своих маленьких бесцветных глаз. Он не сразу заметил ее уход, а заметив, почувствовал себя без нее вдруг каким-то бесприютным.

— Жоно! Жоно! — окликнула его Омаата грудным голосом.

В мгновение ока Омаата очутилась подле Ханта и, гладя ладонью густую рыжую шерсть, покрывавшую его торс, ласково заговорила с ним на каком-то непонятном языке… А он поспешил уткнуться лицом в ее мощную грудь, застыл от нежности и ласки и лишь изредка негромко ворчал от удовольствия, как медвежонок, прижавшийся к медведице. Понизив голос, глухой и мощный, как рев водопада, Омаата продолжала что-то рассказывать ему все на том же невразумительном диалекте. Могучими руками она обвила шею Ханта и прижимала его к себе, как младенца, младенца-великана.

— Что она говорит, Меани? — спросил Парсел.

Меани фыркнул.

— Не знаю, Адамо. Я думал, они говорят на перитани.

— Отдельные слова действительно похожи на пеританские — подтвердил Парсел, — но я их не понимаю.

Омаата подняла голову.

— Я говорю на нашем языке, на языке Жоно и моем, — пояснила она по-таитянски. — Жоно меня отлично понимает.

Услышав свое имя, Хант нежно прорычал что-то в ответ. С тех пор как Омаата прибрала его к рукам, он ходил умытый и весь блестел чистотой, словно корабельная палуба. «Он ей как ребенок», — подумал Парсел. И с улыбкой поглядел на великаншу.

— Сколько тебе лет, Омаата?

— С тех пор как я стала женщиной, я дважды видела по десять весен.

Тридцать два года… Может быть, чуть меньше. Во всяком случае, она еще молода. Моложе, чем он, моложе, чем Жоно. Но из-за своего гигантского роста она похожа на жительницу иной планеты.

Вдруг Авапуи опустилась перед Бэкером на колени и подняла к нему кроткое личико. С минуту она серьезно глядела на своего перитани, потом засунула ему за ухо цветок ибиска, улыбнулась, смущенно моргнула и, поднявшись с колен, бросилась прочь со всех ног, в мгновение ока пересекла полянку и скрылась в рощице.

— Что это она вытворяет? — спросил Бэкер, поворачиваясь к Парселу.

— Это значит, что она выбрала вас своим танэ.[7]

— Ого! — проговорил Бэкер, и лицо его вспыхнуло под бронзовым загаром. — У них, выходит, женщины себе мужей выбирают?

— Да и в Англии тоже! — улыбнулся одними глазами Парсел. — Только в Англии не так открыто.

— А почему она убежала?

— Хочет, чтобы вы догнали ее.

— Вот оно что! — протянул Бэкер.

Помедлив немного, он поднялся и проговорил со смущенно улыбкой, ни на кого не глядя:

— Жарковато сегодня в прятки играть.

И побрел к рощице. Он не осмелился даже ускорить шаг… чувствуя на себе взгляды оставшихся.

— Что он сказал? — спросил Меани.

Таитянин с веселым любопытством следил за неловкими маневрами Бэкера. В который раз он убеждался, что перитани просто сумасшедшие: стыдятся самых обыкновенных вещей.

— Вот оно что… — протянула Омаата. — А я-то думала, что она выбрала Скелета.

Прозвищем Скелет таитяне наградили Маклеода.

— Когда мы были на большой пироге, — пояснила Итиа, она сначала выбрала Скелета, а теперь отказалась от него. Он ее бьет.

«Хотелось бы мне знать, — подумал Парсел, — так ли легко Маклеод согласится с тем, что Бэкер станет его преемником. Да, на острове нас ждет немало трудностей».

Меани приподнял на локтях свой мощный торс и закинул голову назад, чтобы видеть Итиа.

— А я, Итиа, — произнес он многозначительно, — я тебя бить не буду. Или совсем чуточку, — добавил он, смеясь.

Итиа упрямо затрясла головой. Она и Амурея были самые молоденькие из таитянок, а Итиа, кроме того, и самая маленькая ростом. Носик у нее был чуть вздернутый, уголки губ подняты кверху, отчего лицо ее, казалось, всегда смеется. Все любили Итию за ее живой нрав, но, на взгляд таитян, манеры у нее были плохие: ей не хватало сдержанности. Она слишком смело высказывала свои суждения о людях.