Потерянное прошлое - Мэрфи Уоррен - Страница 49

Что если начнется расследование казни, которая не привела к гибели осужденного? А потом — не признает ли кто-нибудь этого мертвеца с новым лицом как человека, творившего невообразимые вещи в сотнях мест? Это несчастье могло случиться, когда Римо вернется туда, где он когда-то работал. Если вернется. Только Чиун мог знать, на что способны тело и сознание Римо в такой ситуации. Смиту необходимо было это выяснить. Он направился в маленькую комнату, выделенную Чиуну в Белом Доме.

Смит никогда не знал, когда Чиун спит, а когда нет. Он никогда не спал в какие-то определенные часы, и Смиту неоднократно доводилось видеть, как он и Римо проводят без сна больше времени, чем может вынести человеческий организм.

Он постучал в дверь.

— Пора? — спросил Чиун.

— Нет еще, Мастер Синанджу. Я бы хотел поговорить с вами.

— Входите.

Чиун, облаченный в темно-серое кимоно, сидел в позе лотоса, спрятав свои длинные пальцы под складками одежды.

— Можно мне сесть?

— Императору не надо спрашивать, — ответил Чиун.

— Я хочу знать, какая часть подготовки Римо находится в его сознании.

— О всемилостивейший! Вы никогда не задавали вопросов о подготовке Римо. Что-то случилось?

— Вы сказали, что он не достиг пика формы.

— Его формы более чем достаточно для исполнения тех мелких заданий, которые ему поручают.

— Простите мне мое любопытство, — сказал, садясь, Смит. — Если, как вы говорите, я император, то меня как императора очень интересует все, что касается моего лучшего слуги, о Мастер Синанджу.

— Президент умер случайно? — в ужасе воскликнул Чиун.

— Нет, — успокоил его Смит. — Я хочу знать, какая часть подготовки находится в сознании.

— Она вся у него в сознании, — ответил Чиун.

— Значит, если вещество достигнет мозга, то Римо все забудет?

— Я не сказал, что его подготовка у него в мозгу.

— Вы сказали, в сознании.

— Мозг — это лишь часть сознания. Сознание — это то, что тело знает и помнит, сознание — это прихожая человеческой личности, а сама личность находится дальше и занимает больше пространства. Даже первый вздох новорожденного ребенка — это уже сознание.

— Что вы такое говорите? — не понял Смит.

— Я не мог бы выразиться яснее, — заметил Чиун.

— Предположим, что Римо подвергся бы воздействию этого вещества, которое мы ищем и которое отнимает у человека память. Какая часть того, чему вы его обучили, сохранится у него?

— Та часть, которая содержится не в мозгу, а в сознании — том, которое является прихожей для человеческой личности. Понимаете? — спросил Чиун.

Он говорил очень медленно, чтобы Смит не упустил ничего, хоть то, что он говорил, было и так очевидно.

— Нет. Давайте я скажу более конкретно. До того, как вы начали тренировать Римо, он был полицейским в Ньюарке, Нью-Джерси. Может он забыть это? Что он будет помнить?

— Он будет помнить все, что ему надо, но он не будет знать, что он это помнит, — заявил Чиун. — Ну так как, не пришла ли пора вам стать полноправным императором, а Синанджу — выйти в свет в полном сиянии своей славы?

— Нет. Пока нет. А есть ли какая-нибудь возможность того, что Римо вернется к своему прошлому окружению, если его поразит потеря памяти?

— Это зависит от того, в каком окружении он вырос и был воспитан.

— Почему?

— Потому что некоторые меридианы Вселенной влияют на его сознание сильнее, чем другие. Он — Синанджу.

— Ньюарк, Нью-Джерси.

— Второе “Нью” — это штат?

— Да, Нью-Джерси — это штат.

— И он там работал каким-то охранником?

— Да, он был полицейским. А это имеет значение?

— Все имеет значение, — заметил Чиун, и это была правда.

Но он очень рассчитывал, что Смит поймет это неправильно, как это обычно бывает с белыми.

Все имело значение. Но тот факт, что Римо когда-то служил полицейским в Ньюарке, Нью-Джерси, не имел никакого значения для его сознания. Смит сообщил Чиуну все, что тому нужно было знать для того, чтобы понять, что происходит.

Чиун знал то, чего не знал Смит, а именно то, что в мире всегда было полно императоров, и тиранов, и королей, и того, что американцы называли президентами. Они были повсюду. Но Римо был всего один. И он принадлежал Чиуну. И Чиун никогда не позволит ему уйти.

Капитану Эдвину Полищуку оставалось две недели до ухода на пенсию, и он уже считал дни и минуты, как некогда раньше считал месяцы, дни и минуты, как вдруг произошел кошмар. А случилось это тогда, когда он направился к “Туллио”, в бар-ресторан, где подавались сверхтолстые сэндвичи с ростбифом. Капитану Полищуку не только никогда не приходилось платить там по счету, но наоборот — хозяин заведения платил ему чаевые.

Хозяин оставлял чаевые в белом конверте каждую неделю, начиная-с того дня, как Полищук возглавил участок. Потом капитан Полищук обычно шел в другие заведения на территории своего участка, а в конце дня встречался с людьми, состоявшими у него на содержании и оказывавшими ему особые услуги. Возможно, это было проявлением тщательно скрываемой ненависти к самому себе, но капитан Эд Полищук находил особое удовольствие в том, чтобы превратить молодых новобранцев в коммивояжеров вроде себя.

Честным полицейским поручались самые гнусные задания. Полищук пользовался дурной славой в Ньюарке, Нью-Джерси, но в то же время чувствовал себя в полной безопасности. Эд Полищук умел тратить деньги, а если и совершал ошибки, то всегда мог купить необходимую ему информацию. Против него трижды выдвигались обвинения, и трижды ему удавалось сорваться с крючка, несмотря на негодующий рев мэра и половины муниципалитета. Эд Полищук относился к тем полицейским, до которых никому не добраться.

Но в эту пятницу, когда с жареного мяса стекал соус на мягкий итальянский хлеб с поджаренной корочкой, Эд Полищук понял, что пришло время расплатиться за все. Он даже не успел откусить ни кусочка.

— Эд! Это ты, Эд?

Молодой человек — лет двадцати с чем-то, максимум тридцати — схватил Полищука за руки. Запястья у парня были очень широкие. А в мире так мало было вещей более приятных, чем ростбиф от Туллио.

— Меня зовут капитан Полищук.

— Ага. Эд, это ты. Послушай, почему ты обедаешь у Туллио? Это же притон, где проворачиваются все сделки с игрой в “номера”. На следующей неделе будет облава. 6й, нет! Не на следующей неделе. У меня возникли трудности со временем, Эд. Это и в самом деле ты? Не могу поверить. Ты прибавил фунтов тридцать. Лицо твое обрюзгло, но это ты — Эд Полищук.

— Сынок, я тебя не знаю, но если ты не отпустишь мои руки, я тебя впечатаю в стену.

— Ты не сможешь этого сделать. У тебя закупорены артерии. Ты недостаточно хорошо двигаешься.

Эд Полищук собрал воедино все свои двести тридцать фунтов мышц и резко дернул руками, чтобы высвободить их.

Руки его не шелохнулись. Сэндвич упал ему на колени, но руки остались там, где были. Полищук вложил в это движение столько силы, сколько вложил бы в удар в челюсть, но дернулись только плечи. И после этого он стал ощущать в плечах сильную боль. Вывих.

— Кто ты? — спросил капитан Полищук.

— Эд, мы же с тобой работали в паре. Помнишь? Мы ходили по городу. Пеший патруль. Ты всегда называл меня “Простота-тра-та-та”.

— Я очень много кого так называл, — сказал Полищук.

— Да, но помнишь те психологические тесты, которые все сдавали, и по ним вышло, что я — “непреклонный патриот” или что-то в этом роде. Ты еще сказал, что не сомневался, что Тра-та-та окажется лучшим во всей стране. Я же никогда не брал бесплатно даже пачки сигарет.

Эд Полищук повнимательнее вгляделся в сидящего перед ним парня. В его лице было что-то знакомое. Темные глаза и высокие скулы кого-то напоминали. Но все остальное в лице принадлежало кому-то совершенно незнакомому.

— Мне кажется, я тебя припоминаю. Кажется, да.

— Римо. Римо Уильямс.

— Точно. Ага. Кажется, так. Верно. Римо.

И вдруг Эд Полищук подскочил на стуле.