А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.9 - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 129

- "Машка, женушка моя дорогая! Родила? Сколько? Трое? Мои есть?..."

- ...А ты представь себе "Ревизора" с точки зрения чиновника. История про то, как мелкий проходимец и негодяй обманул приличных и порядочных людей...

- ...Слушай, вот интересно, что было бы, если бы у Николая хватило сообразительности дать Александру Сергеевичу сразу камергера вместо камер-юнкера?

- Между прочим, я только к старости узнал, что Ольга, оказывается, была сестра Татьяны...

- Господи! А кто же она тогда была, по-твоему?

- Ну, не знаю, брат. Приятельница. Подружка. "Скажите, девушки, подружке вашей..."

Потом Маришка снова появилась, растерянная и встрепанная, и сразу же, не садясь, налила себе минералки и жадно выпила.

- Ну и ну, - сказала она и опустилась на ближайший стул.

Андрей произнес с недурным французским прононсом:

- Monsieur Christoforoff va s'animaliser.

Кто понял - промолчал, кто не понял - тем более. А Вельзевул осведомился деловито:

- Уложили?

- Там с ним Матвей... - ответила Маришка невпопад. - Ребята, он так долго не протянет, надо что-то делать, честное слово. Богдан, ты не хочешь им заняться?

- Нет, - сказал Богдан так резко, что все сразу же замолчали и теперь смотрели на него. Даже Тенгиз. Даже опекуемый Вова.

- Извини меня, конечно, но почему? - спросила Маришка беспомощно. Это же сейчас - совершенно очевидно - твой клиент.

- Я предпочел бы не давать объяснений, - сказал Богдан таким тоном, чтобы разговор прекратился. И разговор прекратился.

- Что ты выяснил? - спросил Тенгиз, переведя тяжелый взор свой на Страхоборца. - Ты узнал что-нибудь?

- Да. Я узнал, что Аятолла - замечательная личность, и что у него есть два слабых места.

- Целых два? - сказал Юра-Полиграф. - Да он у нас просто слабак!

- Первое - он любит жену. Второе - он любит сына.

- О боже! - сказала Маришка нервно.

- Сын маленький? - осведомился Юра.

- Да. Десять лет.

Некоторое время все молчали, уткнувшись в тарелки, и только Маришка оглядывала всех по очереди, постепенно закипая.

- Это не для нас, - сказала она наконец решительно.

- Но он-то этого не знает, - возразил Страхоборец.

- И думать на эту тему не хочу, - сказала Мариша. - И вам не разрешу. Забудьте. Прямо сейчас.

- "Гордость составляет отличительную черту ее физиономии", - произнес Юра-Полиграф, безусловно кого-то цитируя.

- Хорошо, хорошо, - сказала ему Мариша нетерпеливо. - Но я на эту тему даже разговаривать не желаю.

- Ну, вот что, золотко мое, - сказал Тенгиз, глядя ей в лицо. - Либо мы тут будем обливаться соплями, блин...

- Да, мы будем обливаться соплями! И всё! Нет темы для разговора!

- Ты скажи это Димке... - мрачно предложил Тенгиз, отводя, впрочем, глаза.

- Скажу, не беспокойся. И он со мной согласится. Со мной, а не с тобой.

Ну, это, положим, дело темное и отнюдь не очевидное, - подумал Богдан, но в дискуссию вступать ни с кем не стал, а только спросил Тенгиза:

- Подобраться к нему вплотную можно?

- Можно, - сказал Тенгиз.

- Так за чем же дело стало?

Тенгиз не отвечал, как бы находясь в затруднении. Все смотрели на него и ждали.

- Слишком уж легко к нему подобраться, - сказал наконец Тенгиз медленно. - Мне это не понравилось.

- То есть?

- Я прошел к нему в офис свободно, блин, как в собственный сортир. Гада не оказалось на месте, но все равно - легкость эта... эта вседозволенность... там же охраны должно быть, как в Кремле. Тут что-то явно не так, блин. Так не бывает. Мне показалось, что это западня. Капкан для дураков.

Появился Матвей, запыхавшийся, но веселый.

- Слава тебе господи, - сказал он. - Задрыхнул наконец... Ну, что вы тут без меня решили?

- У него есть еще одна слабость, - сказал Страхоборец, уклоняясь от ответа на этот вопрос. - Он страдает арахнофобией.

- Это еще что за зверь такой? - осведомился Юра.

- Он боится пауков, жуков, мокриц и все такое прочее.

- О! Это интересно! - оживился Вельзевул. - И сильно боится?

- Было сказано: до смерти. Как ребенок.

- Отдайте его мне! - сказал Вельзевул радостно. - Где он живет? Адрес?

- Он живет в Царском Доме. Тебя туда не пустят.

- Ничего! Тенгиз проведет.

- Хрена, - сказал Тенгиз. - Царский Дом, знаешь, - там все на автоматике...

- Ну, нет, и не надо, - легко согласился Костя. - Чего мне там у него в квартире делать, в конце-то концов? И так прекрасно обойдусь.

Все смотрели на него с ожиданием, а он сиял и радовался, даже на стуле подскакивал от удовольствия - он уже понял решение, Дуремар заполошный, да и не так уж трудно было сообразить, что именно он задумал, только выглядел этот его замысел дураковато и несерьезно на фоне сложившихся обстоятельств - инфантильно и легкомысленно, как и все Вельзевуловы замыслы. Потом он вдруг перестал сиять, сморщился, отчаянно чихнул в торопливо сложенные ладони и тотчас же, под грозным взглядом Маришки, полез в карман за марлевой повязкой.

- Накаркал ты мне, Вова, - гнусаво сказал он, укоризненно моргая слезящимися глазами. - Опекуемый хренов, куда только твой опекун смотрит...

Богдан сказал:

- Опекун все-таки хотел бы окончательно понять, о чем здесь у нас идет речь. Мы же знаем Димку сто лет. Он же выдумщик, артист, почему я должен ему верить?

- Ну, знаешь! - сказал Матвей, ошеломленный и возмущенный одновременно.

- Нет уж, позволь! В прошлом году он устроил нам спектакль по поводу падения дойчемарки. В позапрошлом году мы все, как идиоты...

- Перестань, Благоносец. Не срамись, - Матвей, весь скривившись, налил себе водки. - Не знаешь - не берись и судить. Видел бы ты его этой ночью.

- А что такого особенного произошло этой ночью?

- Не хочу рассказывать. Он подыхает от страха, понимаешь?

- Нет. Не понимаю. Где гарантия, что он не разыгрывает перед нами очередной свой водевиль? Что я - Димку не знаю?

Матвей на это ничего не сказал, а только скривился еще больше и выпил свою водку, не закусывая и даже как бы не заметив.

- Я ему верю, - сказала Маришка.

- Я тоже, - сказал Тенгиз, как бы нехотя.

- Ты, Благоносец, по-моему, просто ищешь предлога уклониться, - сказал Андрей-Страхоборец, вежливо улыбаясь. - Подчеркиваю: по-моему. Извини. Без обид, ладно?

- Ладно, - сказал Богдан.

- Ты же видишь, на что он похож...

- Вижу. На переполненный нужник.

- Ну, допустим. Но разве это не твоя работа?

- Допустим. Наверное, я должен его осушить. Но - не буду.

- Это - твои проблемы, - сказал Страхоборец, вежливо улыбаясь. - У нас - свободная страна...

- Он одинок, как я не знаю кто, - сказал Матвей с проникновенностью, совсем ему не свойственной. - Он знаешь, что мне сказал? Представь, говорит, километровый столб посреди степи. На одной табличке у него - одна тысяча тридцать пять кэмэ, а на другой - три тысячи сто сорок четыре. И я стою около этого столба. Один. ...Что вы понимаете в настоящем одиночестве, подумал Богдан с каким-то даже мрачным удовлетворением. Сказал бы я вам, что такое настоящее одиночество. Это когда никого не хочется видеть. Никогда. Но сказал он другое:

- И за километраж ты тоже ручаешься?

- И за километраж я ручаюсь тоже, - сказал Матвей вполне серьезно.

Богдан решил не развивать эту тему. Хотя ему очень хотелось спрашивать и дальше. А помните (хотелось ему спросить), как он всех нас почти убедил, что появилась в Питере банда чистильщиков? Это он их так называл "чистильщики". То ли новая секта, то ли даже новые люди, зигзаг эволюции. Они, видите ли, очищали город от скверны, в первую очередь от лжецов: отлавливали их и драли ивовой лозой - церемониально, с приговором, в специальных тайных помещениях, надевши белые маски. А лозу по старинным рецептам выдерживали в уксусной эссенции... И ведь Юрка-Полиграф без малого поверил тогда, что еще год-другой, и останется он без работы...