Танк на Медвежьем болоте - Сахарнов Святослав Владимирович - Страница 2

Темнело. Навстречу уже бежали домики поселка, кое-где в окнах зажигались желтые и красные огни. Лес подступал к поселку с трех сторон, и по всему этому домики с огоньками в окнах показались Виктору Петровичу после ужасной дороги очень уютными.

— Девочка, а девочка! — крикнул Виктор Петрович, увидев в сумерках детскую фигурку, впереди которой шла запоздалая корова. Он крикнул это, приоткрыв дверцу газика. — Где тут у вас школа?

— А недалеко, — отвечала девочка. — Все прямо, потом направо, немного проедете и будет двухэтажный дом. Это и есть наша школа.

— Спасибо! — газик взревел, дернул, Виктор Петрович махнул девочке рукой и первая фраза его будущего очерка про самолет сложилась: «На деревню опускался тихий вечер…»

3

На деревню, действительно, опускался тихий вечер, когда Виктор Петрович, попрощавшись с шофером Мишей, легко взбежал на скрипучие деревянные ступеньки и вошел в здание школы. Зданию было лет пятьдесят, а то и больше. Это был бревенчатый дом с резными наличниками на окнах и с дощатыми крашеными полами. В коридорчик первого этажа выходили дверцы печей. Словом, это была настоящая старая деревенская школа, возможно, доживавшая последние годы, но, за крепостью своей, могущая еще послужить.

— Именно в таких местах и рождаются будущие Ломоносовы, — весело сказал сам себе Виктор Петрович и решил для начала поискать учительскую. Он прошел крыло коридора, открывая поочередно двери с табличками: «Первый класс», «Второй класс», и отмечая, что величина парт вполне соответствует табличкам.

В шестом классе на доске было нарисовано загадочное существо, из головы которого вылетали, как молнии, короткие извилистые мысли, и было написано: «Колька — экстрасенс». В пятом на первой парте лежали забытые рейтузы брусничного цвета и чей-то прошлогодний дневник. Левашов полистал его и на последнем развороте обнаружил запись красными чернилами: «Ваш сын пел на уроке математики». «Ай-яй-яй! Как нехорошо. Нет, уж из этого Ломоносов не выйдет. А впрочем, кто знает? Поют-то ведь люди от радости. Может, у человека душа ликует при виде квадратного уравнения. Интересно знать, что он пел?»

На первом этаже оставалась еще одна дверь — прямо в конце коридора. Одна половина ее была приоткрыта, на другой надпись: «Спортивный зал». «Ну что ж, — снова подумал Виктор Петрович, — а может быть, эта школа — кузница олимпийских рекордов?.. Заглянем на всякий случай и в спортзал…»

Крохотный, с окнами, закрытыми от ударов мячом деревянными решетками, спортивный зал был пуст. Впрочем, нет, справа у крайнего окна, зацепившись ногами за перекладину, висел вниз головой человек лет двенадцати. Длинные русые сильно выгоревшие волосы в соответствии с законом физики тянулись к полу, а глаза, как у любого человека, долго висящего вниз головой, были вытаращены. В левой руке странный гимнаст держал кусок хлеба.

— Физкульт-привет! — весело сказал Левашов. — Я вам не помешал?

Человек, продолжая висеть, пробурчал что-то.

— Понимаю, понимаю, — продолжал Виктор Петрович. — Идет репетиция уникального номера «Человек — летучая мышь». Не буду мешать….

При этих словах мальчишка судорожно извернулся, схватился руками за перекладину и, высвободив ноги, шлепнулся на мат.

— Здрасьте, — сказал он, доглатывая кусок. — А я, понимаете, опыт произвожу. Хочу узнать, попадет булка в живот, если вниз головой висеть, или нет?

— Гениально! — сказал Виктор Петрович. — Думаю, что, после термоядерного синтеза, данная проблема стоит на втором месте.

— А вы пожарный, — сказал мальчишка. — Я угадал.

— Пожарный? Нет. Почему ты так решил?

— Да наш завхоз все какого-то пожарного инспектора ждет. Вон багры везде понавесил.

— Багры — это прекрасно. А как обстоит дело с пенно-фреоновой атакой?

Мальчишка захлопал глазами, растерянно посмотрел на внушительных размеров багор, висящий на стене, и спросил:

— Это вы о чем?

— Об огнетушителях.

— А-а… Есть один. На втором этаже. Возле туалета.

— Ну, ты меня окончательно успокоил. А я ведь к вам из пионерского журнала.

— Из журнала?! Из какого?.. Ух, здорово! А правда, у вас в городе каждый день пушка стреляет?

— Правда.

— Гаубица?

— М-может быть, гаубица, — не очень уверенно ответил Виктор Петрович.

— Ну, и как вы? Вздрагиваете?

— В каком смысле?

— Ну как же. Сидите вы, к примеру, обедаете. И вдруг — как бабахнет!

— А, вот ты о чем! Да нет, пушка далеко, не всем слышно. А вот когда во дворе мусорные бачки меняют, тогда вздрагиваем. Всей редакцией. А ты, случайно, после школы не в военное училище пойдешь?

— Я-то? Нет. Это Андрюха Головнин в военные. А я людей буду биополем лечить. Знаете, какое у меня в голове биополе — у-у! Я раз в классе Таньке Артюховой начал изо всех сил в спину смотреть, так она через пять минут встала и говорит: «Чего это, — говорит, — Антонышев щиплется…» Да вы сами потрогайте.

— Что? — не понял Левашов. — Что потрогать?

— Вот, дотроньтесь до головы.

— А не дернет?

— Ну что вы!

Левашов засмеялся и приложил ладонь ко лбу мальчишки:

— О-о! Вот это я понимаю! Пора тебе, мой друг, фарфоровую кепку заводить.

— Зачем?

— Для изоляции. Бьюсь об заклад, что тебя зовут Николаем.

— А вы как узнали?

— Да уж узнал…

В это самое время в зал влетел еще один мальчишка. Не заметив в первый момент постороннего человека, он очень сердито закричал:

— Колька, паразит! У тебя совесть есть? Почему я должен бегать по всей деревне…

Тут он увидел Виктора Петровича, смутился и замолчал.

— Андрюха, а к нам писатель приехал. Из журнала! — радостно выпалил Колька. — А ты не соврал: у них и правда пушка стреляет.

— Не пушка, а гаубица, — степенно поправил друга Андрюха. — Я ж тебе тысячу раз объяснял: пушка стреляет по настильной траектории, гаубица — навесом.

— Ну, а как стреляет мортира? — улыбнувшись, спросил Левашов.

— Мортира? Ну это, понимаете, та же гаубица, — охотно пояснил Андрюха. — Только ствол у нее еще короче. Мортиры — это прошлый век. Их давно не используют.

— Ну вот, сразу видно, человек в артиллерийское училище пойдет.

— Нет, в общевойсковое поступать буду.

— В полководцы метит, — вставил Колька. — Как Суворов. Прошлой зимой чуть в проруби не утоп — закалялся. А тут недавно собрал человек и говорит: я, говорит, полководец, а вы греки. Сейчас мы разыграем одно сражение. А те как завопят: не хотим быть греками! Хотим быть красными! Ах ты гад, белый фашист! Сейчас мы тебя в плен возьмем… Еле отбился фельдмаршал.

— Слушай, экстрасенс, — не выдержал будущий Суворов, — ты можешь хоть на минуту заткнуться? Раньше таких болтунов сбрасывали в пропасть, со скалы.

— Раньше, между прочим, в пропасть сбрасывали еще и хилых.

При этих обидных словах худенький, небольшого роста Андрюха покраснел, набычился и сжал кулаки. Назревала крупная ссора. Левашов уже было хотел вмешаться, но тут хлопнула дверь, и в зал вошла девушка, смуглая, с темными распущенными волосами. На ней был спортивный костюм. Серые, широко расставленные глаза девушки смотрели прямо и решительно.

— А, вот вы где, — сказала она и, бросив на Левашова быстрый взгляд, добавила: — Извините, товарищ пожарный инспектор. Я только разберусь сейчас с этими деятелями. Ключ от музея у вас?

— У нас, — ответил Колька.

— Уборку сделали? Полку прибили?

— Успеем еще, Нина Михайловна.

— Когда успеем? Ночью? Завтра у меня с утра с дошкольниками мероприятие. Быстро в музей! Ключ потом вернете.

— Но, Нина Михайловна, нам же… — начал было Андрюха, но пионервожатая перебила его:

— Головнин, как выполняются приказы?

— Приказ командира не оспаривается и не обсуждается! — подумав, сообщил будущий полководец.