Последний алхимик - Мэрфи Уоррен - Страница 7

Его звали Римо, и он вынужден был смотреть, как девочка тонет. Мать билась в истерике. На берегу столпились прохожие, один молодой человек сделал попытку спасти ребенка, но сам пошел ко дну, и тогда вытаскивать пришлось уже его.

В Мичигане стояла ранняя весна, и водоемы были покрыты тонкой коркой льда. И вот маленькая девочка, которая всю зиму спокойно играла на льду, провалилась в воду. Летом на пруду обычно было много отдыхающих, но сейчас лодочная станция еще не работала, и прийти на помощь этой девочке было попросту некому. Телекамера местной студии продолжала тем временем без устали жужжать. Из-за этой камеры Римо и вынужден был пройти мимо, иначе, если он поплывет сейчас подо льдом и спасет девочку, его физиономия попадет на экраны. Это, конечно же, станет сенсацией, ибо обычные люди не могут плавать подо льдом.

Тележурналистка сунула микрофон под нос несчастной матери.

— Что вы чувствуете, глядя, как тонет ваша дочь? У вас раньше когда-нибудь тонула дочь? — спрашивала она.

Безупречный грим. Волосы драматично развеваются на ветру. Римо пару раз видел ее по телевизору. Кажется, она даже получила какую-то журналистскую премию. Ситуации подобные нынешней он видел уже не раз и в разных местах по всей стране, в которых он никогда не хотел бы жить. Смазливые люди читают в камеру какой-то текст, а потом собирают награды и считаются репортерами. Иногда им приходится говорить что-то уж совсем от себя. В такие минуты по лицу журналиста обычно пробегает тень отчаяния — как будто для того, чтобы придумать какое-то слово, нужны нечеловеческие усилия. Что до законченной фразы, так это вообще многим кажется чем-то недостижимым.

Мать девочки в ответ только причитала:

— Моя девочка! Моя малышка! Спасите мою девочку! Спасите моего ребенка! Кто-нибудь!!!

— Мы ведем наш репортаж с пруда Комойга, где тонет пятилетняя Беатрис Бендетсен. Натали Уотсон, для программы “Дайнэмик-Ньюс”, четырнадцатый канал.

Натали улыбнулась в камеру. Оператор дал панораму пруда. Вновь показалась голова девочки. Снова крупным планом лицо матери. Потом девочка. Продюсер зашептал оператору в спину:

— Держи план девочки, пока она будет тонуть! Мать будет рыдать еще полчаса. Ее мы снять успеем.

Натали Уотсон, вернее — ее красивое лицо с модной стрижкой, лицо сильной женщины, повернулось к оператору.

Продюсер что-то отчаянно шипел в микрофон.

Натали сорвала с него наушники.

— Я не буду говорить за кадром. Я весь день только и занимаюсь, что озвучкой. Я буду говорить вживую.

— Натали, бесценная моя, мы тебя любим, но это же отличный видеоматериал, — стал уговаривать продюсер.

— У тебя всегда отличный материал. А я только и делаю, что озвучиваю ваши пленки.

— Это первое подобное происшествие в нынешнем году, да еще в прямом эфире, — продолжал продюсер.

— Кто-нибудь! Пожалуйста! Моя девочка... — рыдала мать. Ее взгляд упал на Римо — Римо, который отвернулся, чтобы уйти, Римо, который все свои навыки и выучку посвятил организации, о которой никто не должен знать. Римо, который на благо своего отечества стал наемным убийцей, ассасином-одиночкой, человеком, которого не существует. Вот почему он не может позволить себе появиться на телеэкране или на фото в газете. Его отпечатки пальцев уже не подлежат идентификации, ибо он считается умершим. Для всех он умер много лет назад — стал жертвой тщательно спланированного лжеубийства. Он был несуществующий член несуществующей организации.

Он был приучен держать свои чувства в узде. В конце концов мысли — вот в чем настоящее могущество человека, а не в грубых и уязвимых мышцах. Он научился даже свои мечты обуздывать с той же беспощадностью, что и движения. Сейчас он твердо сказал себе, что все происходящее его не касается.

Но тут он встретился глазами с несчастной матерью и услышал ее “пожалуйста”.

И все пошло прахом — и годы тренировок, и холодный анализ ситуации. Ноги понесли его вперед, и бег его был прекрасен. Он двигался легко и свободно, как если бы ноги его были легки как перышко и воздух не создавал ему никакого сопротивления, а был как бы движущейся частью вселенной. Он услышал, как хрустнул тонкий лед под ударом его подошв — этот хруст был похож на шуршание целлофановой обертки от бисквита. Его ноги не давили на лед, а словно двигались по толще воды, и всем своим поджарым телом он ощущал прохладу ранней мичиганской весны. По берегам озера росли сосны, зеленые и благоуханные, и в своем стремительном, как полет, скольжении он ощущал робкое еще тепло солнечных лучей. Оказавшись рядом с девочкой, он левой рукой вытащил ее из воды, словно принял мяч на бейсбольном поле, и, не снижая скорости, продолжал свой бег по льду к противоположному берегу, до которого было ярдов пятьдесят.

Именно на этом участке оператор наконец поймал его в кадр, продюсер взвизгнул и даже Натали Уотсон прекратила свои сетования на то, что ее мало снимают крупным планом.

— Ты видела? — спросил продюсер.

— Видела — что? — сказала Натали.

— Этот парень бежал прямо по воде.

— Черт возьми! Несчастный случай псу под хвост, если, конечно, девчонка опять не полезет в воду, в чем я очень сомневаюсь, — проворчал оператор.

— Вот-вот, — поддакнула Натали. — Мамаша этого не допустит. Снимем живьем интервью с этим парнем, который ее спас.

— О’кей, — согласился продюсер.

— Что случилось? — кричала мать, стараясь смахнуть слезы, чтобы получше разглядеть свою девочку, которую быстро нес к ней ее спаситель.

Он бежал по берегу озера. Мать не успела увидеть, как все произошло, она видела только, что ее дочь спасена. Толпа вокруг ликовала.

Натали Уотсон сквозь толчею пробралась к матери. Этот человек сейчас будет здесь. Если ей хоть немного повезет — то есть никто, не дай бог, не застрелит президента — то сегодня вечером Натали Уотсон, ее прекрасное лицо волевой женщины будет не только на экранах северного Мичигана, но и по национальному каналу. И она устремилась навстречу своим тридцати секундам общенационального эфира.

— Что произошло? Что произошло? — не унималась мать.