Вторжение по сценарию - Мэрфи Уоррен - Страница 4

— Я хочу снять этот фильм, — заявил Бронзини серьезным тоном.

— Конечно же, хочешь, Барт, — мягко проговорил Корнфлейк. — Все мы только этого и хотим. В этом-то и есть смысл жизни — снимать фильмы.

Бартоломью Бронзини мог объяснить этим киношникам, что смысл жизни заключается вовсе не в этом, но они все равно бы не поняли. Для всех присутствующих слова Берни были истинной правдой — ведь они занимались кинобизнесом, так же, как и Бартоломью Бронзини. Разница заключалась только в одном — у этих людей были энергия, амбиции, связи, необходимые, чтобы заниматься этим делом, но у них не было таланта. Им приходилось воровать идеи, или скупать авторские права на книги, а затем искажать их до неузнаваемости.

Бартоломью Бронзини, в отличие от них, знал, как надо снимать кино. Он писал сценарии, мог выступить в роли режиссера, сняться в главной роли. Он даже мог заняться работой продюсера — хоть это и требовало определенных навыков и даже таланта.

Никто из присутствовавших не умел делать ни одной из этих вещей, за исключением продюсерской части процесса, которая в их исполнении воспринималось, как неквалифицированный труд. И именно поэтому каждый в душе ненавидел Бронзини.

— У меня появилась идея! — вскричал вдруг Берни Корнфлейк. — Почему бы нам не заключить небольшую сделку? Барт поможет нам с телевизионным проектом, а мы во время летнего отпуска быстренько сляпаем его Пасхальный сюжетец.

— Рождественский. К тому же, я вовсе не хочу становиться каким-то чертовым телеактером.

— Барт, детка, солнышко, ну послушай меня. Если бы Милтон Берль сказал такое, он никогда бы не стал знаменитым дядюшкой Милти. На твоем месте я бы об этом подумал.

— Я не желаю становиться еще одним Берлем, — ответил Бронзини.

— Тогда вы можете стать новой Люсиль Болл! — выкрикнул кто-то с энтузиазмом, обычно приберегаемым для сенсационных научных открытий.

Бронзини устало взглянул на говорившего.

— Мне не нужно походить на кого-то другого, — отрезал он. — Я Бартоломью Бронзини, суперзвезда. Я снялся более чем в тридцати фильмах, и каждый из них принес миллионные прибыли.

— Кх-кхм, Барт, детка, ты, кажется, шутишь! А как же «Драгоценный камень»?

— Да, этот всего лишь окупил затраты. Тут ты прав. Зато сборы за «Ринго» превысили пятьдесят миллионов долларов, и это в те времена, когда на фильмы о боксе никто не ходил. А с «Ринго-2» дело обстояло даже лучше. Даже «Ринго-5» по прибылям побил девять из десяти фильмов, вышедших в то время.

— Это включая зарубежный рынок, — подчеркнул Берни Корнфлейк. — Что касается нашей страны, то ничего особенного этот фильм не добился.

— Его посмотрела, или посмотрит, половина людей на всем земном шаре.

— Все это замечательно, Барт, но Оскаров выдают в Америке, а не на Филиппинах.

— Я не выбираю своих поклонников, и мне наплевать, кто они, и в какой стране живут.

— Знаешь, Барт, — с искренней заботой в голосе заметил Корнфлейк, — зря ты убил своего боксера в последнем «Ринго». Он протянул бы еще пять серий. А ты еще немного продлил бы свою актерскую карьеру.

— Судя по твоему тону, ты считаешь, что она уже окончена? — с вызовом спросил Бронзини.

— Ты уже достиг наивысшей точки, как написали на прошлой неделе в «Вэрайети».

— Меня уже тошнит от Ринго, — возразил Бронзини. — Равно как и от Гранди, Вайпера, и прочих героев-суперменов. Вот уже пятнадцать лет, как я снимаюсь в боевиках, и теперь мне захотелось сделать что-нибудь новое. Я намерен снять рождественский фильм. Что-то вроде современной версии «Как прекрасен этот мир!».

— Никогда о таком не слышал, — с сомнением проговорил Корнфлейк. — А он имел успех?

— Этот фильм был снят еще в сороковые, — объяснил Бронзини, — классика кинематографа. Его показывают на Рождество каждый год. Можешь хоть сейчас включить телевизор, и на каком-нибудь канале обязательно его увидишь.

— Еще в сороковых? — удивился кто-то из присутствующих. — А разве тогда уже снимали кино?

— Да, но фильмы никуда не годились — они были черно-белые.

— Неправда, — вступил в разговор кто-то третий. — Я однажды видел такой фильм. Назывался «Копабланка», или что-то в этом роде. В нем было довольно много серого, да и пара других цветов. — Серый — это не цвет, а... Кстати, а что такое серый? Оттенок?

— Неважно, — прервал их Корнфлейк. — Послушай, Барт, у меня есть идея получше. Мы можем снять твою рождественскую историю здесь. Да, а как она называется?

Взглянув на первую страницу, Корнфлейк увидел, что она совершенно пуста.

— Что, никакого названия? — удивился он.

— Не с той стороны, — вмешался Бронзини.

Корнфлейк перевернул сценарий.

— Да, действительно. Ну-ка, посмотрим... Джонни и Рождественский дух.

Да, от этого названия и вправду дух захватывает.

Бронзини решил не обращать на это замечание внимания.

— Сценарий о мальчике-аутисте, который попал в буран и потерялся. Он не может никому объяснить, где живет. Весь город сбился с ног, пытаясь его найти, но, поскольку дело происходит в сочельник, люди слишком быстро сдаются и прекращают поиски. Однако мальчика спасает Рождественский дух.

— Какой еще дух?

— Санта-Клаус.

— Постой, — прервал его Корнфлейк, поворачиваясь к секретарю. — Фред, выясни, кто владелец авторских прав на Санта-Клауса. Из этого может кое-что получиться.

— Да что с вами творится? — не выдержав, взорвался Бронзини. — Какие еще авторские права? Санта-Клаус — всеобщее состояние.

— Наверное, кто получил хорошую взбучку за то, что не успел вовремя оформить патент, — предположил рыжеватый продюсер.

— Санта-Клаус — часть мировой культуры, а не какой-нибудь персонаж из мультфильма.

— Думаю, он прав, Берни, — заметил продюсер. — Я как раз слышал, что сейчас в одном их восточных штатов появился парень, который бегает по улицам в костюме Санта-Клауса и топором отрубает детям головы. Сейчас по телевизору только о нем и говорят. По-моему, это в Провиденс. Да, точно, Провиденс, штат Массачусетс.

— Провиденс находится в Род-Айленде, — поправил его Бронзини.

— Нет-нет, Барт, — заявил рыжеватый продюсер. — Прошу прощения, но ты не прав. Все это происходит в американском городе, а не в той стране, о которой ты говоришь. Я читал об этом в журнале «Пипл».

Бартоломью Бронзини ничего не ответил. И эти люди, подумал он, смеются у меня за спиной, потягивая коктейль на вечеринке. Они считают, что я всего лишь везучий недоумок. У меня уже пять Оскаров за лучший фильм года, а они все еще кричат, что мне просто повезло!

— Я тоже об этом читал, — сказал Берни Корнфлейк. — Знаешь, может быть, нам удастся вставить нечто подобное в фильм. Как считаешь, Барт, можно будет слегка изменить сценарий? Сделай своего духа Исчадьем Ада, которое проникает в наш мир и убивает мальчишку. Или нет, лучше, если он убьет и съест сразу нескольких мальчишек. Это может даже потянуть на открытие в подобном жанре.

Маньяки, убивающие подростков, уже начинают приедаться, а вот маленькие дети... Когда в последний раз снимался фильм о маньяке, пожирающем младенцев?

Сидевшие за столом задумались, кто-то полез за кожаной папкой, в которой хранились аннотации на фильмы вместе с кратким содержанием, и принялся листать оглавление в поисках раздела «Маньяки, пожирание детей».

— Ого, Берни, у Барта может кое-что получиться. Этого даже нет в содержании.

При этих словах сидевшие вокруг люди вышли из состояния полудремы.

— Нет такого раздела? — выпалил Корнфлейк. — А что, если попробовать наоборот? Есть фильмы о детях-убийцах?

— Нет, на детей-убийц ничего нет.

— А «Малолетние каннибалы»?

Таковых в оглавлении тоже не нашлось. К этому моменту все собравшиеся в конференц-зале чуть ли не подпрыгивали от возбуждения. Сгрудившись вокруг человека с папкой, они бросали на оглавление горящие взгляды.

— Вы считаете, что этой темы действительно никто еще не использовал? настойчиво спрашивал Корнфлейк, который, судя по взгляду, был удивлен не меньше, чем если бы обнаружил тарантула на лацкане пиджака.