Золотое руно - Ашар Амеде - Страница 12

Так и было решено.

Тем временем Угренок, вовсю погоняя захваченную лошадь, добрался до дома, где наткнулся на блестящее общество, окружавшее мадемуазель Монлюсон.

Раньше всех его увидел Коклико.

— Прости, Господи, — произнес он, — да ведь это наш Угренок!

Мальчик подскакал к ним немедленно. Он был бледен, истерзан колючими кустарниками, худой, истомленный, запыхавшийся. Даже у его лошади дрожали ноги. Его окружили со всех сторон, выражая участливое сожаление по поводу его внешнего вида и стараясь как-нибудь помочь.

С трудом и ужасно торопясь, он рассказал, что произошло с Монтестрюком. Смертная бледность покрыла щеки Орфизы, зато молния радости блеснула в глазах Шиврю.

— Он у турок! — воскликнул Сент-Эллис и тут же сломал печать на письме Монтестрюка. Прочитав, он протянул его Орфизе со словами:

— Он помчался за славой, чтобы добиться вашей руки.

— Его надо спасти! — вскричала Монлюсон, даже не дочитав письма. — Я немедленно еду в турецкий лагерь, и если он погибнет, он будет не одинок.

Лудеак обменялся взглядом с Шиврю: момент настал.

Принцесса Мамьяни с затуманенным взором предалась раздумьям.» Как! Столько усилий, такая безграничная преданность, столько избегнутых опасностей — и тот, для кого принесены все эти жертвы, должен теперь умереть! Нет, такого допустить нельзя,» думала она.

Маркиз же рассуждал, что надо найти несколько смелых и решительных человек, возглавить их, ринуться на турецкий лагерь, промчаться на полном скаку по трупам турок, освободить Монтестрюка, а заодно и прихватить великого визиря с Гуссейн-пашой.

— Графу отрубят голову раньше, чем вы успеете перебраться через первый ров, — сказал Кадур.

Принцесса вздрогнула. Орфиза взглянула на араба.

— Значит, ты полагаешь, что сделать ничего нельзя? — спросила она.

— Я этого не говорю.

— А я говорю: напротив можно и должно сделать, — возразил Коклико.

Все возвратились в лагерь в молчании, взволнованные и обеспокоенные. Зато злобная радость переполняла душу графа Шиврю. Горе заливало сердце принцессы. Сердце же Орфизы трепетало от волнения.

Тут Лудеак нагнулся к уху Сезара.

— Графиня де Монлюсон молчит. Когда женщина ничего не говорит, это знак, что она что-то обдумывает. У неё в голове составляется какой-то план. Стереги клетку, — закончил он, — а то птичка как раз и улетит.

И пока Монлюсон, возвратясь к себе в комнату, обдумывала свой план, Шиврю поскакал к герцогу Лафойяду. Тому он сообщил, что одна молодая особа, начитавшись испанских комедий, возжаждала приключений. А ему поручено её охранять. Вот, стало быть, и письмо короля с поручением.

— Что надо делать? — спросил герцог.

— Дать мне четырех солдат и капрала.

Герцог предложил ему четыре полка из своей небольшой армии, только чтобы сделать угодное человеку, представлявшему собой самого Людовика XIY, и рассыпался перед ним в предложениях своих услуг. Сезар, разумеется, поблагодарил чересчур услужливого военачальника и уверил его, что четырех солдат с капралом ему будет вполне достаточно.

Получив солдат, Шиврю расставил их по углам дома, где жила Монлюсон, с приказом никого не выпускать из него.

Орфиза же занялась сбором всего, чтобы бежать немедленно. Ей казалось, что это так просто поехать верхом в лагерь великого визиря, да ещё всего лишь в сопровождении всего двух слуг. К чему же и любить, если не для того, чтобы презирать все опасности? Ей, конечно, и в голову не приходило, что Шиврю со своей стороны тоже займется кое-какими приготовлениями.

Однако эти приготовления не ускользнули от глаз Орфизы, сумевшей из-за оконной шторы разглядеть Шиврю и солдат.

Кровь бросилась ей в лицо: она в плену!

— Что это значит? — возмущенно спросила она вышедшего по её просьбе графа? — Я в плену?

Нет, прекрасная кузина, это всего лишь для охраны вас.

— Что же, вы боитесь нападения на меня?

— Ну, здесь бы я и один справился.

— Стало быть, если я захочу уехать, эти солдаты мне помешают?

— Они помешают, как минимум всякому безрассудству. Н-да, это откровенно… А по какому праву вы вмешиваетесь в мои дела?

— Прошу вас, взгляните.

И Сезар с улыбкой подал Орфизе раскрытое письмо короля.

— Значит все-таки я в плену, — заметила она, пробежав письмо глазами, — а вы мой охранник.

— Да, и это приятное поручение я выполню с превеликим усердием. Вы сами меня похвалите потом за него.

— Ну уж не думаю.

— Женщины так непостоянны, — тихо проговорил Сезар, не удержавшись от дерзости даже сейчас.

— Кстати, я могу кого-либо принимать, по крайней мере?

— Но, прекрасная кузина, этот дом — не тюрьма.

— Дом с тюремщиком, по-вашему, не тюрьма?

Сезар прикусил губу.

— Я вас не удерживаю, граф. До встречи в Лувре.

После ухода Шиврю Орфиза послала одну из своих женщин за Кадуром. Тот, придя к Орфизе, стал перед ней, как вкопанный, с дрожащими губами.

— Ты, кажется, готов сделать все, чтобы спасти своего господина? — спросила Орфиза.

— Все.

— У тебя славное сердце.

— Не знаю. У меня сердце, которое и любит, и ненавидит одновременно.

— Такие сердца — самые надежные. Если бы я была свободна, ты уехал бы не один.

— А, и вы тоже? Горлица в гнезде коршунов.

— Но я в плену, прикована цепью к месту. Вот взгляни: эти солдаты стерегут меня.

— Тем лучше… Там ведь ад.

— Что ты имеешь в виду?

— Простите, не что, а кого.

— Кого же?

— Турок.

— Ты думаешь, они должны меня испугать?

— Я не думаю, госпожа, я знаю.

— Меня?!

— Нет, их.

— Ну да, ведь ты, кажется, сказал, что там ад?

— Сказал.

— И ты поедешь туда?

— Там нет других опасностей, кроме смерти.

— Тебе понадобится это, — сказала она, протягивая вынутые ею из ящичка бриллианты и жемчуг.

Кадур спокойно заложил руки назад и отступил.

— У тигра только и есть одна лишь хитрость, а у льва — храбрость, когда они идут на охоту. Если мне не удастся то, что я задумал, значит, не удастся никому.

— Иди же и вернись только вместе с ним.

Араб впервые опустил глаза.

— Если я спасу его, будете ли вы хоть немножко любить невольника, у которого ничего нет, кроме жизни?

— Я вложу руку в его руку. Он станет моим другом, и я спрошу его: чего ты хочешь?

Молния сверкнула в глазах араба.

— Если вы не увидите снова моего господина, значит, я мертв.

10. Пытка водой

Ночью Кадур покинул французский лагерь. Он был не один: помимо Коклико и Сент-Этьена, с ним ехали ещё двое — Угренок и паж. Черты лица пажа сильно напоминали принцессу Мамьяни.

В пути Сент-Эллис и Мамьяни обменялись короткими репликами.

— Ну что, вы придумали что-нибудь? — спросила принцесса.

— А вы, принцесса?

— Я? Для чего? — улыбаясь, спросила она.

— Ну, раз так, я поеду, куда вы поедете.

— Но я еду туда, где вам быть не следует.

— Надеюсь, таких мест в мире не много.

— Это одно из них.

— Вы уверены?

— Совершенно.

— Ваше слово — закон для меня.

— Вы примерный ученик.

— Это потому, что вы для меня — первый учитель после Господа нашего.

— Звучит претенциозно.

— Зато верно.

Принцесса промолчала. И хотя её сердце было занято другим, ей эти молодого маркиза были далеко не неприятны.

Выехав на пригорок, они остановились для совещания.

Сент-Эллис погладил гриву лошади и, воспользовавшись остановкой, продолжил ранее начатый разговор с принцессой:

— Все это так странно. Вы, должно быть, меня околдовали. Я снова в диком краю и всего лишь затем, чтобы освободить господина, которого я собирался… Очень логично, не так ли?

Принцесса взяла его за руку.

— После этого я люблю вас ещё больше.

— Э, принцесса! Дорого только первое место. Остальные ничего не значат.

Он повернулся к Кадуру.

— Так каков же твой план?

— У меня нет никакого плана.