Дети Эдгара По - Страуб Питер - Страница 62

Роланд по-прежнему не мог пошевелиться. Обрубки его запястий были забинтованы. Ублюдки в самом деле оттяпали ему обе руки. Поняв это, он едва опять не потерял сознание, но поборол панику. Надо сохранять ясную голову, иначе он пропал. Всё его тело от шеи до пят было укутано чем-то вроде мелкоячеистой проволочной сетки. Отвратительные тряпки забили рот, и дышать приходилось носом. Языком он попытался отодвинуть тряпки в сторону или вытолкнуть их изо рта, чтобы заговорить, но тут за него взялись опять.

Его куда-то поволокли, и Роланду стало ясно, что чудовищная боль, которую он испытывал, частично исходила оттуда, где когда-то были его ступни. Его швырнули на залитую светом факелов поляну. Выпрямили ноги, вытянули руки над головой и начали облеплять его какой-то густой, клейкой массой. Роланд забился, как пойманная рыба по дну лодки, но удар дубинки оглушил его снова.

Свежий воздух, сумеречный свет.

Тот же день? Вряд ли. Но небо покрыто облаками, ветер громко воет — и откуда-то доносится хорал, который Роланд слышал в первую ночь в городе. Его вынесли из пещеры, и скулящий звук заполонил его мозг. Он был центром этого звука, и это было невыносимо.

Всё его тело превратилось в камень, на свободе осталась лишь голова. Камень жёстким воротником охватывал его шею и поддерживал голову запрокинутой под болезненным углом. Роланд разглядел их, пока его устанавливали в третьем ряду собрания статуй. Это были не дети, вряд ли это вообще были люди, — узкие маленькие мордочки, короткие обрубочки пальцев, маниакальная суетливость движений, и неразборчивое, как речь насекомых, бормотание, почти целиком поглощённое клокочущим ветром.

Словно карикатурные учёные, они вертели его так и эдак, наклоняя, подталкивая, поправляя. Наконец из его рта выдернули кляп. Роланд попытался что-то сказать, но его язык пересох. Последняя тайна разрешилась, когда ему в рот сунули странное приспособление. Он успел его разглядеть — это была проволочная клетка, в которой болтались несколько деревянных шаров. Они были разного размера, и Роланду показалось, будто он видит просверленные в них бороздки и дырочки. Клетка вошла в его рот так точно, что полностью обездвижила язык. Вокруг его головы обернули пару полос из сыромятной кожи, чтобы ещё плотнее зафиксировать приспособление.

Последний толчок, и вот уже за дело взялся ветер, который заставил плясать и греметь деревянные шары. Новый голос присоединился к хору. Удовлетворённые, существа принялись завершать работу, покрывая его голову липким цементом и нанося последние штрихи. Не заделанным остался только открытый рот.

Роланд думал о насекомых, которые поселятся в нём. Его воображению рисовался тёплый парок, который будет подниматься из отверстия холодными утрами, пока он будет гнить внутри. И ещё он размышлял о том, сколько времени потребуется ему, чтобы умереть. Придётся им заняться ремонтом, когда его плоть истлеет и клетка провалится внутрь. В бешеном водовороте отчаяния эта мысль почему-то показалась ему утешительной.

Ветер порывами устремлялся в долину. Воздев обрубки рук и подняв лишённое черт лицо к слепому небу, он запел.

Дэвид Дж. Шоу

Поворот сюжета

Утром пятого дня Донни объявил, что он всё понял. Не в первый раз.

— Значит, так, — сказал он. — Миллионы лет назад прилетают на Землю пришельцы и находят здесь медленно развивающиеся микросподии[60]. Может, они диплом пишут, вроде наших студентов. И тогда они берут и заселяют нашу планету бактериями, из которых со временем вырастает человеческое общество, — получается, что наша культура, она в буквальном смысле культура, ясно? Только мы — не то, что они планировали. Формула была засоренная или ещё что-нибудь в этом роде. И вот через миллионы лет они возвращаются — а для них это как летние каникулы — и видят, что их лабораторный препарат загнил прямо в пробирке. Мы — худшее, что могло произойти. Все их планы рухнули, работа пошла прахом, остаётся только объявить первый эксперимент неудавшимся, помыть посуду и начать сначала. Но, приглядевшись, они думают: эй, а может, тут есть что-нибудь стоящее? Такое, что поможет им спасти свои ленивые задницы от полного провала на зачёте? И вот они решают взять крошечный образец — скажем, одну клетку — и посмотреть, а не вытворяет ли она что-нибудь интересное. Вот почему мы здесь.

Вера сказала:

— Твой прежний бред этому в подмётки не годится, но, по-моему, с меня уже хватит.

Зак не сказал ничего, потому что в этот момент потерянно разглядывал последние остатки еды — один энергетический батончик, обречённый быть разрезанным на три части, одна банка венских сосисок (всего восемь штук) и пинта воды в бутылке, к которой кто-то уже основательно приложился.

— Жду не дождусь вашего блистательного объяснения, — кисло ответил Донни. Его настоящее имя было Деметриус, но он его ненавидел. Настоящее имя Веры было Эллен, но она сменила его официально. Зака от рождения звали Кевин, далее см. выше.

— Я пас, — сказала Вера, устав от этой игры. — Хватит с меня. Надоело. — Она поглядела в алеющее рассветное небо и закричала: — Эй, вы, там! Слышите меня? Я выхожу. К чёрту вас всех. Инопланетяне, или кто там наверху с нами играет, можете поцеловать меня в анал!

Донни вздрогнул, как будто правда думал, что пришельцы из космоса могут материализоваться и наказать их. По крайней мере, хоть какой-то финал.

— Не вопи, — сказал Зак, переключаясь на неё и по-прежнему строя из себя лидера. — Горло пересохнет. Кто подбирался к воде, пока я спал?

Донни и Вера свою вину отрицали; ситуация, как всегда, зашла в тупик. Зак этого ждал и спустил дело на тормозах, зная, что бонусный глоток достался ему самому.

— Солнце встаёт, — зачем-то сказал Донни. — Похоже, нет ничего более постоянного, чем борьба мужчины с природой.

— Ты это и вчера говорил, сексистская задница, — бросила Вера.

— Оглядитесь, — сказал Зак, тыча во все стороны света поочерёдно. — Пустыня. Дорога. Пустыня. Снова дорога. Снова пустыня. И так далее. Может, кто-нибудь видит, к примеру, обломки самолёта, которые мы могли бы превратить в хитроумное спасательное средство? Нет. Или какой-нибудь проблеск на горизонте, выдающий близость цивилизации? Ничего подобного. Не вызревает ли в нашем крошечном обществе из двух мужчин и одной женщины некая динамика, которая приведёт нас в конце концов к спасительному откровению? Ответ отрицательный. — Он снова ткнул пальцем. — Дорога. Пустыня. Вставайте, пошли.

— Зачем? — сказала Вера, наблюдая за своей укорачивающейся тенью.

— Потому что, когда мы в первый раз оторвали от земли свои задницы и стали двигаться, мы нашли пищу, верно?

— Это единственная причина?

— Может, найдём что-нибудь ещё.

Она порозовела от гнева, хотя, быть может, всё дело было в упавшем на неё под необычным углом рассветном луче.

— Значит, надо просто идти, идти, и всё тут?

— Если протянем ещё день, может, что-нибудь придумаем.

— Например, «почему»? — сказал Донни. — Точнее, «почему мы»?

— Нет, я хотел сказать, придумаем, как вернуться к нормальной жизни, а если будем просиживать тут задницы и дожидаться, когда кончатся припасы, у нас точно ничего не получится.