Концерт для контрабаса с собакой - Антонов Борис Семенович - Страница 6

Кот Васька бросился к дверям.

— Тише ты! — предупреждающе прошипел Алешка, взяв Дика за ошейник. — Услышат!

— Не бойся. В доме никого нет. Мама с папой травы собирают, а я с Васькой. Залезай.

— А Дик? — не выпуская поводка, спросил Алешка.

— Привяжи. Не убежит.

— Убежать-то не убежит, только не хочу, чтобы его видели.

— А ты под веранду его, — подсказал я.

Алешка отстегнул поводок, сказал Дику что-то на ухо и погладил. Дик скрылся под домом. Алешка ловко взобрался на подоконник. Он долго прислушивался, вздрагивая при каждом шорохе и подозрительно озираясь, но потом успокоился.

Только кот Васька продолжал урчать, беспрестанно шевеля длинными усами.

— Опять записка, — таинственно прошептал Алешка, вынимая из кармана клочок красной бумаги. — В том же тайнике нашел. Читай.

Я осторожно развернул записку и прочел:

Совершенно секретно.

После прочтения уничтожить.

Беркуту и Чайке.

Я с недоумением посмотрел на Алешку:

— Какой «Беркут»? Какая «Чайка»? — спросил я.

— Эх ты, не знаешь! — покачал головой Алешка. — У всех космонавтов позывные есть. Короткие, как у птиц. Чтобы по радио легче разговаривать было.

Алешка поднес кулак ко рту и заговорил, словно в микрофон:

— Я — «Беркут», я — «Беркут», вызываю «Чайку». Перехожу на прием. — Алешка убрал «микрофон» и спросил: — Чего молчишь? Отвечай, «Чайка».

— Это кто — «Чайка». Я — «Чайка»?

— Ну, конечно, ты. Я — «Беркут», а ты, выходит, «Чайка», — разъяснил Алешка, но такое объяснение меня не устраивало.

— Это почему же «Беркут» ты, а не я? Может, я — «Беркут»?

— Какая разница, кто «Беркут», а кто «Чайка»?

— Раз никакой, то будь «Чайкой», а я — «Беркутом»!

Алешка стал раздувать ноздри. Он походил на кота

Ваську. Даже волосы у него приподнялись. Глаза округлились, а на лбу заблестели капельки пота.

— Понимаешь, — начал он, — в Звездный писал я. Мне и ответили. Значит, первое имя мое, а второе — твое. Ясно?

— Яснее ясного, — вздохнул я.

Пришлось уступить и на этот раз. В самом деле, первым-то про космос придумал Алешка. Пусть он будет «Беркутом», раз ему нравится это слово. «Чайка»— Ведь тоже неплохое имя. И летает она не хуже беркутов. Я крикнул Ваське: — Брысь!

Кот просунул морду в щель и исчез.

— Читай дальше, — наклонился надо мной Алешка. — «Беркуту» и «Чайке», — повторил я вслух. —

«Старт неудачен. Духом не падайте. Ликвидируйте иностранные хвосты. Не бросайте друг друга в беде. ЦПК».

— ЦПК — центр подготовки космонавтов, — подсказал Алешка.

— Про это я и сам догадался. Скажи лучше про иностранные хвосты.

— Яснее ясного неясно.

— Сказал тоже: «яснее ясного неясно»! — приподнялся я с постели. Ты по-русски-то не умеешь говорить. «Яснее ясного неясно»… Ясно, Алешка! Яснее ясного ясно! Иностранные хвосты — это твои двойки по немецкому.

— По английскому, — поправил Алешка. — Только зачем он мне?

— Как зачем? А с оранжанами как ты будешь разговаривать? Руками?

— Руками не руками, но ведь и английского они не знают.

— Подожди ты, — попытался я остановить Алешку. — Английский они не знают, но их язык очень похож на иностранный.

Я сбросил одеяло и сел, свесив ноги с кровати.

— Давай поговорим по-оранжански, — предложил я. А как? — удивился Алешка.

— Проще простого. Наши слова нужно не по-нашенски говорить! По-оранжански. Ясно?

— Яснее ясного!

— Представь: мы прилетели на Оранжад. Сели, открыли люки, вышли на чужую планету. Видим, оранжане идут. С цветами. Обязательно с цветами. Душистыми, как после грозы. Подошли. Стали. Что мы скажем?

— Агром-ворей! — выпалил Алешка и растянул рот до ушей.

Я с восхищением посмотрел на него.

— Правильно! «Агром-ворей», — значит, «здравствуйте». А они ответят…

— Здаром-бугрей! — не задумываясь подхватил Алешка. — Будьте здоровы, значит.

— Верно, — восхитился я. — У тебя поразительные способности к языкам. Не знаю, почему только по английскому двойка? Наверно, учительница ошиблась… Давай дальше!

— Трактиорен карбютор, — продолжал увлеченно Алешка, да так быстро, что я еле-еле успевал переводить. — . Симпло фуген трактиорен. Оранжадо громго гроген…

— Мы прилетели к вам, — переводил я вслед за Алешкой, — мы прилетели к вам… что значит «трактиорен»? Трактор, что ли?

— Не трактор, а корабль.

— То-то. А то нескладуха получается. Получается «прилетели на тракторе».

— На корабле, тебе говорят. Переводи дальше.

— Мы прилетели на космическом корабле для того, чтобы узнать, как вы живете. Это неважно, что мы не похожи на вас, а вы на нас. Главное, мы понимаем друг друга.

Я ткнул Алешку локтем в бок:

— Шпарь дальше!

— Рикогра рекрен грибен, — шпарил Алешка.

— Мы долго летели на Оранжад — тридцать третью планету семьдесят седьмой солнечной системы пятьсот сорок восьмой галактики… Очень долго… Подожди, Алешка…

— «Беркут», — поправил Алешка.

— Все равно подожди. Я не успеваю.

Но Алешка продолжал тараторить по-оранжански:

— Агромен гроген громборей!

Язык у оранжан несложный. Слова рокочущие, потому что в них вставляется часто звук «р». Часто встречается в словах и звук «г». А вот мягкого знака в оранжанском алфавите совсем нет. При разговоре губы надо делать трубочкой. Тогда произношение получается чисто оранжанским.

— Мы рады, что вы встречаете нас цветами, — продолжал я переводить. — «Беркут», а какие у них цветы?

— Оранжанские! — заявил Алешка. — Яркие-яркие. Большие-пребольшие. На кристаллы похожи.

— Может, на кораллы.

— Вот-вот, на кораллы. Большие кораллы. И без запаха.

— Это что же за цветы без запаха?

— Говорю, оранжанские. Сначала у них были запахи. Потом пропали.

— Как так пропали?

— Откуда я знаю? — начал злиться Алешка. — Может, у них катастрофа была?

— Бедные они, бедные! — пожалел я оранжан. — Как же им помочь? А?

Как вернуть запахи оранжанским цветам, не знал ни я, ни Алешка. А что это за цветы без запаха? Все равно что бумажные. Или пластмассовые.

Из задумчивости нас вывел шум под верандой. Там загремели какие-то железяки, гавкнул Дик, раздалось жуткое мяуканье, и тотчас же в комнату влетел взлохмаченный Васька.

Мы насторожились.

Алешка пристально посмотрел в окно и выдохнул:

— Таратута идет.

— Кто? — переспросил я. — Вовка?

— Нет, отец, — забеспокоился Алешка. — Большой Таратута идет. Сюда. Надо скрываться.

Алешка нырнул в комнату. Я оперся локтями о подоконник и стал осматривать улицу.

***

У ограды остановился плечистый дядя с круглой, как футбольный мяч, головой. Маленькие глазки беспрестанно бегали и, казалось, не могли остановиться ни на секунду.

— Тебя, кажется, Германом кличут? — навалившись на штакетник, пропел Таратута.

— Кажется, Германом, — не совсем любезно ответил я.

Большой Таратута поморщился, но продолжал улыбаться.

— Скажи-ка, Герман, не видел ли ты мальчишку? Рыжего такого? Может, видел?

— Рыжего?

— Да, рыжего.

— Всего-всего рыжего?

— Да, всего из себя рыжего. Видал?

— Нет, не видел.

— А мне показалось, он сюда забежал.

— Вам просто показалось, — улыбнулся я.

— Вот сорванец! Куда же он скрылся?

Большой Таратута оттолкнулся от штакетника, потер подбородок и, прищурив глаза, подмигнул:

— А может, вы заодно? А?

— Нет, не заодно, — ответил я и захлопнул окно.

— Вот паршивцы! — донеслось до меня.

Из-за шкафа показался Алешка. Кот Васька шмыгнул под кровать. Под домом зазвенели железные банки.

Я пристально посмотрел Алешке в глаза. У него еще больше стало веснушек.

— Я потом все объясню, — махнул он рукой и достал из кармана синенькое стеклышко. — Вот, смотри, что это?

— Где взял? — спросил я, разглядывая стеклышко.