Дети Эдгара По - Страуб Питер - Страница 49

Луиза говорит:

— По-видимому, виолончели внутри куда больше, чем кажутся снаружи. И потом, тебе-то он всё равно не нужен.

— Да вроде нет, — говорит Луиза.

— Если слух разойдётся, музыканты начнут стучать в твою дверь с утра до ночи и с ночи до утра, — говорит Луиза. — И попытаются его украсть. Никому не говори.

Глория и Мери приходят навестить Луизу на работе. Через неделю они с группой уезжают в Грецию. Объездят все острова. Вместе с Луизой они заказывали отели, экскурсии, автобусы и паспорта. Луиза им нравится. Они рассказывают ей о своих сыновьях, показывают фото. Они считают, что ей надо выйти замуж и родить ребёнка.

Луиза говорит:

— Кто-нибудь из вас видел призрак?

Глория трясёт головой. Мери говорит:

— Дорогая моя, да постоянно, пока не выросла. Это наследственное, призраки и всё такое. Сейчас, конечно, вижу их меньше. Зрение уже не то.

— И что вы с ними делаете? — говорит Луиза.

— Да ничего, — говорит Мери. — На хлеб их не намажешь, поговорить с ними — вряд ли, да и денег на них не заработаешь.

— Я однажды баловалась со спиритической доской, — говорит Глория. — С другими девчонками. Мы спросили, за кого выйдем замуж, и она назвала имена. Я забыла какие. По-моему, она не угадала. Потом мы испугались. Мы спросили, с кем мы говорим, и она написала З-Е-В-С. А потом пошла какая-то мешанина из букв. Чушь.

— А как насчёт музыки? — говорит Луиза.

— Я люблю музыку, — говорит Глория. — Иногда плачу, если песня хорошая. Раз я видела выступление Фрэнка Синатры. Ничего особенного.

— Музыка потревожит привидение, — говорит Мэри. — Одна музыка их пробуждает. Другая успокаивает. Мы раньше ловили духов в скрипку моего брата. Это как рыбу удить или собирать светлячков в банку. Но мама всегда говорила, чтобы мы их не трогали.

— У меня есть призрак, — сознаётся Луиза.

— Ты не могла бы кое-что у него спросить? — говорит Глория. — На что похожа смерть? Я всегда хочу побольше узнать о том месте, куда отправляюсь. Я-то не против перемены мест, но хочется знать, как там будет. Иметь какое-то представление.

Луиза спрашивает призрака, но он ничего не говорит. Может, он уже не помнит, что такое жизнь. Может, забыл язык. Он просто лежит на полу в спальне, на спине, раздвинув ноги, и смотрит на неё так, как будто увидел что-то особенное. Или, может, думает об Англии.

Луиза готовит спагетти. Луиза разговаривает по телефону с поставщиками.

— Значит, по-вашему, мы мало заказали шампанского, — говорит она. — Я знаю, что это гала-концерт, но я не хочу, чтобы гости надрались. Просто пусть будут чуть навеселе. Весёлые люди легче подписывают чеки. А от пьяных мне никакого толку. Сколько ещё, по-вашему, нам нужно?

Анна сидит на полу в кухне и наблюдает, как Луиза режет помидоры.

— Приготовь мне что-то зелёное, — говорит она.

— Съешь свой карандаш, — говорит Луиза. — У твоей мамы не будет времени готовить зелёную еду, когда появится второй ребёнок. Придётся тебе есть обычную еду, как все, или жевать траву, как коровы.

— Я сама буду себе готовить зелёную еду, — говорит Анна.

— У тебя будет сестрёнка или братик, — говорит Луиза. — Придётся тебе следить за своим поведением. Отвечать за свои поступки. Делиться своей комнатой и игрушками — не только простыми, но и зелёными тоже.

— Не будет у меня никакой сестры, — говорит Анна. — У меня будет собака.

— Ты ведь знаешь, как это бывает, а? — говорит Луиза, сталкивая капающие соком помидоры в кастрюлю. — Мужчина и женщина влюбляются, целуются, и у женщины получается ребёнок. Сначала она толстеет, потом едет в больницу. Домой возвращается с ребёнком.

— Всё ты врёшь, — говорит Анна. — Мужчина и женщина вместе идут в приют. Выбирают собаку. Приводят её домой и кормят детской едой. И потом однажды у собаки выпадает вся шерсть, и она становится розовой. И она учится говорить, и носит одежду. И ей дают новое имя, не собачье. Ей дают детское имя, а собачье забирают.

— Как хочешь, — говорит Луиза. — У меня тоже будет ребёнок. И у него будет такое же имя, как у твоей мамы и у меня. Луиза. И ребёнка твоей мамы будут звать так же. И только ты одна будешь Анной.

— Моё собачье имя было Луиза, — говорит Анна. — Но тебе нельзя так меня называть.

Луиза входит в кухню.

— Хватит с меня поставщиков, — говорит она. — Ну, и где оно?

— Что где? — говорит Луиза.

— Ну, оно самое, — говорит Луиза, — ты знаешь что.

— Я его сегодня не видела, — говорит Луиза. — Может, ничего и не получится. Может, он захочет остаться здесь. — Она весь день не выключала радио, настроенное на волну кантри. Может, призрак поймёт намёк и спрячется где-нибудь, пока все не уйдут.

Приезжают виолончелисты. Семеро мужчин и одна женщина. Луиза даже не пытается запомнить, кто из них кто. Женщина высокая и худая. У неё длинные руки и длинный нос. Она съедает три тарелки спагетти. Виолончелисты говорят друг с другом. Они не говорят о призраке. Они говорят о музыке. Ругают акустику. Хвалят спагетти Луизы. Луиза только улыбается. Она смотрит на женщину-виолончелистку, видит, как рассматривает её Луиза. Луиза пожимает плечами, кивает. Она поднимает вверх пятерню.

Луиза и виолончелисты, похоже, чувствуют себя как дома. Поддразнивают друг друга. Рассказывают анекдоты. Знают ли они? Говорят ли они о Луизе? Хвалятся ли? Сравнивают впечатления? Как они могут знать Луизу лучше, чем Луиза знает её? Внезапно Луиза чувствует, что это вовсе не её дом. Он принадлежит Луизе и виолончелистам. Это их призрак, а не её. Они здесь живут. После обеда они останутся, а она уйдёт.

Луиза помнит, что номер пятый любит импортное кино. У него золотые рыбки. И потрясающее чувство юмора, как говорила Луиза.

Луиза встаёт и идёт на кухню, чтобы принести ещё вина, а Луизу оставляет с виолончелистами. Сосед по столу говорит Луизе:

— У вас очень красивые глаза. Мне кажется, я видел вас как-то в зрительном зале.

— Возможно, — говорит Луиза.

— Луиза только о вас и рассказывает, — говорит виолончелист. Он молод, ему лет двадцать пять или двадцать четыре. Луиза спрашивает себя, не тот ли это, с большими руками. У него тоже красивые глаза. Она говорит ему об этом.

— Луиза не всё обо мне знает, — кокетничает Луиза.

Анна прячется под столом. Она рычит и притворяется, что хочет укусить виолончелиста. Он знает Анну. Они все к ней привыкли. Наверное, даже считают её милой. Дают ей кусочки брокколи, салат.

Гостиная полна виолончелей в чёрных футлярах — точь-в-точь саркофаги на колёсиках. Саркофаски. Коляски для мёртвых младенцев. После обеда виолончелисты несут стулья в гостиную. Там они достают виолончели и настраивают их. Анна протискивается между виолончелями, виснет на спинках стульев. Дом наполняется звуками.

Луиза и Луиза сидят в холле на стульях и смотрят внутрь. Говорить они не могут. Слишком шумно. Луиза открывает сумочку, вытаскивает пакетик берушей. Даёт две Анне, две Луизе, две оставляет себе. Луиза вставляет беруши. Теперь виолончели звучат как из-под земли, как будто они играют в подземном озере или в пещере. Луиза ёрзает.

Виолончелисты играют почти час. Когда они делают перерыв, Луиза ощущает такую ломоту во всём теле, как будто виолончелисты всё это время швыряли в неё комочки звука. Она почти удивлена, что на её руках нет синяков.

Виолончелисты идут на улицу покурить. Луиза отводит Луизу в сторону.

— Скажи мне прямо сейчас, если никакого призрака у тебя нет, — говорит она. — Я отправлю их по домам. Честное слово, я не буду сердиться.

— Призрак есть, — говорит Луиза. — Правда. — Но она и не старается, чтобы это прозвучало убедительно. Вот чего Луиза не знает: Луиза сунула в свой шкаф плеер. Поставила на повтор диск Пэтси Клайн и приглушила звук.

Луиза говорит:

— Он разговаривал с тобой за обедом. Что ты думаешь?

— Кто? — говорит Луиза. — Он? Он очень милый.