Потерянное прошлое - Мэрфи Уоррен - Страница 46

Артур Дэниел вызвался работать в первый день, и Кол очень обрадовался этому. Это доказывало, что, несмотря на все странности, мальчугану по-прежнему небезразлична его работа. А для Кола Питерса это всегда было главным в людях.

Питерс очень порадовался тому, что принял решение снова взять мальчика на работу, несмотря на его самовольный отпуск, и радовался до тех самых пор, пока Артур Дэниел не положил на стол капитана водяной пистолетик.

— Послушай, Артур, если капитан увидит, что мы тут играем в игрушки, он развернет судно и отправит его назад к берегам Аравии, — сказал Питерс.

Он увидел, как дуло маленького красного пластмассового пистолета посмотрело ему прямо в лицо. Он увидел, как Артур нажал на курок. Он увидел, как в лицо ему направилась струйка жидкости. Ах, вот как. Придется Артура уволить, если бы, конечно, этот добрый дядя не был так добр и не дал ему поиграть блестящую серебряную монетку. Он даже разрешил ему сунуть монетку в рот. Как здорово! Мама никогда не позволяла Колу ничего брать в рот, а этот дядя разрешил. И все, что Колу надо было делать, это тихо сидеть в этой комнате и, если кто-нибудь войдет, то просто кивать головой.

— Просто кивай, — повторил Артур. — Хороший мальчик. Ты очень хороший мальчик. Вот прекрасно.

В первый момент, увидев, что мистер Питерс ведет себя как ребенок, Артур Дэниел впервые усомнился в том, что поступает правильно. Но такова мудрость “Братства Сильных”, что они предусмотрели и это.

— Чувство вины — это пережиток ваших старых привычек, — сказали ему. — Вам постоянно внушали чувство вины, чтобы вы были таким, как все. Чувство вины — это старинное средство, как заставить людей повиноваться. А мы открыли новый, положительный способ действия.

Но сейчас, сколько бы он ни концентрировал свое внимание на положительной сущности, он не мог полностью избавиться от чувства вины. А впереди было еще пять дней. На третий день запасной лоцман спросил его, почему они не начали сбрасывать ход. На четвертый день он грозно потребовал ответа и заявил, что Артур сумасшедший, раз хочет застрелить его из водяного пистолета. Теперь на руках у Артура было двое взрослых мужчин, причем оба были настолько неразумны, что не умели не мочиться в штаны. В последний день сам капитан понял, что что-то не так и самолично взошел на мостик. Но было уже поздно.

— Что ты наделал? — закричал он. — Как тебе такое взбрело в голову?

Но Артур Дэниел в ответ только улыбнулся. Он уже принял таблетку, которую ему вручил мистер Доломо, самый прекрасный человек на земле. Он вручил ему таблетку лично перед строем Воителей Зора, салютовавших той священной миссии, которую ему предстояло исполнить.

Но в отличие от Артура Дэниела, капитана не волновали взрослые мужчины, у которых штаны плохо пахли, его даже не волновало то, что скоро ему придется волноваться еще и о штанишках Артура Дэниела. У него было судно, направляющееся в Байонн, штат Нью-Джерси, и не было никакой возможности ни остановить его, ни отвернуть в сторону раньше, чем весь город окажется покрытым толстым слоем нефти.

В Вашингтоне президент призвал к себе Смита, чтобы тот присутствовал при телефонном разговоре, и добавил, что старик-азиат пока не нужен.

— У нас эта... эта Беатрис опять на проводе, — сообщил президент. Ладонью он прикрывал трубку.

— Что она говорит?

— Говорит, что мы сами виноваты, — ответил президент и кивком головы показал на другой аппарат. Смит снял трубку.

— Мне не нравится причинять боль невинным людям. Я ничего не имею против американского народа, господин президент. Я сама американка. Но то, что сегодня произойдет в Байонне, Нью-Джерси, целиком и полностью ляжет на вашу совесть.

— А что там произойдет, ваше величество? — спросил президент.

— Это ваша вина — то, что там произойдет. Отзовите законопроект, ограничивающий свободу вероисповедания, пока можно предотвратить новые последствия.

— Если я отзову законопроект, то что именно прекратите вы, ваше величество?

— То, чему суждено случиться, уже не может быть предотвращено. Ни я, ни вы этого не можем сделать. И вот что я вам хочу сказать. Когда вам снова захочется причинить боль прекрасной, очаровательной, добропорядочной женщине, подумайте о Байонне, Нью-Джерси. А сейчас я бы советовала вам эвакуировать всех жителей города.

И трубка замолчала.

— Готовы ли наши советники к тому, чтобы начать вторжение на Харбор-Айленд? — спросил Смит.

— Почти готовы, — сообщил президент. — Нам осталось только снабдить их всех защитными костюмами. Это нас немножко задержало. Что там обнаружили ученые?

— Пока ничего. Они пока не прикасаются к веществу даже в резиновых защитных костюмах. Экспериментируют на животных, но на них, похоже, вещество действует не так, как на людей. Чиун говорит — а он по-своему, каким-то странным образом, знает о человеческом теле что-то такое, чего мы не знаем, — так вот, он говорит, что вещество, возможно, лишает человека только памяти о том, чему он научился, воздействует на интеллект.

— А есть какая-то другая память? Инстинкт — это не память.

— Есть и другая память. Но я думаю, что сейчас нам лучше заняться эвакуацией Байонна.

— Куда, черт побери, их всех эвакуировать? В Джерси-Сити? — в отчаянии воскликнул президент.

“Персия-Сауд Мару” медленно вошла в акваторию порта Байонн, штат Нью-Джерси, — так медленно, что стороннему наблюдателю, если бы таковые оставались в порту, показалось бы, что ее можно остановить одним пальчиком. Но такое впечатление создавалось из-за того, что судно шло со скоростью пятнадцать узлов — со скоростью хорошего бегуна.

И далее с “Персией-Сауд” случилось вот что. Судно шло и шло вперед. Потом оно село на скалы неподалеку от берега, а озеро нефти по инерции продолжало двигаться вперед с той же скоростью, неся на себе верхнюю палубу судна, а корпус его остался на скалах. Потом озеро нефти выплеснулось на берег.

Словно бы огромная волна накрыла город Байонн, что в штате Нью-Джерси. Огромное черное липкое озеро расплылось по узким улочками города и достигло Джерси-Сити. Здесь волна ослабла и угасла, и с высоты птичьего полета казалось, что огромное черной плато расплылось и превратилось в самую большую в мире автомобильную стоянку, загадив и прилегающие порты городов Элизабет и Нью-Йорка.

Это была самая крупная катастрофа в истории — как по понесенным убыткам, так и по ущербу, нанесенному окружающей среде.

Президент Соединенных Штатов, оставшись наедине с самим собой в Белом Доме, отсчитывал секунды до того момента, как его советники, которым в помощь были приданы еще и ученые, начнут военную операцию против Харбор-Айленда.

Мир сошел с ума. Римо услышал о катастрофе, случившейся в Байонне, и задал себе вопрос, позовут ли полицию Ньюарка на помощь. Когда он служил в ньюаркской полиции, шла война во Вьетнаме. С той поры прошло много лет. Он боялся брать в руки газеты. Все вокруг так сильно переменилось. С той поры сменилось так много президентов.

А перед глазами у него по-прежнему маячило азиатское лицо. Оно говорило ему, что нет такого понятия — “президент”. Разве он, Римо, не знает, что есть лишь короли, выступающие под разными названиями? Римо пора бы было уяснить себе это. И Римо должен правильно дышать. Римо должен позволить своему телу бороться за него. Римо должен вернуться к нему, к азиату. Римо должен вернуться в это место со странным названием Синанджу.

Но Римо никогда не бывал в Синанджу. И еще более странная вещь случилась, когда Римо покупал билет на самолет, который должен был отвезти его в Ньюарк. Он увидел двух, азиатов, супружескую пару, которые с большим трудом пытались объяснить билетной кассирше, что им надо. Они были из Сеула, столицы Южной Кореи, и они хотели попасть в город Феникс в Аризоне, где жила их дочь.

Они с трудом выражали свои мысли по-английски. Римо вызвался перевести. Он спросил их по-корейски, куда им надо, а потом объяснил это по-английски билетной кассирше.