Реверс - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 2

На кухне Макс заварил крепкий чай. Обжигаясь, пил. Чувствовал: голова все еще пустовата, но мало-помалу наполняется. Чем — вопрос отдельный. Все равно сейчас не понять. Рано еще. Типичный отходняк после воскрешения. Некоторые сравнивают это состояние с алкогольным похмельем, но это зря. Голова не болит. Мозг просто лишен содержимого.

Оно вернется — чуть измененным. Копия, сделанная с копии, которая в свою очередь сделана с копии… и так далее. Один год — пятьдесят два копирования. Это еще ничего, а вот за три года человек становится напрочь другим. А за десять лет? Если скопировать «Джоконду», затем сделать копию с копии и так пятьсот двадцать раз — что получится? Хорошо еще, если «Девочка с персиками», а то ведь может получиться и «Черный квадрат».

Ненадолго Макс удивился: откуда он помнит эти названия? И помнил ли он их раньше? Забыл…

Оставив недопитый чай, Макс вышел на балкон взглянуть, как там грибы. В корытах, наполненных землей пополам с древесными опилками, жизнь никогда не прекращалась — не то что у хозяев корыт. Пока Макс был трупом, из субстрата вылезло несколько новых бледно-лиловых грибочков — еще глупых, не знающих, что такое человек и зачем ему грибы. Созревшие — напротив, задрожали при приближении Макса, верно чувствуя, что быть им съеденными. Макс развел в лейке подкормку, полил все до одного корыта, снял урожай и вернулся на кухню.

Тщательнейшим образом он очистил, вымыл и порезал грибы. Вспомнилось: чтобы скорее прийти в себя, лучше всего заняться какой-нибудь легкой, но требующей внимания работой. Можно еще уборку в доме сделать…

В который раз? Нет, не хочется.

Он жарил грибы, когда воскресла Марта: слабо позвала его и сейчас же потребовала отвернуться и не смотреть. Страшна, мол. Макс послушно отвернулся. Глупо… Он же сотни раз видел ее мертвой, с заострившимся носом, синюшными веками, отпавшей челюстью… Это не считается? Кажется, жена исповедовала философию, согласно которой существует лишь то, что она видит.

Удобно, между прочим!

— Ты проголодалась? — спросил он, выждав минуты две.

— Угу.

— Сейчас грибы будут готовы. Пойду помешаю.

У воскресших отменный аппетит. Макс и сам ощущал желание набить чем-нибудь желудок. Потом — секс, да какой! Бурный и страстный, как в первый раз. Так было у всех, с кем Макс знался по-дружески и кто делился с ним семейными подробностями. И лишь потом начинались варианты. Кто-то мирно засыпал и видел добрые сны, кто-то шел в кино или в гости, а кого-то охватывала неудержимая жажда деятельности: хоть пыль с мебели стереть, если нет стирки или, еще лучше, ремонта. Марта была из последних, что нарушало гармонию отношений.

Точнее, нарушало когда-то. Трудно ведь нарушить то, чего уже нет.

Секс — неизбежность, он нужен, как пища, и приятен, как пища же. Любовь ушла, вот что плохо, хотя и это неизбежно. Она уходила медленно, с каждой неделей, с каждым циклом смерти и воскрешения отщипывая от себя по кусочку и роняя его в никуда. Ушла совсем — и мир стал тусклее.

И притом гораздо непонятнее.

Мир всегда был таким. Он стал непонятным лишь потому, что упали с носа розовые очки. Почему не бывает окончательной смерти? Откуда берутся новые люди? Каков мир антиподов? И в чем вообще смысл всего этого?..

У Марты было наоборот. Три года назад она жадно интересовалась каждой новостью, на все обращала внимание, выспрашивала знакомых и незнакомых об иллюзиях, именуемых прежней жизнью, вела записи, чтобы не забыть хотя бы себя прежнюю, а потом как-то незаметно потеряла интерес, стала просто жить. Как многие, как почти все. И записи выкинула. Бытие определяет сознание — знакомая фраза, но кто ее сказал? Макс не помнил.

Иллюзии — они иллюзии и есть. Всякий скажет: человек не рождается неприличным образом из лона женщины, как фантазируют некоторые умники, и не умирает навсегда. Погиб ли, наложил ли на себя руки или просто дождался своего дня — несущественно. Он всегда воскреснет, а иначе и быть не может. Каждый человек есть неотъемлемый элемент этого мира, так как же он может исчезнуть, распавшись на химические элементы? Чепуха, глупые выдумки. Человек вечен. Он как река, то и дело меняющаяся, размывающая берега, срезающая старые петли и углубляющая новые, но тем не менее вечная. Потому она и вечная, что постоянно обновляется. Как возник в мире человек — это, конечно, вопрос. Только неправильный. Человек появился не в мире, а вместе с миром как его элемент и свойство. Что до мира, то возник ли он однажды или существовал всегда — загадка из загадок. Некоторые загадки можно решить, но эту — никогда и ни за что. Разумное большинство отмахивается от нее и в общем-то правильно делает.

Комфортнее было считать, что мир вечен, и перестать ломать голову над задачей, не имеющей решения.

Макс — ломал. В оправдание себе он придумал постулат: если мир вечен, то вечна и его сложность. Вечна и неизменна. Следовательно, отказ какого-то человека биться над неразрешимыми загадками равнозначен упрощению его личности, а стало быть, и некоторому, пусть малому, упрощению мира. Но законы сохранения не обманешь: если где-то что-то убавится, то в другом месте обязательно прибавится. Значит, если эволюция одной человеческой личности пойдет по линии упрощения, как это случилось с Мартой, то какая-нибудь другая личность, до той поры вполне заурядная, как минимум начнет задавать странные вопросы. Причем вероятнее всего эти две личности будут достаточно близки друг другу эмоционально и территориально — читай: будут коллегами по работе, соседями, а вернее всего супружеской парой.

Полгода назад Макс изложил жене свою теорию в ответ на визгливые упреки в задумчивости. Недели четыре это действовало.

Грибы были готовы. Макс подбросил в плиту чурок, поставил на конфорку жестяной чайник, сполоснул маленький заварочный чайничек, критически оглядел стол и смахнул с него крошки. Нарезал хлеба и вновь смахнул крошки. Позвал жену.

Ели молча. Молча пили чай. Потом так же молча, если не считать стонов, кувыркались в постели.

— Повесишь сегодня новый карниз для штор? — спросила запыхавшаяся Марта, когда кувырки прекратились.

— Завтра, — ответил Макс.

— И белье надо постирать… Ну, белье — это я сама… А окна вымоешь?

— Завтра.

— Всегда у тебя завтра. Почему завтра? И еды в доме нет…

— В магазин схожу, — подумав, согласился Макс. — А окна — завтра.

— Началось… — По сузившимся зрачкам жены Макс понял, что жена уже злится. — Завтра рабочий день. Притом у других мужья как мужья, с работы сразу домой. А ты? Придешь, когда уже темно, корми тебя, устал шляться, а ни для дома, ни для меня у тебя времени нет. — Марта театрально всхлипнула.

— Ну ладно, — проворчал Макс, подумав. — Может, окна и сегодня вымою. На кухне. А в комнатах они пока вроде ничего, как ты считаешь?

— Это ты так считаешь! А я считаю, как считают все нормальные люди!

Готово — перешла на крик. Он у Марты был естественным, из самых недр души, не то что фальшивые всхлипы.

Еще месяц-другой назад Макс искренне огорчался, если доводил Марту до крика, и винил себя, но теперь вопли рассерженной супруги были для него лишь помехой. Одеваясь, он не узнал о себе ничего нового: лодырь, белоручка, никчемный тип, негодный муж и все такое прочее. Было шумно и скучно.

— Иди, иди к своим ненормальным! Умничай с ними, умник!

С некоторых пор слово «умник» было у нее ругательным. И уже прошло то время, когда Марта могла задеть мужа словами, какими бы они ни были.

— Знаешь что? — раздумчиво сказал он, надевая ботинки. — Может, ты была права тогда? Может, нам и в самом деле надо разойтись, как ты считаешь?

— Испугал! — Лицо жены выразило крайнее презрение. — Да хоть завтра! Катись, проваливай! Кому ты такой нужен, оболтус? Чеши отсюда, и чтобы я тебя не видела!..

За воплями последовала слезливая истерика. Пожав плечами, Макс вышел. Вслед ему полетел пуфик с дивана. Не обидно и не больно: все-таки не утюг.