Рождение Дестроера - Мэрфи Уоррен - Страница 32

– А, да, конечно.

Римо пожал ей руку. Есть только один шанс: используя Цинтию как щит, остаться с Фелтоном один на один и постараться добиться от него выхода на Максвелла.

– Дорогой, моя рука! Ты делаешь мне больно.

– Прости, милая.

Римо скрестил на груди руки. Чиун часто принимал такую позу. На губах Римо появилась улыбка – он вспомнил слова Чиуна: «Безнадежная ситуация может существовать только в воображении. В любом противостоянии участвуют две стороны, и для человека, умеющего поставить себя на место противника, нет безнадежных ситуаций.»

Когда морщинистый старик-кореец торжественно изложил эту мудрость Римо, тот чуть не рассмеялся, настолько глупым и тривиальным показалось это суждение. Только сейчас до Римо, наконец, дошел его смысл. Так. Пока Цинтия рядом – Фелтон практически беспомощен и инициатива переходит к Римо. А если не удастся избавиться от головорезов Фелтона и остаться с ним наедине, то всегда можно сослаться на необходимость поговорить с «папочкой» с глазу на глаз, по-родственному. При этом может даже присутствовать Цинтия, но лучше пусть это произойдет подальше от загадочного дома «Ламоника-Тауэр», где неожиданно исчезают стены, и нельзя быть уверенным ни в чем. Цинтия наверняка поддержит просьбу поговорить без торчащих рядом слуг и помощников Фелтона.

Можно предложить, например, пообедать в ресторане. Цинтия ведь обожает такие места. От нее, правда, придется потом как-то избавиться: КЮРЕ не любит лишних свидетелей.

Тут Римо заметил, что Цинтия тревожно смотрит на него, как будто почувствовав что-то. Римо моментально переключился на нейтральные мысли, чтобы сгладить излучаемое биополе, насыщенное отрицательными эмоциями, Чиун однажды сказал: «Женщины и коровы предчувствуют приближение опасности и дождя».

– Ты как-то странно выглядишь, милый, – сказала Цинтия. В голосе появилась тревожная нотка. Голова склонилась чуть набок, словно она обнаружила на знакомой старой картине новый мазок кисти.

– Что-то я нервничаю, наверное, волнуюсь, ведь предстоит впервые встретиться с твоим отцом, – мягко сказал Римо, слегка прижимаясь плечом к ее плечу и в упор глядя в глаза, нежно поцеловал девушку и прошептал: – Что бы ни произошло, я все равно люблю тебя.

– Какой ты смешной! – ответила Цинтия. – Папочка сразу тебе полюбит, ему просто придется это сделать, когда он поймет и увидит, насколько я счастлива. А я, действительно, так счастлива! Я чувствую себя красивой, привлекательной и желанной. Раньше я и представить не могла, что такое вообще может со мной случиться.

Цинтия вытерла с его губ губную помаду, и такси остановилось перед «Ламоника-Тауэр».

– Что ж, дорогая, пойдем познакомимся с твоим отцом.

– Папочка тебе понравится. Он прекрасно все понимает. Я позвонила ему из Филадельфии и сказала, что скоро он встретится со своим будущим зятем. Он был очень рад, и знаешь, что он мне сказал? «Приезжайте поскорее, я очень хочу с ним встретиться!»

– Так и сказал?

– Именно так. – Цинтия постаралась воспроизвести голос Фелтона: «Очень хочу с ним встретиться».

В голове Римо прозвучал сигнал тревоги. Что-то Фелтон задумал?

Выйдя из машины, они направились через тротуар к подъезду. Привратник не узнал Цинтию и вздрогнул, когда она сказала ему:

– Здравствуй, Чарли!

Он заморгал и ответил:

– О, мисс Цинтия! Я думал, что вы в Бриарклиффе…

– Нет, – приветливо ответила она.

Вестибюль оказался просторным и поражающим воображение. Освещение и свободные линии современного дизайна переплетались в гармонии цвета и очертаний. Ковер был мягок, но в то же время упруг, так что Римо показалось, будто он ступает по ухоженному газону. Невидимые кондиционеры бесшумно подавали очищенный угольными фильтрами воздух.

– Нет, не сюда! Это не те лифты. У нас есть свой, специальный.

– Конечно, – буркнул Римо, – мне надо было сразу сообразить.

– Ты чем-то рассержен?

– Нет. Не совсем.

– Рассержен.

– Нет.

– Ага, ты не предполагал, что у нас на самом деле столько денег, а сейчас ты понял, что я чертовски богата.

– Почему это я должен переживать из-за этого и сердиться?

– Потому что ты считаешь, что тебя могут принять за охотника за приданым.

Чтобы не ввязываться в дискуссию, Римо предпочел сказать только:

– Ну…

– Давай не будем больше говорить об этом, дорогой.

Цинтия занялась поисками ключей. Как любая женщина, в споре она выступала сразу за обе стороны и сейчас была недовольна тем, что одна из них потерпела поражение.

– Слушай, это ведь ты начала…

– Вот! Я же говорила, что ты злишься!

– Я был спокоен как двадцать две тонны цемента, но теперь действительно злюсь!

Цинтия мягко спросила:

– А почему ты кричишь на меня?

Ответа она и не ожидала. Из сумочки, наконец, появились ключи, среди которых был один на серебряной цепочке. Ключ показался Римо необычным: он был не выштампован из плоского куска металла, а оканчивался цилиндриком. Цинтия вставила его в круглое отверстие рядом с полированными металлическими дверями лифта. Римо вспомнил, где он видел точно такой же ключ – на связке, которую он вынул из замка зажигания набитого трупами «кадиллака».

Цинтия повернула ключ вправо, подержала в таком положении секунд десять, повернула влево и опять подождала, а затем вынула из отверстия. Двери лифта открылись. Римо первый раз в жизни видел двери лифта, которые не раздвигались, а поднимались вверх.

– Тебе, наверное, этот лифт кажется необычным, милый?

– Вроде того.

– Понимаешь, папочка принимает такие в общем-то странные меры предосторожности, потому что не хочет, чтобы в дом и особенно в наши апартаменты проникали нежелательные личности. Подняться к нам можно, только если тебя приглашали, или если у тебя есть ключ. Лифт идет только на наш этаж, А поскольку у нас есть ключ, нам не придется ждать в специальной комнате.

– Специальной комнате?

– Да, там обычно ждут посетители, а Джимми-дворецкий через специальное стекло – со стороны посетителя оно выглядит как зеркало – смотрит, кто пришел. Когда я была маленькой, я однажды это увидела.

Цинтия приставила палец с кольцом к широкой груди Римо.

– Не думай, пожалуйста, что папа такой уж эксцентричный. Ему было так тяжело, когда они с мамой расстались.

– А что произошло?

– Что ж, раньше или позже ты все равно узнаешь.

Двери лифта закрылись за ними, и кабина бесшумно пошла вверх сначала медленно, затем – все быстрее.

– У мамы появился другой мужчина. Мне тогда было лет восемь. Мы с мамой никогда не были особо близки. Ее больше заботило как она выглядит, чем то, как она себя ведет. Однажды папа застал их, а я в это время была в гостиной. Он велел им уходить, и они ушли. С тех пор мы их никогда больше не видели, а папочка стал таким странным. Наверное, поэтому он постоянно пытается отгородить меня от всего, что происходит вокруг.

– Ты хочешь сказать, что именно после этого он и занялся установкой всех этих устройств для личной безопасности?

– Нет, они, насколько я помню, были и до этого. Но он и раньше был такой чувствительный, а после этой истории… Не думай о нем плохо. Я его очень люблю.

– Я полон уважения к такому человеку, – ответил Римо, а затем буднично добавил ровным, очень спокойным тоном: – Максвелл.

– Что?

– Максвелл.

– Что? – озадаченно переспросила Цинтия.

– Ты сказала «Максвелл», разве нет?

– Нет, конечно. Мне показалось, что это ты сказал.

– Что сказал?

– Максвелл.

– Никогда не слышал ни о каком Максвелле, а ты?

Цинтия отрицательно покачала головой и улыбнулась.

– Есть такой сорт кофе и, по-моему, марка автомобиля. С чего это мы об этом заговорили?

– Понятия не имею, – сказал, пожав плечами, Римо. Гамбит удался, но ничего не принес.

На занятиях в Фолкрофте инструктор заставлял его учиться произносить в конце любой фразы какое-нибудь имя или ключевое слово. Римо тогда отвечал инструктору, что это глупейший из приемов, о которых он когда-либо слышал. Проще спросить человека напрямик, не шпион ли он.