Реверс - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 76

— Снимите наручники, — сердито сказал Макс.

— Зачем? Говорить вы можете и в них. Не кляп ведь, ха-ха.

— Боитесь?

— Страхуемся. Итак, вы будете говорить?

— Только как свободный со свободным.

— Не осложняйте своего положения. Подумайте еще немного.

Боже, как все это мне надоело, подумал Макс. Найдется ли в этом Центруме хоть одно место, где человека могут оставить в покое?

— Снимите наручники.

Герхард, казалось, задумался. А может быть, просто сдерживался, не желая раньше времени выйти из себя.

— Послушай, дружище Макс, — сказал он, выдержав паузу. — Ты здорово ошибаешься. Не дрейфишь — это хорошо, это славно, уважаю. Только зря все это. Великий Сурган — это то, чему надо служить, а не наоборот. Не становись на его пути. Помоги ему чем можешь, и он не даст тебя в обиду. Знаешь, почему я здесь, а не на Земле? Мог бы вернуться, мог бы… Мне предлагали. Не захотел. На Земле закат, здесь — рассвет. Здесь только самое начало. Расовая теория — вздор; культурологическая — иное дело. Я поставил на культуру и традиции Сургана. За ними будущее. Нация, состоящая из стойких, упорных, сильных, законопослушных и дисциплинированных людей, должна главенствовать хотя бы в этом мире. И она будет главенствовать в нем! Всего несколько лет — и вопрос решится.

Борьба! О, она будет жестокой! Клондал, Аламея, Лорея будут разгромлены в скоротечных сражениях, остальные сами приползут к нам на коленях. Центрум оглянуться не успеет, как станет единым под эгидой Великого Сургана. Мы установим более разумный, более справедливый и более простой порядок, чем тот, что был до великой катастрофы. Мы уничтожим бандитов, кочевников и прочий сброд. Умеющие и желающие работать получат работу, прочие исчезнут. Этот мир юн, и мы не позволим ему одряхлеть. Наступит Золотой век. Мы освободим творческие силы. Мы создадим империю, какой еще не видывал этот мир. Ты хотел послужить великому Сургану? Ты уже начал служить — решил одну технологическую задачку. Так послужи ему еще раз — и покончим с этим недоразумением!

— Наручники, — напомнил Макс. И сразу стало ясно: предположение, что Герхард сдерживает себя, не лишено оснований. Дознаватель побагровел и грузно поднялся из-за стола. Нарочито неспешно, натягивая по пути перчатки, подошел к Максу и коротко ударил сбоку в челюсть.

Голова мотнулась, лязгнули зубы, рот наполнился кровью. На мгновение Макс перестал видеть и слышать. А потом тело — наконец-то! — вспомнило давние уроки и зажило своей собственной жизнью.

Кончик башмака Макса угодил Герхарду в пах. Вывернув руки почти как на дыбе, Макс сумел вскочить. Тот, что торчал сзади, отреагировал быстро, но все равно с опозданием. Макс даже не оглянулся на него. Перед ним, за спиной вытаращившего глаза, потерявшего речь, медленно начинающего корчиться Герхарда в четко очерченном круге заструился воздух. И Макс уже знал, что это такое.

Прощайте, недобрые люди, такие медленные люди! Со скованными за спиной руками Макс, согнувшись, рванулся головой вперед. Мешал Герхард, торчащий на пути и медленно разевающий рот в неслышном крике. Макс буквально вбил его в Проход.

Вывалился следом сам — и расхохотался. Все было так, как он и предполагал.

Справа и слева торчали ряды консервных кустов. От сброшенных несколько дней назад лепестков не осталось и следа, а наливающиеся соком плоды уже оттягивали ветви. Будет хороший урожай. Именно здесь, вот у этого куста покойный Теодор совсем недавно предложил Максу экскурсию в иной мир. Предложил человеку, не верящему во множественность миров.

Надо же было быть таким олухом, чтобы не верить!

Гомеостат. Пригород. Консервная плантация.

Герхард наконец завопил дурным голосом и принялся кататься по земле. Молодец. Давно пора. Оставайся жить в Гомеостате, злой неумный человек, умирай еженедельно и возрождайся, как по часам. Главное — меняйся. Для многих людей в этом нет ничего хорошего, но тебе будет полезно.

Обшарить карманы Герхарда оказалось делом мешкотным, а главное, бесполезным — ключа от наручников не нашлось. Наверное, они были у того типа, что торчал сзади. Что ж, проблема решаемая…

Герхард перестал орать, лишь жалобно охал, свернувшись наподобие эмбриона и засунув обе руки себе между ног. Был он потным и бледным. И, наблюдая возвышающегося над ним Макса, он, конечно, решил, что пришел его смертный час.

— Умрешь без меня, — сказал ему Макс, взглянув в глаза, наполненные страхом и безумной надеждой. — Через неделю сам умрешь и сам воскреснешь. А окончательно не умрешь уже никогда. И начальство теперь не взгреет тебя за мой побег. Ты не рад? Радуйся…

Насвистывая, он шел в город. Пассажиры пригородного паровичка повысовывались в окна, чтобы получше рассмотреть странного человека, свободно гуляющего в наручниках. Макс скорчил им рожу и засмеялся.

Теперь он знал, зачем понадобился сначала одним контрабандистам, затем другим, третьим и, наконец, контрразведке Сургана. Он проводник! Он всегда был проводником между мирами, за исключением периода жизни в Гомеостате. Наверное, он был каким-то особенным проводником, а теперь, после длинной череды смертей и возрождений, после дрейфа личности, стал еще особеннее…

И тогда его нашли. И началась охота.

Макс шел в мастерскую при омнибусном депо. Там бы его в два счета избавили от наручников, хотя пришлось бы, конечно, выдумывать небылицы. А… так ли уж нужна мастерская?

И так ли уж нужен старый любознательный дворник Матвей, с которым хотелось поболтать по старой привычке? Нет, не нужен… Рассказать ему всю правду — расстроится, если поверит, а если не поверит, то зачем рассказывать? В любом другом мире он одряхлеет всего за несколько лет и умрет — решится ли он покинуть Гомеостат? Ведь можно его перебросить. Что он предпочтет? И так и этак — грустно получается и обидно. Истина порой жестока. Нет уж, пусть остается дворником, пусть полирует Стеклянную площадь и гадает, зачем антиподы с той стороны бьют сваи, пусть вечно строит гипотезы о странностях Гомеостата, проникает пытливым умом в неизведанное — и никогда не узнает правды.

Еще меньше хотелось увидеть Марту. Макс вдруг остановился прямо на дороге. Он почувствовал, что с этим местом что-то не так… Попробовать?

Проход открылся раньше, чем Макс сказал себе «да». И Макс шагнул в него.

Центрум, причем, конечно, не Оннели. Глинистое русло высохшей реки. Трещины — как прорубленные. Сушь, жара. Подняться на обрыв — и видно, как вдали, вытянувшись длинной нитью, бредет караван. Что за вьючные животные у них там — не разобрать издали, да и не хочется.

И вновь ощущение: отсюда можно открыть Проход. Не в Гомеостат, куда-то еще. Куда?

Снег, лед. Скалистый кряж. Колоссальной ширины водопад с ревом рушится в озеро. Вместе с водой рушатся льдины. Вот целое ледяное поле выплыло на бровку и нависло гигантским карнизом… Готово — обломился карниз, полетел в беснующийся котел. Безлюдный и холодный мир, ну его.

Макс вновь открыл Проход.

Центрум. Здания странной архитектуры возвышаются колоссами над городом. Что это — храмы? Похоже. Странное место, незнакомая страна. Надо заглянуть сюда попозже…

Новый мир «ромашки». Ландскнехты с алебардами выскакивают из зависшего над полегшей травой десантного вертолета. Неудобно им с алебардами-то… Какие две цивилизации соприкоснулись здесь, зачем?

Центрум. Лес. Просто лес. Наверное, опять Оннели или еще какой-нибудь север. На потное тело радостно набрасываются комары.

И уже не надо переходить на новое место, ища эту, как ее… локализацию. Он вспомнил слово, а вместе с ним вновь вспомнил меднокожую темноволосую женщину с треугольным лицом и носом, как клюв. Надо бы повидать ее…

Позже. Сначала — избавиться от оков.

Еще один мир. Вроде степь, но нежаркая. Странное мелкое существо, одетое в панцирь, резво скачет по проплешине, отталкиваясь длинными мускулистыми ногами. Цап! — в мгновение ока из замаскированной норы выскакивает снабженная клешней конечность и легко перекусывает зверька пополам. И панцирь не помог… Может быть, клешня точно так же справится с наручниками? Не тяпнула бы за руку…