Сказано — сделано - Федоров Николай Тимонович - Страница 4

Итак, Коля по срочному зову друга выскочил из квартиры, вбежал в лифт и нажал кнопку пятнадцатого этажа. На полированной стенке кабины он прочитал выведенную мелом надпись: «ЗИНИТ ЧИМПИОН». Коля поморщился и с негодованием стёр каракули. Нет, конечно, «Зенит» станет чемпионом, но зачем же так безграмотно! На противоположной стене в лучших традициях было выцарапано: «Здесь был Костя». Подобные надписи — Коля знал — существовали ещё в Древнем Риме. Так, при раскопках легендарных Помпей археологи обнаружили следующую надпись: «Гай Пумпидий Квадрат здесь был за пять дней до октябрьских нон». Как бы, наверное, обрадовался этот Гай Пумпидий, доведись ему проехаться в этом лифте.

Дав поочередно два коротких и два длинных звонка, что на языке азбуки Морзе означает букву «я», Коля подозрительно втянул носом воздух и явственно уловил запах гари. Дверь распахнулась, и на пороге в клубах едкого дыма возник силуэт друга. Силуэт хрипло кашлял и отчаянно размахивал руками.

— Опять бездымный порох изобретал? — спросил Коля.

— Нет, дымовуха сработала, — вытирая глаза, ответил Саша. — Случайно, понимаешь. Я не хотел. Я думал, плёнка негорючая, а она ка-ак фукнет! Ну, меня мать убьёт, если дым учует. Сам знаешь, цветы… Помоги скорей дым разогнать.

— Что ж я тебе, пропеллер? Открывай живо все окна, двери, устрой сквозняк!

— Ты что — сквозняк! Цветы не выносят сквозняков.

— Ай, ничего с ними не случится. Делай, что говорю!

Квартира Оляпкиных была до предела заполнена цветочными горшками. Горшки стояли на подоконниках, столах, тумбочках, книжных полках и даже на стульях. Со стен лениво свешивался перистый аспарагус, томно цвела гортензия, прикреплённая к балконной раме, а неприхотливый шотландский плющ обнимал молочные бока холодильника. На полу по углам стояли горшки с чем-то посаженным, но ещё не взошедшим. В целом квартира напоминала оранжерею ботанического сада, и потому присутствие в ней дивана, телевизора, стола и прочих бытовых вещей казалось неуместным.

Цветы разводила Сашина мама. Она работала экскурсоводом и за день так уставала от людей, суеты и даже от собственного голоса, что цветы, как она считала, были её единственным спасением. Они безмолвно росли в своих горшках, никуда не двигались, не спешили и, что самое главное, не спрашивали, почему у Медного всадника босые ноги и когда закрывается «Гостиный двор».

Окна и двери были раскрыты, но едкий дым не спешил покидать квартиру.

— Тяги мало. Надо чем-нибудь помахать, — на свою беду решил Саша и, недолго думая, сдёрнул с дивана большой клетчатый плед. На пол полетела книга, из которой выпорхнули очки. Очки ударились об горшок с африканским бальзамином, а затем повисли на листьях влаголюбивого циперуса. Это были любимые очки Сашиной мамы, которые она привезла из поездки в ГДР. У них были замечательные цейсовские стёкла, темневшие на ярком свете и, напротив, светлевшие в темноте. В народе такие очки называют «хамелеон».

Сердце невезучего Саши провалилось куда-то в желудок. Он нервно сдёрнул очки с циперуса и с ужасом обнаружил, что одно стекло безнадёжно разбито.

— Всё, — сказал он, опускаясь на диван. — Мать меня убьёт.

— Пожалуй, — задумчиво сказал Коля, рассматривая трещины на стекле. — Надо же, как интересно разбилось. Букву «щ» напоминает.

— Да положи ты их! Не трави душу. Придумай лучше что-нибудь.

— Одно спасение, — сказал Коля. — Надо сообщить твоей маме что-то ошеломляющее. Ну, чтоб она сразу про очки забыла.

— Как, как ты говоришь? — оживился Саша. — Ошеломляющее?

— Ну да. Приходит, скажем, она с работы, видит разбитые очки и только тебя убить собирается, а ты говоришь: «Мама, а я сегодня государственную премию получил. За домашнее сочинение».

— Да ну тебя! — обиделся Саша. — Я его серьёзно спрашиваю, а он со своими дурацкими шутками…

— Если серьёзно, то лучше всего — чистосердечное признание. По крайней мере, тебе не влетит за дымовуху. Даже если мама чего и унюхает. Очки, сам понимаешь, перевешивают.

— Ещё как перевешивают, — согласился Саша, закрывая окно.

Тут энергично щёлкнул дверной замок, и в квартиру, нагруженная сумками и сетками, вошла Сашина мама Александра Ивановна.

— Шурик, почему дымом пахнет? — ещё с порога грозно спросила она. — Цветы мне хочешь загубить?!

— Хорошо, что ты пришла, — сказал Саша, криво улыбаясь. — Я как раз хотел тебе сообщить что-то ошеломляющее…

Александра Ивановна поставила сумки и опустилась на тумбочку для обуви.

— Что сообщить?

— То есть нет, наоборот, — несколько сбился Саша. — В общем, там на диване твои очки лежали… Ну эти, из Германии…

— Так. И ты их разбил, — обречённо докончила Александра Ивановна.

— Только одно стекло, — поспешно уточнил Саша, будто этих стёкол было по крайней мере десять. — А второе совершенно цело. Можешь убедиться. Я, это, дым хотел разогнать покрывалом. А в книге почему-то очки оказались. Вечно у тебя ценные вещи где попало… Лежат…

— Всё ясно. Ты просто хотел разогнать дым.

— Ну да! Дыму было полно. Но это ерунда. Очки, сама понимаешь, перевешивают.

— Я понимаю, — тихо сказала Александра Ивановна и, помолчав, покорно добавила: — Вандал. Удивляюсь, Коля, как ты можешь дружить с этим дикарём.

— Да вы не расстраивайтесь, Александра Ивановна, — сказал Коля. — Он не хотел. И вообще, когда что-нибудь бьётся, это к счастью.

Александра Ивановна вздохнула и занялась поливкой цветов. Поняв, что гроза прошла стороной, Саша спросил:

— Мам, ты не знаешь, случайно, у кого тут поблизости говорящий попугай есть?

— Попугай? — рассеянно повторила Александра Ивановна. — Нет, про попугаев я ничего не знаю. Но вот я вчера была у Серафимы Владимировны, так у неё на подоконнике вырос лимон. И что самое удивительное — уже дал плоды! Два таких, знаешь, малюсеньких лимончика. Вот чудо-то! Нам бы надо попробовать.

— Тогда уж лучше посади ананас, — сказал Саша и потащил друга в свою комнату. Здесь произрастали только кактусы и фикусы — растения, как известно, способные пережить любые бедствия.

— А ты знаешь, почему я за дымовухой-то не уследил? — спросил Саша. — Мне, понимаешь, показалось, что по улице идёт тот коренастый, с усами.

— Да уж, конечно. С пятнадцатого этажа усы хорошо видны.

— Ну, может, я и ошибся. Но пока я вглядывался, дымовуха так разошлась, так стрельнула, что ой-ой-ой!

— Ладно. Ерунда всё это. Завтра я иду к Сэру Дюку. Или, как там его по-человечески, Сердюк, что ли.

— А я? — спросил Саша.

— Нет, Ляпа, лучше я один схожу. Тут дело тонкое. А вот к старику послезавтра вместе пойдём.

Ночью Коля видел во сне голову соседа Тычкина. Голова угрожающе шевелила бровями и сердито выкрикивала: «Вы опять залили мою библиотеку приключений! Я на вас в суд подам! У меня библиотека под цвет обоев подобрана!» — «Но ведь у нас был слесарь», — говорил Коля. «Ха, ха, ха! Слесарь! — гремела голова. — А говорящего попугая вы ему за ремонт дали?!» И Коля беспокойно крутился на своём диванчике. Одеяло сползало на пол, а из-под подушки вываливался потрёпанный томик Беляева.

Татьяне Николаевне снилось, что вместо Паукова в Версаль командируют её и что председатель местного комитета Вадим Кузьмич Плутонов строго говорит ей перед отъездом: «Только не забудьте надеть алмазные подвески, которые профком подарил вам на Восьмое марта!»

Коту Маркизу, как и полагалось, снились мыши. Мышей Маркизу в жизни видеть не приходилось. Поэтому они представлялись ему в виде разноцветных воздушных шаров, которые Коля покупал в праздники. Шары летали по комнате, кот прыгал и цапал их когтями. Шары громко лопались, а Маркиз думал: «Оказывается, ловить мышей — дело нехитрое».

Только Саше Оляпкину в эту ночь не снилось ничего. Он просто крепко спал.

Глава 5. Сэр Дюк

Последний урок — математика — подходил к концу. Когда до конца урока оставалось каких-то десять минут, Саша вырвал из блокнота листок и торопливо написал: «Нет, Колян, все-таки надо идти к Сэру Дюку вместе. Мало ли что. Вдвоём надёжнее». Но едва Саша успел передать записку другу, который сидел позади него, как над его головой прогремел голос Валентины Тимофеевны: