А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.6 - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 89

Бородач искоса взглянул на него и спросил:

— Земляк, что ли?

— Ленинградец, — сказал Андрей, ощущая неловкость, и, чтобы затушевать эту неловкость, достал сигареты и предложил бородачу.

— Вон как… — сказал тот, вытаскивая сигарету из пачки. — Земляки, выходит. А я, браток, вологодский. Череповец — слыхал? Охцы-мохцы Череповцы…

— А как же! — страшно обрадовался Андрей. — Там же сейчас металлургический комбинат отгрохали, огромнейший заводище!

— Ой ты? — сказал бородач довольно равнодушно. — И его, значит, тоже в оборот взяли… Ну ладно. А ты что здесь делаешь? Как зовут-то?

Андрей назвался.

— А я, видишь ты, крестьянствую. Фермер, по здешнему. Юрий Константинович Давыдов. Выпить хочешь?

Андрей замялся.

— Рановато как будто… — сказал он.

— Ну, может, и рановато, — согласился Юрий Константинович. — Мне ведь еще на рынок надо. Я, понимаешь, вчера вечером приехал и — прямо в мастерские, мне там давно пулемет обещали. Ну, то-се, опробовали машинку, сгрузил я им, значит, окорока, четверть самогона, гляжу — солнце выключили… — рассказывая все это, Давыдов кончил упаковывать свой воз, разобрал вожжи, сел боком в телегу и тронул лошадей. Андрей пошел рядом.

— Да, — продолжал Юрий Константинович. — Выключили тут, значит, солнце. А он мне и говорит: «Пойдем, говорит, я тут одно место знаю». Поехали мы туда, выпили, закусили. С водкой сам знаешь в городе как, а у меня самогон. Ну, бабы, конечно… — Давыдов пошевелил бородой от воспоминаний, затем продолжал, понизив голос: — У нас, браток, на болотах с бабами очень туго. Есть, понимаешь, одна вдова, ну, ходим к ней… у ней муж в запрошлом году утонул… Ну и знаешь же, как получается — сходить то сходишь, деваться некуда, а потом — то ты ей молотилку почини, то с урожаем подсоби, то культиватор… А, з-зараза! — Он вытянул кнутом павиана, увязавшегося за телегой. — В общем, житуха у нас там, браток, приближенная к боевым условиям. Без оружия никак нельзя. А кто этот тут у вас, белобрысый? Немец?

— Немец, — сказал Андрей. — Бывший унтер-офицер, под Кенигсбергом попал в плен, а из плена — сюда…

— То-то я смотрю — морда противная, — сказал Давыдов. — Они, глистоперы, меня до самой Москвы гнали, в госпиталь загнали, ползадницы начисто снесли. Ну, а потом я им тоже дал. Танкист я, понял? В последний раз уже под Прагой горел… — Он опять покрутил бородой. — Ну ты скажи, какая судьба! Надо же, где встретились!

— Да нет, он мужик ничего, деловой, — сказал Андрей. — И смелый. Выпендриваться, правда, любит, но работник хороший, энергичный. Для Эксперимента он, по-моему, очень полезный человек. Организатор.

Давыдов некоторое время молчал, почмокивая на лошадей.

— Приезжает это к нам на болота один на прошлой неделе, — заговорил он наконец. — Ну, собрались мы у Ковальского, — это тоже фермер, поляк, километрах в десяти от меня, дом у него хороший, большой. Да-а… Собрались, значит. Ну, и этот начинает нам баки вертеть: есть ли у нас правильное понимание задач Эксперимента. А сам он из мэрии, из сельхозотдела. Ну, и мы видим, конечно, что ведет он к тому, что ежели, скажем, есть у нас правильное понимание, то хорошо бы, значит, налог повысить… А ты женатый? — спросил он вдруг.

— Нет, — сказал Андрей.

— Я это к тому, что переночевать бы мне сегодня где-нибудь. У меня еще завтра утром здесь одно дело назначено.

— Ну, конечно! — сказал Андрей. — Какой может быть разговор. Приезжайте, ночуйте, места у меня сколько угодно, буду только рад…

— Ну, и я буду рад, — сказал Давыдов, улыбаясь. — Как никак, а земляки все-таки…

— Адрес запишите, — сказал Андрей. — Есть у вас на чем записать?

— Говори так, — сказал Давыдов. — Я запомню.

— Адрес простой: улица Главная, дом сто пять, квартира шестнадцать. Со двора. Если меня вдруг не будет, загляните к дворнику, там китаец есть такой, Ван, я у него ключ оставлю.

Очень Давыдов нравился Андрею, хотя, по видимому, взгляды их не во всем совпадали.

— Ты из какого года? — спросил Давыдов.

— Двадцать восьмого.

— А из России когда?

— В пятьдесят первом. Всего четыре месяца назад.

— Ага. А я из России в сорок седьмом сюда подался… Скажи-ка ты мне, Андрюха, как там на деревне — лучше стало?

— Ну, конечно! — сказал Андрей. — Все восстановили, цены каждый год снижают… Сам я в деревне, правда, после войны не был, но если судить по кино, по книгам, живут теперь в деревне богато.

— Гм… кино, — с сомнением произнес Давыдов. — Кино, понимаешь, это такое дело…

— Нет, ну почему же… В городе, в магазинах-то все есть. Карточки отменили давно. Откуда берется? Из деревни ведь…

— Это точно, — сказал Давыдов. — Из деревни… А я, понимаешь, пришел с фронта — жены нет, померла. Сын без вести пропал. На деревне — пустота. Ладно, думаю, это мы поправим. Войну кто выиграл? Мы! Значит, теперь наша сила. Предлагают мне председателем. Согласился. На деревне одни бабы, так что и жениться не надо было. Сорок шестой кое-как протянули, ну, думаю, теперь полегче станет… — Он вдруг замолчал и молчал долго, словно бы позабыв про Андрея. — Счастье для всего человечества! — проговорил он неожиданно. — Ты как — в это веришь?

— Конечно.

— Вот и я поверил. Нет, думаю, в деревне — это дело мертвое. Это ошибка какая-то, думаю. До войны — за грудь, после войны — за горло. Нет, думаю, так они нас задавят. И жизнь ведь, понимаешь, беспросветная, как генеральские погоны. Я уж было пить начал, а тут — Эксперимент. — Он тяжело вздохнул. — Значит, ты полагаешь, получится у них Эксперимент?

— Почему это — у них? У нас!

— Ну, пускай у нас. Получится или нет?

— Должен получиться, — сказал Андрей твердо. — Все зависит только от нас.

— Что от нас зависит — мы делаем. Там делали, здесь делаем… Вообще-то, конечно, грех жаловаться. Жизнь хотя и тяжелая, но не в пример. Главное — сам ты, сам, понял. А если приедет какой-нибудь — уронишь его, бывало, в нужник, и вася-кот!… Партийный? — спросил он вдруг.

— Комсомолец. Вы, Юрий Константирович, что-то уж больно мрачно настроены. Эксперимент есть Эксперимент. Трудно, ошибок много, но иначе, наверное, и невозможно. Каждый — на своем посту, каждый — все, что может.

— А ты на каком же посту?

— Мусорщик, — гордо сказал Андрей.

— Большой пост, — сказал Давыдов. — А специальность у тебя есть?

— Специальность у меня очень специальная, — сказал Андрей. — Звездный астроном.

Он произнес это стеснительно и искоса поглядел на Давыдова, ожидая насмешки, но Давыдов, наоборот, страшно заинтересовался.

— В сам-деле, астроном? Слушай, браток, так ты же должен знать, куда это нас занесло. Планета это какая-нибудь или, скажем, звезда? У нас, на болотах то есть, каждый вечер по этому вопросу сцепляются — до драк доходит, ей-богу! Насосутся самогонки и давай, кто во что горазд… Есть такие, знаешь, что считают: мы здесь вроде как в аквариуме сидим — тут же, на Земле. Здоровенный такой аквариум, только в нем вместо рыб — люди. Ей-богу! А ты как считаешь — с научной точки зрения?

Андрей почесал в затылке и засмеялся. У него в квартире по этому же поводу дело тоже доходило чуть ли не до драк — и без всякой самогонки. А насчет аквариума буквально теми же словами, хихикая и брызгая, не раз распространялся Кацман.

— Как тебе, понимаешь… — начал он. — Сложно это все. Непонятно. А с научной точки зрения я тебе только одно скажу: вряд ли это другая планете, и тем более — звезда. По моему, все здесь искусственное, и к астрономии никакого отношения не имеет.

Давыдов покивал.

— Аквариум, — сказал он убежденно. — И солнце здесь вроде лампочки, и стена эта желтая до небес… Слушай-ка, вот этим проулком я на рынок попаду или нет?

— Попадешь, — сказал Андрей. — Адрес мой не забыл?

— Не забыл, вечером жди…

Давыдов хлестнул по лошади, присвистнул, и телега, грохоча, скрылась в проулке. Андрей направился домой. Вот славный мужик, думал он растроганно. Солдат! В Эксперимент он, конечно, не пошел, а от трудностей убежал, но тут я ему не судья. Он — раненый, хозяйство было разрушено, мог он дрогнуть?… Да и здесь, видно, житье у него тоже не сахар. Да и не один он здесь такой, дрогнувший, много здесь таких…